Я стер с лица улыбку и важно направился внутрь храма, но тут неподалеку заметил наших старых знакомых, русских: толстяка из магазина жемчужных изделий и его жену. Старики-служители бегали вокруг них, бойко переговариваясь между собой: их проблема, как было видно со стороны, состояла в том, что им не удавалось подобрать саронгу, подходящую к габаритам этого посетителя. Перепробовав несколько тряпок, они не нашли ни одной, достаточной, чтобы должным образом обернуть толстяка, а без саронги он рисковал не попасть в святое место.
Посовещавшись, балийцы, наконец, нашли выход из положения. Они связали две саронги между собой и уже этой связкой обернули растолстевшего за годы «перестройки» «нового русского». С двумя узлами (спереди и сзади) толстяк стоял перед Божьим храмом, положив руки на живот, как на подушку. Группа несдержанных европейцев, высыпавшая из подкатившего туристического автобуса, при виде этого зрелища разразилась громким хохотом. Сами же творцы смехотворного костюма, балийцы, скрючившись от смеха, скромно отвернулись. Стас тоже поддался общему настроению.
Бедняге толстяку ничего не оставалось делать, как улыбаться. Не бросаться же ему было на смеющихся, чтобы заткнулись. Его жена, разряжая сцену, подхватила его под руку и потащила вглубь храма. В ушах этой женщины блестели золотые серёжки с чёрными жемчугами, те самые, которые она при нас требовала у мужа в магазине.
Стоило парочке скрыться, мы вспомнили, зачем мы приехали, и принялись осматривать древние сооружения. Балийцы считают, что когда человек входит в храм, он как бы возвращается в свой истинный дом, куда стремится его душа. Из мира испытаний как бы возвращается домой.
Средний двор храма посвящен духам предков. Предки – это не только бабушка и дедушка, а все людские реинкарнации, закончившие цикл воплощений и ставших частью вселенского Бога. Именно этой своей частью Бог обращен к людям.
Алтарная часть храма включает несколько пагод. По сути, это весь внутренний двор. Туда допускаются только балийцы-индуисты во время храмовых церемоний.
Все храмы поддерживаются находящимися вокруг них общинами. Речь идет о больших храмах или храмах, относящихся ко всей деревне, к одной или нескольким общинам. Есть еще и домашние храмы, которые поддерживаются на средства семьи.
Мы вошли в большой храм. Казалось, над всей его территорией безраздельно властвовали обезьяны. Они приставали к туристам, выделывали акробатические номера на деревьях, просто сидели кучками на камнях и грелись на солнце. «Будь осторожен, – сказал я себе, приготавливая бананы. – Перед тобой – дикие животные, могут и покусать».
Бродя по обезьяньему храму и раздавая мартышкам угощенье, я наткнулся на большой камень, на котором сидел старый больной обезьян. Его тело было покрыто розоватыми опухолями. Скорее всего, дни его были сочтены. Я с жалостью вглядывался в его грустные глаза.
– Не смотри на меня так пристально. Ты угадал, я умираю, – вдруг услышал я.
Вернее, не услышал, – обезьян не говорил со мной человеческим языком, – а понял, уловил его мысль. Для того, чтобы услышать животное, мне не требовались уши.
– Как? – оторопел я. – Ты можешь мыслить?
– А что в этом удивительного? – пронеслось в ответ в моем мозгу. – Один из ваших сказал: я мыслю, значит, существую. Но ведь верно и обратное: я существую, значит, мыслю.
После этих слов мне стало не по себе, и я серьёзно забеспокоился, не перегрелся ли я под экваториальным солнцем. Со мной, как ни в чём не бывало, разговаривала макака. И не просто разговаривала, а философствовала!
– Что же из того, что я макака? – старый обезьян читал мои мысли, как и я – его. – Дарвин доказал, что мы с тобой – родственники. Поэтому не очень-то возвышай себя надо мной.
– Как вы тут живёте? – спросил я, тушуясь и не зная, что сказать.
– Наслаждаемся жизнью, как можем, – важно ответил обезьян. – В этом смысле мы очень похожи на вас, людей, не правда ли?
– Ты прав, – я вынужден был с ним согласиться.
– Например, мы, как и вы, любим всё блестящее.
Я проследил за взглядом моего необычного собеседника и увидел группу японцев. Поблёскивая фотоаппаратами, кинокамерами и оправами своих солнцезащитных очков, они дружно следовали за своим гидом.
– Видишь это стадо? – спросил обезьян. – А теперь смотри, как один из наших обзаведётся в нем красивой игрушкой.
