Конюшня состояла из пятидесяти денников, расположенных в два рядя вдоль стен. Азим прошёл мимо пустого денника из узкого тамбура к основному проходу между денниками. Он встал в нескольких шагах от приоткрытой конюшенной двери и посмотрел на лестницу в противоположном узком проходе. Она вела на настил над тремя денниками.
Комил не сразу вошёл в конюшню. Не успев сделать и шага внутрь, он с отвращением сморщил нос и круговым движением выскочил наружу, где громко и жадно вдохнул чистого воздуха. Он несколько раз сделал глубокий вдох, задержал дыхание и забежал внутрь.
Азим странно покосился на Комила, прибежавшего с надутыми щеками. Комил развёл руками, а его глаза выражали мысль за него: «Что? Не собираюсь я дышать этим!»
– …но мне нужны эти два коня, – с другого конца конюшни донеслись громкие возмущения.
Азим и Комил посмотрели в ту сторону. У двух последних денников слева худощавый конюх в длинной старой тунике и алой безрукавкой с черной узорчатой тесьмой и серыми штанами пытался успокоить какого-то мужчину. Но этот упитанный человек с богато расшитым чёрным кафтаном не желал слушать.
– …и кто они такие? – возмущался он.
Лёгкий скрип сначала пронёсся по настилу, а затем и по лестнице. Сверху спустился управляющий конюшней и с горящими, то ли от радости, то ли от чего-то другого, глазами подбежал к двум молодым путникам. По его виду Азим понял, что он явно ожидал их. Широкий лоб с одной линией морщинки был усыпан красноватыми веснушками. Маленькая чёрная родинка на правом крыле выделяла его большой нос с горбинкой. У него были кудрявые, тёмно-медные густые волосы, словно овечья шерсть. Одет он был в то же самое, что и другой конюх. Правда, на нём ещё был и белый пояс.
– Салом, – он протянул руку Азиму, а затем Комилу, который всё ещё сдерживал дыхание. – Это вы по поручению султана едете в Мирас? – с возбуждённым волнением спросил он. Его глаза бегали от одного юноши к другому.
Не раскрывая надутые щеки, Комил издал подтверждающий звук, подобный «угу», и кивнул. Конюх бросил на него недоумённый взгляд и посмотрел на Азима, который закатил глаза от поступка своего спутника.
– Да, ако, – подтвердил Азим. – Нас послали в Мирас выполнить поручение султана. – Азим краем глаз посмотрел на Комила, у которого, по-видимому, уже заканчивался воздух в лёгких. – Нам нужны лошади, чтобы быстрей добраться до города, – он обвёл взглядом пустые денники.
– О, не волнуйтесь об этом, – уверительно поднял руки конюх. – Для вас я припас двух отличных коней, – он положил руку на плечо Азиму и в его широкой улыбке показались его жёлтые зубы.
Комил прикрыл нос и рот своим вишнёвым халатом, с зелёным кантом и тонкими чёрными полосами, и жадно вздохнул. С отвращением покачав головой, он снова задержал дыхание и опустил халат. Азим и старший конюх странно и в недоумении смотрели на него. Их взгляды Комил трактовал по-своему: «Что ты делаешь?» и «Не будь такой неженкой.»
Комил пожал плечами и мысленно ответил их взглядам: «Что? Наслаждайтесь этой вонью сами!»
– Пойдёмте, – обратился к Азиму конюх. – Они уже вас заждались, – намекнул он на лошадей.
Положив руку за спину Азиму, он повел его к другому концу конюшни. Комил следовал за ними. Ближе к последним денниками управляющий вышел вперёд, чтобы помочь своему помощнику выпроводить возмущённого заёмщика.
Толстый мужчина в расшитых галошах песочного цвета с загнутыми носами смерил парней гневным взглядом и выпалил в их сторону:
– Из-за вас мне теперь идти целый фарсанг до конюшни Мираса! Вся моя одежда пропахла лошадиным дерьмом, а мне ехать до Фалида! Я держу рузу, могли бы проявить уважение и уступить.
Качая головой, этот недовольный человек направился к выходу.
– «Мог бы и не держать, для путников ведь есть исключение во время поста», – подумал про себя Комил.
– Думаю, руза пойдет ему на пользу, – с усмешкой проговорил управляющий, посмотрев на Азима.
Тот человек не услышал слова конюха, но он ещё раз огрел Азима с Комилом палящим взглядом у дверей конюшни, поправил свою пышную тёмно-коричневую чалму, украшенной золотым шнурком и семью брошью-булавками с красными рубинами, и вышел.
