– А тут еще и Новогодие скоро. Белояра тебе клятву даст, а она знаешь, какая красивая! Правда, боится тебя. Она тебя больше семисот лет ждала. Что же мне делать?
– Вель, думаю, тебе надо поговорить с дедушками. Я не знаю. Я сам как кутенок малый. Просто стараюсь делать все хорошо. И учусь. И буду еще долго учиться, чтобы хоть чуть понимать этот мир, людей и то, что происходит. Понимаешь меня? А в любви моей не сомневайся. Я в тебя влюбился сразу, как увидел. Без всяких магий и колдовства.
– Правда? – с надеждой спросила она.
– Честное Воинско-Императорское, – пошутил я. – Ну все, меня ждут сегодня серьезные дела, а вечером идем в театр или кино.
– Не-е-е, Расть. Вечером никуда не идем. Ты идешь домой, а я тебя дома жду с ужином. И только попробуй устать. Понял?
Конечно же, я все понял и пообещал вообще не устать.
В училище прибыл к восьми. В десять было назначено общее торжественное построение. Ко мне подошли братья Линскасы.
– Расть, чего все офицеры, на нас так хитро глядят, как будто нас особо негодяйская пакость ждет на построении? – спросил Петр.
– Думаю, что вас будут награждать чем-то, – честно ответил я. – Я не видел еще этих наград, но слышал вашу фамилию в Указе президента.
– А нас за что? – удивился Юрий. – Мы ж в самолете сухпай жевали да из иллюминаторов таращились на технику и милицию.
– Вот за то, что хмуро таращились, они и разбежались – сказал подошедший к нам майор Ким в парадной форме.
– Товарищ майор, – обалдело протянул Петр. – Вы тоже герой? И еще и два ордена Красной Звезды? Обалдеть!
Возле нас начали собираться ребята из взвода.
– Да, ребята. И именно потому, что я боевой офицер, я буду вас гонять на тактических, физических, огневых занятиях так, чтобы вы в реальном бою никаких шансов противнику убить вас не дали. Тут один лозунг: «Чем больше пота прольет ваш боец в мирной жизни, тем больше у него шансов не пролить свою кровь в бою». Все, митинг закончен. Вице-сержант Линскас, стройте взвод.
После построения все пошагали на учебу, а я переоделся и поехал в институт.
Вечером выдавали торжественно, по номерам, оружие. В кубриках появились оружейные шкафы, которые должны были запираться командирами отделений на ночь.
На следующий день все училище вышло на построение с пистолетами в кобуре в набедренном размещении, непривычно расположенной для офицеров, привыкших к кобуре на ремне. Карабин носился в положении за спину. В строю в положении на плечо. А на занятиях по тактике и огневой подготовке – как удобно. Каждый получал варианты ношения и подбирал под себя.
2.
Незаметно подошел Новый год. Воспитанники тридцатого числа разъехались на каникулы по домам. Амин с Анваром, Баширом и Гафуром на нашем самолете улетели домой, в том числе – похвастаться наградами. Амину нужно было принять работы у себя в доме, восстановленном после взрыва, и проверить предприятия в странах зоны Ближнего Востока. Он летел с аудиторами из Европейского и Российского офисов.
Мы решили праздновать Новый Год в загородном доме. Тетя Маша и дядя Кирилл пытались объяснить Адшиту, моему дворецкому, новогодние и рождественские традиции. Фахд уехал инкогнито в Лондон, а потом – в Женеву, но обещал прилететь вместе с Амином, к странному, по их мнению, празднику – Старому новому году.
К Рождеству обещали приехать ребята из моего взвода. После премии, которую получили за Чеченскую операцию от деда Саши, они стали богачами. Многие родители перезванивали майору Киму, чтобы убедиться, не ворованные ли деньги, и, когда узнавали, что нет, не знали, как их теперь тратить. А ведь многие ребята еще и копили деньги с зарплаты, которую получали на наших предприятиях как испытатели обмундирования и снаряжения. Автобус, который развозил всех местных по домам, а иногородних – в аэропорт, был забит подарками под потолок.
Велька, Яна, Юля и бывшие жрицы пропали в магазинах в поисках подарков. Я подарки выбрал. Для мужчин – раритетное оружие. И, как оказалось, дешевое в музеях, которые закрывались повсеместно. Воспитанникам из взвода уже были готовы гибкие клинки в красивых ножнах из яловой кожи, такие же были подготовлены для воев, пришедших с Агнием.