Некий пожилой японец, отстав от своей группы, увлечённо снимал на камеру игравших на дереве обезьян. Они, словно позируя, принимали уморительные позы, старались на славу. Увлекшийся съемкой скуластый человечек не мог и предположить, что его, представителя цивилизации, шерстистые создания просто дурачат. Пока макаки на дереве отвлекали японца своими ужимками, над ним с другой стороны нависла угроза. По каменной кладке полуразрушенной стены к нему осторожно, не сводя с него внимательных глаз, подкрадывался их соплеменник. Мне хотелось окликнуть японца, но я не мог обидеть старого обезьяна, доверившего мне наблюдать секретную операцию.
К ничего не подозревавшему японцу сбоку быстро протянулась волосатая лапа и рывком лишила его очков. Жертва охнула, а воришка моментально оказался на дереве среди своих. Обезьяны вовсю потешались над человеком: паясничая, они передавали очки друг другу, примеряли их и как бы передразнивали их прежнего владельца. Японец метался, задрав голову, кричал, размахивал руками, что привело обезьян в еще больший восторг. Их развлечение продолжалось до тех пор, пока их жертва не поняла, что пропажу ей никогда не вернуть.
– А вы говорите, что мы глупее вас. Вы тоже можете нас позабавить, – прокомментировал мой собеседник, улыбаясь, выходку своих сородичей.
– Григорий! Мы тебя потеряли, – ко мне приближался Стас.
Он и не подозревал, что за ним увязался хвост.
– Ты знаешь, что идёшь не один? – спросил я его.
– Ты имеешь в виду Команга?
– Нет, обезьяну.
Стас оглянулся и увидел крупного самца, следовавшего за ним по пятам. Сперва мой друг отступил, но потом растопырил руки, по-обезьяньи обнажил зубы и рыкнул так, что его преследователь ретировался. «Удивительно, насколько человек родственен животному, – подумал я. – А животное – человеку?»
– Эх ты, напугал обезьянку, – пожурил я Стаса. – Ему ведь была нужна только та пара бананов, которая еще осталась у тебя.
– Нечего оставлять себе бананы, – услышал я от старого обезьяна. – Вы ведь принесли их для нас. Вот и отдайте их нам без лишних церемоний. Кстати, у тебя самого ничего не осталось? – и он хитро посмотрел на меня.
Я понял намёк: в моём пакете была еще целая связка. Я не замедлил предложить их философствующему зверьку.
Поедая мои бананы и щедро делясь ими с набежавшими со всех сторон соплеменниками, старый обезьян, как бы между делом, произнес:
– А ты ведь еще кое-что можешь сделать для меня.
Его слова поставили меня в тупик. Бананы он получил, на что еще он рассчитывает?
– Я не знаю, о чем ты, – развел я руками, и в то же мгновение вспомнил израненных тайских слонов, которых я лечил. – Постой, я, кажется, понял. Позволь мне погладить тебя, не кусайся.
– Как я могу укусить того, кто собирается меня исцелить? – старый обезьян приблизился ко мне, подставляя себя под мои руки.
Я медленно провёл ладонью по его шкуре. Потом – ещё раз, ещё и ещё. Под моими руками все опухлости рассосались, а кровоточащие ранки засохли и зарубцевались. Сама шерсть стала пышнее и приобрела насыщенный серый цвет. Я заметил, что существо, находящееся передо мной, значительно окрепло и выглядело как будто моложе.
– Спасибо тебе, человек, – благодарно сказал обезьян. – Только что свершилось то, что эти камни издревле не видели. Мало что может сравниться с добром, которое ты сделал, но все же прими от меня вот это.
И он протянул мне… золотые очки японца, неведомым способом перешедшие к нему. Я с улыбкой принял дорогую безделушку.
– Теперь я точно знаю, что Бог действует на земле через вас, людей, – еще раз поразило меня своим глубокомыслием мохнатое существо. – Но вы запутались, и Высшая сила лишь изредка находит в вас контакт. У тебя над головой – ее свечение. Смело иди своей дорогой и не оглядывайся на других. Об обезьянах же запомни одно: мы счастливы по-своему. И нам не нужна ваша цивилизация, в которой нет счастья.
Обескуражив меня неимоверной рассудительностью, старый обезьян сорвался с места и растворился в густой растительности. Зато другие обезьяны окружили меня, забрасывая знаками признательности. Эти знаки были представлены блестящими пуговицами, пряжками от ремней, булавками, монетами разных стран, шариковыми ручками… Попали ко мне и драгоценности: парочка цепочек, дамские часики и золотой браслет. И совсем уж неожиданной вещью, подаренной мне мартышками, оказался дамский пистолет «вальтер», настоящий, с полной обоймой патронов.