Комил снова прикрыл рот и нос халатом и вдохнул воздух. Опять поймав на себе порицающие взгляды, он беззаботно развёл руками.
– Давай уже поскорее заберём лошадей и покинем эту зловонную конюшню, иначе я провоняю до костей, – проговорил он, прикрывая рот халатом.
Азим закатил глаза от бестактности своего спутника и хотел было обратиться к старшему конюху, но его помощник обратился к ним первым:
– Кони уже оседланы. Вы можете садиться и выезжать в путь.
После сказанного худощавый конюх с глуповатым видом ожидал море похвалы, но вместо этого старший конюх грубо велел ему вывести коней.
– Приведи лошадей господам и убери навоз!
Старший конюх старался всячески угождать Азиму и Комилу, пока она усаживались на коней, и чуть ли не кланялся на каждое их слово. Наконец, когда он проводил наездников до выхода, он обратился к ним с широкой, не бескорыстной улыбкой:
– Вы же… вы же скажете султану, что я помог вам? Я оставил вам лучших коней, хотя за них предлагали четырёхкратную арендную плату, – при этом он смотрел прямо на Азима, так как Комил был занят глотанием чистого воздуха. – Как вы могли заметить, – он кратко посмотрел на Комила и снова обратился к Азиму, – эта конюшня пребывает не в самом лучшем состоянии. Замолвите за меня словечко. В последний раз эту конюшню перестраивали при султане Рузимураде, аж триста лет назад. Вы же видите, какая она… гнилая, – он руками обвёл стены конюшни. – Когда дует сильный ветер, я боюсь, что крышу снесёт и унесёт вместе с лошадьми. Я просил его светлость, султана Бузурга ибн Махмуда о ремонте, когда он лет двенадцать назад, как и вы, ехал в Мирас. Может, он забыл? – задумался конюх. – Ведь он был убит горем, – снова заговорил он. – Может, поэтому и забыл. Правда, горе тогда обрушилось на всех нас, – конюх опустил голову, а через мгновение снова посмотрел на Комила и Азима. – Напомните его светлости, что конюшня нуждается в ремонте… И помощников бы мне ещё парочку, – подумав добавил он, опустив поводья обоих лошадей.
– Обязательно, – пообещал Азим.
Комил кивнул в подтверждение и вместе с Азимом они тронулись в путь.
Юноши ехали медленно вниз по дороге на юг на пегих лошадях. Конь Азима был со светло-бурыми пятнами по всей спине, а Комила с серой гривой и серым пятном, растянувшимся от середины до низа задних ног. Он ехал на нём, задумавшись, а Азим любовался природой. В ста газах от конюшни, справа от дороги росли высокие тополя в три ряда, словно шпалеры. Каждый ряд состоял из двадцати пяти тополей, растущих в строгом симметричном интервале друг от друга. На удивление упорядоченный строй заставлял Азима гадать: «А чьих рук это дело? Природы или человека?»
К первому варианту юноша склонялся меньше, ибо слева от дороги тоже были деревья, правда фруктовые. Росли они где попало и на взгляд их было куда меньше, чем тополей. Через триста газов от тополей слева недалеко от дороги рос один лишь дуб с широкой густой кроной на коротком толстом стволе. Азим заметил несколько путников, отдыхающих под дубом.
У Комила было меньше интереса к окружающей природе. У него на шее под рубахой висели песочные часы с позолоченной окантовкой. Он достал эту голубоватую склянку с отметками и часто подглядывал на время. Комил, словно не доверяя своим часам размером с его большой палец, сверял время со своей собственной тенью, отбрасываемой на лево от послеполуденного солнца.
Заметив это, Азим думал, что Комил взволнован исполнением поручения в срок и, наконец, предложил ему:
– Может поскачем прямо в Мирас?
– Мы изнурили своих предыдущих лошадей, гнав их галопом две мархалы, а до Мираса около четырёх мархал, эти лошади не вынесут такого расстояния, – Комил отрицательно указал на коней.
Конь Азима фыркнул и покачал головой, услышав сомнения в словах Комила.
– Я устал, – продолжал Комил, оставив выходки коня без внимания. – Предыдущая скачка и три сои качки на лодке изнурили меня. Будь моя воля, я бы свернулся калачиком под тем дубом и спал бы до следующего утра.
Азим тоже устал от длительной поездки. Он не привык к такому и тоже хотел предложить Комилу привал. Однако он не сделал этого. Юноша не хотел подвести отца с первым серьёзным поручением.
– Мы можем погнать лошадей, давая иногда им передохнуть, – предложил Азим.