Девочкам я выбрал драгоценные подвески со знаком Рода, которые изготовили в лучшей ювелирной мастерской Вены, только с разными камнями и цветом металла. Тете Маше с дядей Кириллом купили четырехкомнатную квартиру рядом с нашим домом в Москве. А то дети с внуками, которые собирались к ним приехать в гости на Рождество, планировали жить в гостинице. Правда, дядя Кирилл ворчал, что не было печали, а теперь обставляй ее, обихаживай. Но мы все попросились к ним на новоселье, и они теперь мотались по Москве, чтобы успеть привести в порядок свою квартиру.
Девушки из моего обучающегося будущего боевого эскорта получили премию и отпуск до четырнадцатого января и рванули кто куда, в основном – заграницу, объясняя это желанием получить языковую практику и опыт общения с другими культурами.
А я готовился к принятию клятвы от Агния с его воинами и Белояры, которая так ни разу мне и не показалась. С Шалвой Антадзе встретиться у нас не получалось. Накопившиеся заботы забирали все свободное от учебы время. Хотя созванивались несколько раз. В тот день, когда он нас ждал, не смогли мы, нам вручали награды в Министерстве Обороны, а на другой день он был вынужден улететь в Тбилиси. Его отца положили в больницу.
Оказалось, Шалва – серьезный криминальный авторитет и не общался с отцом более двадцати лет. Но когда отец узнал, что Шалву с братом выкрали, переживал и в итоге слег в больницу. Общаясь по телефону, договорились, что увидимся, как только он вернется в Москву. Тот факт, что Шалва имеет прямое отношение к криминалу, меня не смущал, тем более что он занимался своеобразным бизнесом – управлял антикварным рынком, рынком драгоценностей, драгоценных металлов и камней во всем бывшем Советском Союзе, ну или почти во всем. По информации, собранной из разных источников, о нем отзывались как о верном и достойном человеке с друзьями и жестком, но справедливом к врагам.
Сэр Дункан Монтгомери улетел в Лондон, а потом – в США, за какими-то вещами, но к тридцать первому числу обещал обязательно вернуться. Кроме того, он был замечен в некой, впрочем, вполне взаимной симпатии к девушке Лизе, руководителю моего будущего боевого эскорта. Фамилия у нее была интересная, итальянская – Веккио.
На новогодний праздник мы пригласили майора Кима. Федор Степанович жил один в съемной квартире. Жена от него ушла, забрав детей, когда он полгода лежал в Ташкентском госпитале. Медперсонал говорил, что он останется в лучшем случае калекой. Узнав об этом, жена собрала и привезла его чемодан с вещами престарелой матери и, не сказав ни слова, ушла. Сейчас она жила с каким-то бывшим комсомольским вожаком среднего звена и считала себя успешной коммерсанткой с двумя точками на рынке и магазинчиком.
Федор Степанович страдал от невозможности встретиться с детьми, которые так и не соглашались признавать в каком-то чужом дяде отца. Он тайком бывал и в детском саду у дочки, и в школе у сына, долго разговаривал с ними. Мы хотели на праздник сделать ему подарок и уговорить его бывшую жену отпустить с ним детей. Ожидали сложностей, но, выслушав наше предложение, она сразу заявила:
– Отлично. Забирайте их на месяц, а я съезжу за границу, хоть отдохну. С вас тысяча долларов. Раз ездите на таких машинах – можете себе позволить заниматься благотворительностью. Моего бывшего ошпарыша небось тоже поддерживаете? Вот и перебьется пару месяцев без поддержки. Заодно и дети поймут, кто есть их бывший папаша, и прекратят ныть, а то папу им подавай! А человека, который их кормит и одевает, ни за кого не считают.
Мы с дедом Сашей переглянулись.
– Хорошо. Вы получите даже две тысячи за то, что отпустите детей к Федору Степановичу на два месяца. Согласны? Единственное, что необходимо, – ваша расписка в получении денег – нам же необходимо отчитываться, – поднадавил дед, впрочем, не очень рассчитывая на успех.
– За две тысячи я их к вам и на три месяца отпущу, – сообщила белобрысая мамашка.