Рассовав подарки по карманам и в освободившийся пакет из-под бананов, я наткнулся на удивленные, почти сумасшедшие глаза Стаса.
– Гриша, ты раньше никогда не занимался укрощением обезьян?! – прошептал он.
– С чего ты взял? – я деловито ощупал карманы и пакет, нисколько не смущаясь ситуацией.
– Да, вот смотрю на тебя и вспоминаю одного чернявого мальчика из моей юности: он показывал фокусы на рынке, в то время, как его обезьяны прохаживались по карманам зевак.
– Это был не я.
– Но ты не менее удачлив.
Он озорно подмигнул, я улыбнулся ему в ответ, и мы направились к машине, где нас уже ждал Команг.
Открывая дверцу, я почувствовал, что на моё плечо что-то упало. Оказалось, что это – удивительной красоты орхидея, прощальный подарок старого обезьяна. Сам он сидел на дереве прямо над моей головой.
– Прощай! – сказал я ему. – Благодаря тебе я понял, что люди ничуть не умнее рода обезьян и вполне могли произойти от них.
Устроившись на заднем сидении суперсовременного авто, я невольно позавидовал обезьянам, которые умны и счастливы не меньше нашего, и при этом не нуждаются в нашей дорогостоящей и опасной цивилизации.
Мы удивительным образом умудрились приписать разум на земле только себе, неким двуногим. А между тем зоология и биология уже давно доказали, что все живые существа на земле обладают этими крупицами «манны небесной». А обезьяны – чем они отличаются от нас? Принципиального отличия никакого, – обезьяны обладают даже способностью к абстрактному мышлению, – люди долго искали, чем же они превзошли обезьян, наконец нашли: обезьяны якобы лишены чувства юмора, и это главное, что отличает человека от обезьяны! Вот оно, до гротеска доведенное абстрактное мышление! Это последняя попытка человечества отделить себя от обезьян… Но дело в том, что чувство юмора вполне присутствует и у обезьян…
Так чем наша цивилизация превосходит животный мир? Почему мы считаем себя глубоко разумными, а братьев наших меньших – нет? По сути дела каждое животное стремится обеспечить себе выполнение трех функций: функцию размножения, функцию питания и функцию безопасности. Эти функции присущи также насекомым и растительному миру. Но они же движут и нами. Почему мы считаем, что, построив космические корабли и какие-то необыкновенные сооружения, существенно превосходим обезьян? Да обезьянам прекрасно живется. Им ничего этого, что есть у нас, не надо. Они не устали от своей жизни, и у них вполне разумная жизнь. Почему мы уверены, что они не смеются над нами и не считают нас нелепыми бесхвостыми?
Наше представление о себе как о каком-то высшем качестве совершенно оторвано от реальности. Это те же национализм и геноцид, которые присущи всякому малоразвитому и малодумающему народу. Причина того, что один народ начинает считать себя лучше других, в слабоумии этого народа. Люди возомнили себя лучше обезьян и на этом основании отлавливают их и держат в клетках, но таким образом они демонстрируют только свою неразвитость…
Обернувшись ко мне, Стас сказал:
– Обезьяний король, ты не забыл про записку Лаймы? Скоро – три часа, и мы едем к ее сейфу. Мы будем там минут через пятнадцать. А пока что я ознакомлю тебя с планом наших действий.
Мне совсем не хотелось слушать о каких-либо действиях по отношению к Лайме, но отговорить Стаса от авантюры было сверх моих сил.
– Не осуждай моего интереса к ней. Как мужчина, ты должен меня понять, – оправдывался Стас. – А памятуя твое предостережение, я хочу сделать вот что. Я сфотографирую Лайму, и по электронной почте передам ее снимки моим друзьям в Питере: пусть они её хорошенько проверят и вышлют мне досье на неё. Так мы точно узнаем, с кем имеем дело.
На автовокзале Стас нашел нужную камеру хранения и набрал код. Резко распахнув дверцу, он отскочил в сторону. Но внутри не было ни кобры, ни самострела, ни вообще какой-либо опасности – там лежала… белая роза. Так как записку о сейфе Лайма вручила мне, то и роза была моей. Я аккуратно, стремясь не уколоться о шипы, которых, как нарочно, у этой розы было много, вынул цветок. Он был слегка увядшим, но сохранил свой аромат.
– Роза! Белая роза! – торжественно объявил я, поднеся подарок Лаймы к носу Стаса. – Там, кроме розы, ничего нет!
– Совершенно ничего, – ответил мой друг, снова заглянув в сейф.
Хотя в изъятом из камеры цветке не было ничего необычного, мы принялись рассматривать его со всех сторон.