– Новой скачки я не вынесу, – устало вздохнул Комил.
– «Как и я», – мысленно ответил Азим.
– Я держу рузу и ужасно проголодался, – добавил Комил, сожалея, что не съел на сухур ту миску с кала-почой.
– «Как и я», – снова ответил про себя Азим и вспомнил разговор с отцом, имевший место до зари:
«Ты встал? – удивлённо спросил Аъзам, когда его старший сын пришёл на кухню и сел за стол.
– Да, отец. Хочу взять рузу, – полусонным голосом проговорил Азим.
– Но сегодня вам с Комилом предстоит долгий путь до Мираса. Даже верхом на лошадях, дорога отнимет у вас много сил. Ты не забыл, что для путников, чей путь составляет больше четырёх мархал или длится дольше полудня, есть исключения?
– Не забыл, – ответил юноша, наливая молоко себе, отцу, матери и Рауфу.
– Тогда ты помнишь, что в день пути во время поста дозволяется не брать рузу. Путник может пропустить этот день, и взять три дня рузы после поста, – ещё раз напомнил Аъзам, – таковы учения Всевышнего.
– На сколько я понял, отец, до Мираса не так много мест, где можно будет подкрепиться. Потому я лучше плотно поем сейчас и буду держать рузу, чем возьму с собой паёк.
Такой ответ вызвал в Аъзаме чувство гордости за сына, за то, что он начал принимать взвешенные решения. Однако он улыбнулся и поправил сына.
– Вы не поедете прямо в Мирас. По дороге вы остановитесь в селе Олудорон, и путь займёт у вас два дня, если не гнать лошадей.
– Ничего страшного отец, – заверил Азим. – Я уже определился с намерением».
Такое решение уже казалось ему не самым лучшим. Прошло уже две сойи после полудня, до заката оставалось ещё четыре, а пустой желудок уже давал о себе знать.
– Значит, едим в Олудорон? – уточнил Азим.
– Да, – ответил Комил. – А по дороге заглянем на ифтар в чайхану Апи-Дилрабо, она в трёх фарсангах отсюда.
К этому времени они догнали тех троих людей, которым не достались лошади в султанской конюшне. Они торопились к другой, чтобы одолжить лошадей мэра, а точнее мэрессы. Увидев двух молодых путников на пегих лошадях, они снова вознегодовали, но ни слова не сказали. Им тоже ещё в конюшне стало известно, что конюху было велено оставить двух лошадей для двух юношей, исполняющих волю султана.
Проезжая мимо этих троих, Азим вспомнил про того тучного человека, который, ворча, качал головой им вслед. Он был один, но ему было нужно сразу две лошади. Зачем, гадал Азим…
Молодые путники ехали не спеша, каждый думая о своём. Вскоре слева, недалеко от дороги, показалась конюшня Мираса. Она была меньше, но выглядела куда лучше, чем султанская. За ней цветочная долина реки сменялась на бескрайную степь с низкими и продолговатыми холмами и низинами. Густая невысокая трава здесь уже применяла осенние краски. Деревья в ближайшей округе были настолько редки, что казалось, будто птицы, летавшие над головой, обрадовались бы каждой свободной ветке – не вить же гнёзда в траве.
Единственное, что нарушало природное уединение – это тополя, растущие шпалерами. Они проехали два фарсанга и им на пути, справа от дороги, встретился уже четвёртый, скажем, отряд тополей. Во втором отряде было два ряда и сорок четыре тополя и их строй был каким-то кривым. В третьем было двадцать пять тополей, а их строй казался странным. Азим не был птицей, но он был почти уверен, что с высоты птичьего полёта строй третьего отряда похож на наконечник стрелы с одной замыкающей шеренгой из пяти тополей. Каким бы не был строй тополей, они росли в строгом расстоянии друг от друга, всё больше убеждая Азима в том, что их посадил человек. Но с какой целью? На лесополосу это не похоже, ведь здесь нет посевных полей.
Ответа не знал даже Комил. «Обычные тополя», сказал он, пожав плечами. Он отнёсся с сомнением, что их мог посадить человек, или у него мог быть какой-то замысел. «Я прочитал много рукописей, но ни в одном из них не обнаружил упоминаний о тополях. Вряд ли кто-то будет записывать сколько деревьев он посадил», сказал он Азиму у третьего отряда.
Новый, четвёртый строй тополей был около в двадцати газах справа от дороги и своей формой посадки озадачил Азима. Деревья росли в два широких ряда, которые резко сворачивали направо после двенадцатого и, соответственно, тринадцатого дерева. После чего отряд состоял ещё из шести пар тополей. Недалеко от них Азим заметил ещё пять тополей, посаженных в круг.