– Хорошо, договорились. Мы заедем за детьми с Федором Степановичем к восемнадцати.
В назначенное время мы подъехали к подъезду, где жили дети майора. Он, по задумке, должен был подъехать чуть позже, когда будет написана расписка. Но зря переживали. Горящие наживой глаза этой тетки сразу говорили, что она уже тратит деньги, которые ей обещали.
Детишки стояли в какой-то дешевой аляпистой одежде с претензией на убогую, с черкизовского рынка, моду. Расписку она написала, даже не задумываясь. Причем по сути расписки она передавала детей даже не их отцу, а Морозову Александру Всеволодовичу и без указания срока. Выхватив у меня из рук деньги, она их профессионально пересчитала и, не подходя к детям, лишь помахав им, пошла в подъезд. Приехал майор Ким, на машине, которую купил на свою премию за чеченскую операцию.
Очень неплохое просторное «вольво» обошлось ему в большую часть премии, но радость приносила несравнимо более значимую. Дети рванули к нему. Перебивая друг друга, начали рассказывать, что мама их отпустила к нему на три месяца и они будут с ним жить это время. Федор Степанович растерянно и счастливо улыбался. Дед Саша подошел к нему и, похлопав по плечу, сказал:
– Ты не переживай, Федь. Места у нас в загородном доме много, а после праздников займемся твоей квартирой и всем остальным. Ты же наставником у ближников Растислава работаешь, а это уже само по себе много значит.
В таких хлопотах я и не заметил, как пришел Новый год. Мы сидели за п-образным столом и слушали выступление президента. Октябрьское событие как-то прошло мимо нас. В то время мы занимались более важными для нас делами. Я думал про себя, про свои достижения, неясные, но масштабные планы, множество пробелов в знаниях и умениях, и еще много о чем. Думал о родителях, от которых получил через дядю Влада сегодня письмо в пять строчек. Думал о своей взбалмошной и любимой всем сердцем сестре Ирке, которой за столом не было. Она праздновала Новый год со своими однокурсниками и снова была в кого-то влюблена. Я вообще ее толком и не видел после прилета с Ближнего Востока. Она появлялась, стараясь со мной не разговаривать, брала какие-то необходимые вещи и снова уезжала в общежитие первого Московского медицинского института, где получила комнату, и с помощью дяди Кирилла ее отремонтировала. Перед Новым годом я все же решил с ней поговорить и попросил охрану на входе предупредить меня, когда она появится.
От машины, а тем более от охраны она категорически отказывалась. Всегда отговариваясь тем, что ей некуда ездить и что это только лишняя морока со стоянкой возле института, а уж с охраной и вовсе глупо.
– Еще украдут и машину, и охрану твою, а я отвечай потом, – заявила.
Ну а мне не до того было во время этих разговоров – я как раз в Вельку влюбился.
Услышав, что она пришла, я выскочил в холл и уговорил уделить мне несколько минут, чтобы обсудить то, что происходит. Ну нет бы мне, дурню, привести ее домой, на кухню, попить чая, поговорить. Нет, притащил в кабинет. Она села на стул. Положила какие-то слишком белые кисти рук на колени и посмотрела на меня таким взглядом, что мне стало нехорошо. Взгляд без чувств. Так смотрят посторонние люди.
– Слушаю тебя, Расть. Ты что хотел сказать? Ты на руки смотришь. Белые. Это они такие от моющих средств. Тебя, говорят, ранили куда-то? Сильно?
– Не сильно, Ир. Ты куда пропала?
– Учусь. В Склифе подрабатывать стала. Поспать времени нет. Не то что по гостям ходить, – тихо, спокойно, уверенно, как не моя сестра, ответила она.
– Тут твой дом, Ир. Какие гости то? – возмутился я.
– Нет, Расть. У меня здесь дома нет. Может, только для тебя. Но ты весь в великих делах. Спасаешь кого-то, убиваешь кого-то…
Я обиделся и прекратил разговор. Позвал на праздники в загородный дом. И получил ответ, который знал заранее.