– Понравилась вам моя роза? – вдруг услышали мы голос Лаймы.
Она стояла за нашими спинами и улыбалась. В её чёрные, как ночь, волосы была вплетена точно такая же роза, как та, которую я достал их сейфа.
– Понравилась. Даже очень, – ответил за нас двоих Стас, и по его лицу было видно, что он готов лишиться последних мозгов, если только Лайма обратит на него внимание. – У вас очень оригинальный юмор. Вы, как бы это сказать, внесли детективную интригу в наше знакомство. Я сломал себе голову в попытках догадаться, что же вы для нас приготовили. Вам может показаться смешным, но я ожидал увидеть в сейфе змею или что-нибудь в этом роде. А тут!.. Нет, вы очень остроумно разыграли нас.
Он вошел в роль кавалера и, наверное, забыл бы о своем намерении сфотографировать Лайму, если бы не я.
– Стас, – отвлек я его, – а где наш гид? Он, наверное, ждёт нас в машине и не знает, куда деться от скуки. Ты не хочешь пройтись и поведать ему о наших дальнейших планах? – предложил ему я.
– И оставить тебя наедине с такой красоткой? – Стас ревностно посмотрел на Лайму, но все-таки решил: – Ладно, я быстро. Но если ты попробуешь отбить у меня даму в мое отсутствие, тебе не сдобровать.
Он украдкой подмигнул мне, дескать, все идет, как договаривались. Но я-то видел, что рассудочное борется в нем с инстинктивным. Он, пожалуй, страдал от недостатка половых отношений. А может, он несоразмерно отрастил один орган, который мешал ему правильно жить? Во всяком случае, он, по-моему, напрочь забыл банальную истину, что секс – это непримиримая битва двух, мужчины и женщины, в которой каждый стремится победить за счет другого.
Выбрав в парке скамейку, которая была прекрасно видна с автостоянки, я усадил на неё Лайму и принялся развлекать ее показом безделушек, подаренных мне обезьянами.
– Где вы это всё взяли? – изумилась Лайма.
– Сегодня утром мы были в одном храме. Представьте себе, там обезьяны воруют у туристов особо понравившиеся им вещи. Вот мы со Стасом и обнаружили их тайник со всем этим богатством.
Лайма стала перебирать монеты.
– Вот эту я узнаю, она английская. А эта, с дырочкой посередине, – японская…
– У меня есть что-то более ценное, чем монеты, – с этими словами я протянул женские часики.
– Они же из чистого золота! – воскликнула Лайма.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Посмотрите, как они блестят на солнце. Повернитесь сюда. А теперь сюда?
Я заставил Лайму повертеться не для того, чтобы она насладилась великолепием золотых часов, а для того, чтобы Стас запечатлел её лицо в разных ракурсах.
Заметив, что Лайме понравилась блестящая штучка, я, по доброте душевной, предложил:
– А хотите, я подарю вам эти часики? – я сказал и осёкся: мне стало жалко просто так расставаться с дорогой вещицей.
– А вам не жалко с ними расставаться? – спросила меня Лайма, видимо, почувствовав мое состояние.
Идти на попятную было неудобно.
– Вы подарили нам розу. Пусть эти часики будут ответным подарком.
– Спасибо! – выпалила красавица и, стрельнув в меня глазами, нацепила на руку изящный браслетик.
Пока Лайма любовалась и демонстрировала, как ей подошёл мой подарок, появился Стас.
– О, – сказал он мне, – а ты не промах: завоевываешь женское сердце подарками.
Я по-дурацки улыбнулся. Если б только он знал, как меня тяготило общество этой неизвестно откуда и зачем появившейся возле нас особы.
– Пока я ходил, мне в голову пришла замечательная идея, – обратился Стас к Лайме. – Почему бы нам с вами не поужинать сегодня в ресторане?
– А я как раз сегодня свободна и не знала, чем заняться вечером, – легко согласилась она.
– Восемь часов вас устроит? – радостно предложил Стас.
– Восемь часов будет в самый раз.
– Тогда мы заедем за вами в гостиницу.
Договорившись о новой встрече, Лайма рассталась с нами.
Я недоумевал. Почему мой друг, допуская, что эта женщина очень подозрительна и, возможно, опасна, собрался пойти с ней в ресторан? Зачем ему неприятности?
– Ты действительно хочешь пойти с ней в кабак? – спросил я Стаса, когда мы остались наедине.
– А почему бы и нет? Как видишь, пока что она не сделала нам ничего плохого.
– Неужели ты не замечаешь, что она себе на уме? Мне, например, очень неуютно находиться рядом с ней.
– А мне – наоборот, – парировал Стас.