– А зачем? Кому я там нужна? Посидеть и послушать, какой ты великий? Я и так наизусть знаю все, что будут говорить. Ты, может, и станешь великим, но до тех пор, пока ты не станешь Человеком, величие тебя будет только разрушать. А я врач. Я людей от беды спасать хочу, а не помогать тебе их убивать. Да и подарки твои интересны, пока в новинку. Ты мне, если хочешь что-то подарить, лучше подари новый хирургический набор, а всякие камушки дари своим жрицам. Они это оценят.
Я молчал. Было больно и обидно.
– Ну что же, – через паузу справился с поднимающейся волной гнева от неблагодарности, – конечно, я подарю тебе то, что ты просишь. С наступающим тебя, сестра.
– Я ничего у тебя, брат, не прошу, – четко проговорила она, – просто попросила не дарить мне ненужные побрякушки. Лучше эти деньги в детский дом отдай или нищим. Они вон от морозов каждый день умирают, от того, что их не могут согреть дома. Денег нет. Ты из окна своих крутых авто этого не увидишь, – зло бросила она.
Вот я и сидел во главе стола, наблюдал за всеми, кто сидел вокруг, и думал о ее словах. Хирургический набор я так и не купил. Закрутился и забыл. И от этого было тошно.
– Расть. Что случилось? – спросила шепотом Велька. – Все веселятся, а ты какой молчун. В час артисты приедут. Представление будет. А с рассветом Агний с воями придут. Клятву будут тебе приносить. И Белояра тоже.
– Значит, время еще есть. Пусть веселятся все. Я хочу к твоим дедуле с бабулей съездить. Ты как?
– Я с удовольствием. Но как-то это нехорошо по отношению ко всем гостям. Тебе сюрпризы все готовили. Тебя все боготворят. Кого ни послушай – все разговоры о тебе. Люди тебе верят. Не подрывай это доверие, ты для них опорой стал. А к дедуле с бабулей можно и завтра вечером съездить.
Праздник шел своим чередом. Какие-то артисты выступали, пели, танцевали. Я их не замечал. Думал о словах Иры. Вот она скоро станет врачом. Будет лечить людей, спасать их от смерти и боли. А я? Спас я людей в три раза меньше, чем убил. Это хорошо или плохо? Да, они были негодяями, мошенниками, маньяками, убийцами. Но статистика – дело сухое… Количество убитых в разы больше, чем спасенных. Точка. Где же тогда правда? В чем правда? Конечно, просто сказать самому себе: я Воин. Но тогда где светлость в этом? Кто придумал, что умение уничтожать и оставаться в живых – это светлое правило? Ты же все равно убил. Ты просто умеешь это делать хорошо, лучше, чем тот, кого убил.
В этих мыслях я и просидел до конца праздника, отвечая односложно на все поздравления. Механически улыбался на слова благодарности за подарки и благодарил в ответ. В три часа ночи должен был быть большой праздничный фейерверк с театрализованным представлением. Я не пошел. Вместо этого взял большую чашку черешневого компота и ушел в каминную комнату. Сел в глубокое кожаное кресло и смотрел на огонь, думая, пытаясь найти ответы на вопросы, которые перед собой поставил.
Мы с Ирой любили в детстве пить черешневый компот из трехлитровой банки, а потом вылавливать из нее ягоды длинной деревянной ложкой. Что ж это за загадка от сестры Ирки? Что в ее понимании – быть Человеком? В камине тихо потрескивали дрова. Мое уединение неожиданно нарушил звонкий девчоночий голосок:
– Дядь, вам плохо? Вы так хмуритесь, как будто у вас что-то болит.
Я аж подпрыгнул, так нервы были напряжены, до звона. В дверях стояла девочка. Я ее знал. Это была приемная дочка Якова Дмитриевича, который теперь работал у нас на предприятиях, отвечая за имущественный фонд. Софья. О ее трагической судьбе он рассказывал нам с Яной, когда мы только прилетели в Москву. Казалось, это было сто лет назад, а ведь прошло всего ничего.
– А я пришла спрятаться. Тут выстрелов не слышно? Я их боюсь еще с того времени, как маму и папу убили. А вы тоже спрятались от выстрелов? – спросила она, закрывая дверь в каминную.
– Нет, Софья. Я не боюсь. Просто я тут на огонь смотрю и компот пью. Хочешь?
Она внимательно посмотрела мне в глаза.
– Вы обманываете? Мой новый папа тоже так смотрит, когда вспоминает о чем-то плохом. А я ему всегда глажу руку и рассказываю, что мне говорила мама, когда я чего-то боялась или мне было плохо. Знаете что?
– Что, Софья? – с комом в горле спросил я.
Она подошла ко мне, взяла мою руку в свои маленькие ладошки и, поглаживая, видимо, копируя интонации покойной мамы, сказала:
– Когда плохо, нужно делать людям добро, много добра, и сразу станет легче. Вы попробуйте, вдруг и вам поможет. Я вот, – продолжила она, поглаживая мою руку, – когда мне плохо, спускаюсь на первый этаж к Ваське. Это у нас в доме семья живет, а у них самый младший сын – Васька. И несу ему конфету, или колбасу, или еще что-нибудь. Он, правда, никогда сам не ест, чуть откусит и маме несет. Так мне это всегда помогает.
Мы разговаривали с Софьей, сидя в креслах возле камина. И вдруг в комнату внесся Яков Дмитриевич.
– Софьюшка! Фух! У меня чуть сердце не остановилось. Пропала – и нет тебя нигде! Спасибо Велемире. Она сказала, что ты с Растиславом Викторовичем в каминной комнате разговариваешь.
Он посмотрел на меня вопросительно.
– Она вам не прискучила? Она может. Маленькая, но дотошная. Прям жуть, – с любовью посмотрел на девочку Дмитрич.
– Нет, Яков Дмитриевич. Вовсе нет. Она, наоборот, рассказала, что нужно делать, когда не знаешь, что делать. Спасибо вам. Вы приезжайте с ней почаще. Пожалуйста. И тебе, Софьюшка, огромное спасибо за науку. Правильная и хорошая у тебя мама была. Иди с папой, а я еще чуть посижу.
– Вы точно не будете грустить? – спросила Софья. – Вас все любят, даже я это знаю, а когда вы грустите, и всем грустно. А также нечестно. Они же не виноваты, что вам плохо. Почему они грустить должны? – серьезно сказала она и, взяв за руку Якова Дмитриевича, повела его из комнаты.
Тот виновато улыбнулся, дескать, ребенок, чего с него взять? А я от мысли, которая прострелила, – задохнулся. С одной стороны, ты как человек обязан делать добро людям, а с другой – как руководитель, а точнее, предводитель обязан нести ответственность за людей, которые идут за тобой, и эта ответственность с момента, как в тебя поверили, касается всего. Вообще всего! От безопасности до реализации мечты. Ты за все несешь ответственность. Не можешь, не хочешь – тогда не берись. Сестра права, но однобоко. Необходимо делать людям добро. Да. Но для того чтобы научиться делать это для всех, нужно научиться делать счастливыми близких, родных, друзей – тех, кто рядом и верит тебе, а потом расширять круги добра вокруг хоть до бесконечности.
«Ну хоть так, и то хорошо», – прогудел голос Посоха.
«Посох? Ты где? Ты вернулся!»
А я никуда и не исчезал. Жду, когда ты, наконец, начнешь хоть чуть-чуть взрослеть. У меня много для тебя известий, но не сейчас. Сейчас иди к себе, забери меня из кабинета и надень перстень, который лежит рядом со мной. И с ним познакомишься позже, но звать его тебе по имени нужно, он принял тебя под свое покровительство. Но без символа главного Бога Перворода подчиниться не сможет. Зовут его Тот, еще его звали Туут, Техути. Он Бог мудрости и знаний. Давно, очень давно он ушел из этого мира в другие миры, но оставил свой знак со своей частицей. Перстень и есть Тот, указывающий путь познания и мудрости. Он всегда ходит в паре с Хором – Богом неба и царской власти. Тот, кто соберет два этих символа вместе, будет великим царем. Ну об этом еще поговорим и не раз. Иди. Омойся весь. Надень чистое. И жди восхода солнца. Сегодня закроется северная брешь в твоем обережном круге и появится еще один Защитник.
Время 5:10. Успею все сделать. Церемония клятвы должна была состояться в Оружейном зале, как его окрестили. Этот зал был любимым детищем дедушки Бо. Он настоял на том, что такой зал должен появиться вообще и что он должен располагаться перед входом в библиотеку. Библиотека вообще была задумана как самое большое помещение в этом доме и была безраздельным владением Боджинга Ши.
И в Оружейном зале, и в библиотеке каждый день что-то непонятно как и откуда прибавлялось. А дедушка Бо, приезжая в загородный дом, сразу исчезал за монументальными дверями этого комплекса комнат. Я только вчера в первый раз до него добрался и завис на два часа, просто ходя вокруг полок, подставок, громадных шкафов и сейфов, все рассматривал и рассматривал. Дед был счастлив и мог рассказывать часами о каждом артефакте, который он посчитал достойным храниться здесь.
– Я собирал все это последние семьдесят лет в разных местах планеты, и теперь пришло время собрать все воедино – сказал он, счастливо улыбаясь. – Из того, что будет собрано здесь, соткана история этого мира, которую познать и понять еще никому не удавалось.
Рассвет должен был начаться в 8:17. Я пришел в зал к восьми. Дед Саша, дед Боджинг, сэр Монтгомери, Велька, Яна, Юля уже были на месте. Одеты они были необычно. Девочки в платьях до пола, подпоясанные наборными поясами с символами. Их я сразу узнал. Это были пояса от клинков, которые мне когда-то подарили дедушки Саша и Боджинг в пещере. На возвышении стоял стол, на нем лежали клинки. По пряжкам можно было определить, кому какой предназначен. У Яны пряжка из изумруда, у Юли из рубина, у Вели из янтаря.
Я подошел к столу.
«Отдай им их клинки, Растислав, просто отдай без слов, все их слова уже сказаны», – прошуршал в голове Посох, а в указательном пальце левой руки запокалывали иголки.
Перстень, кстати, изменился. Из черного стал белым, как будто покрытым эмалью, изменился и рисунок перстня. Вместо драконов, держащих планету, появилась фигурка человека, шагающего с посохом по дороге.
Ко мне подошла Веля и протянула обе руки, повернутые ладонями кверху. Она молчала. Я взял клинок с камнем из янтаря в навершии рукояти и положил ей в руки. То же самое я сделал для Яны и Юли. Дед Саша удовлетворенно заулыбался. Он был одет в настоящую, тончайшего плетения кольчугу из какого-то непонятного металла. Она вся переливалась при каждом движении, как чешуя на солнце. На кожаном поясе висел меч и кинжал.
Сэр Монтгомери был одет в похожую кольчугу, но с красивым нагрудником и наручами поверх нее. Меч был тот же, что и в кабинете, когда он давал мне клятву. В месте, где они стояли, на стене появился новый артефакт – оживающая картина – та самая, которой так гордился сэр Монтгомери и которая ожила при моем к ней приближении. Я спустился с помоста, где был стол, и пошел к картине. С каждым шагом приближаясь к ней, я ощущал, как оживает море, люди, корабли. Я чувствовал их эмоции и мысли.
– Воин, – голос деда Бо вывел меня из оцепенения, – ты еще успеешь узнать всю историю того похода. В этом зале это третья оживающая картина…
Дед Боджинг был одет в серебристого цвета одежду китайских императорских домов. На поясе висели в круглых ножнах гибкие клинки, искусство владения которыми преподавалось только императорской охране многие тысячи лет, а владение двумя считалось даром Бога.
Я вернулся на помост. Двери открылись. На пороге стояли вои, пришедшие с Агнием. На них были белые до колен рубахи с росписью, штаны темно красного цвета и короткие кожаные сапоги. На широких ремнях, кожаных с металлическими бляхами с чеканкой, висели мечи и кинжалы. Их было двадцать. Один из них подошел к помосту, поклонился в пояс и произнес:
– Воин-Светлый Император, мы пришли служить тебе, примешь ли ты нас?
– Приму, вои, – ответил я, не задумываясь.
– Примешь ли ты, Воин-Светлый Император, нашу добровольную и вечную клятву?
– Не я приму вашу добровольную и вечную клятву, но при мне ее примет от вас ваш новый воевода, мой первый рыцарь, сэр Дункан Монтгомери.
Повисла тишина. Я считал каждый стук своего сердца. Насчитал сорок раз.
– Мы дадим добровольную и вечную клятву твоему первому рыцарю.
Сэр Монтгомери вышел на середину и стал правым боком ко мне.
– Я готов принять вашу добровольную и вечную клятву, вои, и взять ответственность за каждого из вас перед моим господином, Светлым Императором.