Все отряды тополей были справа от дороги, и тут Азиму пришло в голову, что возможно они указывают путь. Другого объяснения Азим не находил.
Куда они ведут? В чём смысл такой рассадки?
В Азиме разыгралось любопытство, но Комил не мог удовлетворить его ответами.
В небольшом отрезке после этой четвёртой рассады трава была ниже и реже. Азим решил, что здесь когда-то была тропа. Он глазами проследил куда она могла вести и вдалеке заметил низкий холм. На вершине этого холма снова были тополя. Но сколько их там, было трудно посчитать, ведь в этой бескрайной степи лишь орёл может заметить мышь, рыскающую в траве.
Фырканье коня отвлекло Азима от разгадки тайны, которая возможно кроется за тем холмом. Его конь начал топать передними ногами и задирать голову. Таким образом, он просил пустить его вскачь. Азим немного знал о поведении лошадей из уроков езды, данных ему дядей Адхамом. Он говорил, что люди выражают свои мысли речью, а животные своим поведением, и лошади не меньше людей способны мыслить.
«Я резвая лошадь. На мне нужно мчаться, как ветер, а ты тащишься на мне, будто я деревенская корова с запряженной бороной», если бы Азим мог понять фырканье своей лошади, он трактовал бы их именно так. Несмотря на отсутствие такой способности, Азим погладил возмущенного коня по шее и шепнул на ухо, чтобы он успокоился.
Тут коротко заржал и конь Комила, требуя того же самого. На самом деле, лошади всю дорогу от конюшни просились вскачь, однако временные наездники игнорировали их просьбу.
– Говорил «лучшие», а сам подсунул нам каких-то нервных лошадей, – роптал Комил.
– Нам дали пегих лошадей, а мне говорили, что у султана породистые чёрные лошади, – сказал Азим.
– Чёрные, как уголь, – подтвердил Комил. – Вот только нынешний султан на даёт их в аренду. Уж больно он ими дорожит.
Комилу надоело, что его конь часто мотал головой и фыркал, потому он пустил его вскачь рысью. Азим сделал то же самое.
Больше тополей не было по дороге. Единственным деревом, повстречавшимся им по пути за целый фарсанг, был старый тутовник с грубой низкой кроной. Вскоре же деревья стали чаще попадаться на глаза и в основном плодоносные.
Тропа со множеством проплешин и следами от повозок привела их к развилке. Комил объяснил, что тут они свернут на юго-восток и ещё через два фарсанга будут на месте.
Дорога, на которую они свернули, постепенно шла в гору, хоть и незначительно. Она пролегала по лощине между двух низких выпуклых холмов, после чего огибала холм с крутыми склонами, на которых росли фисташки и боярышник.
Переведя лошадей на шаг, они медленно поднимались на продолговатый холм так же, как солнце медленно опускалось к горизонту, придавая ему абрикосовые тона и окрашивая низ редких облаков в золото. Комил остановил коня на вершине этого холма и с довольным видом указал на восток.
– Вот она, чайхана Апи-Дилрабо.
Азим присмотрелся в ту сторону и увидел холм в окружении низких деревьев. Этот холм возвышался вокруг фруктового сада, словно выпуклый остров посреди зелёного озера. Он показался Азиму странным, каким-то горбатым. На нём самом росли невысокие деревья. Но никакого строения юноша не увидел.
– Где она? – спросил он.
Чуть склонив голову, Азим присмотрелся по лучше. Когда до него дошло чем по сути является горб, он с сомнением посмотрел на Комила.
– Это и есть чайхана?
– Да, – с бодрой улыбкой протянул Комил и тронул лошадь.
Они поехали вниз по аккуратной тропе, проложенной людьми по не столь крутому склону холма. Азим не отрывал восхищенного взгляда от чайханы с деревьями на холме. Его худо-бедно удовлетворённый конь тихо шёл рядом с конём Комила. Тропа привела их к дорожке, с двух сторон обставленной разбитыми камнями, разных цветов. При этом каждый камень был размером с голову Азима. Сама дорожка была чуть шире тропы. Азим ехал по правому краю и осматривал дивный фруктовый сад вокруг себя. Он заметил некую схожесть в посадке деревьев со строем тополей. Деревья росли в точном расстоянии друг от друга в каждом из бессчетных рядов. Ветки на кронах срезались, чтобы не дать деревьям расти в ширь и в высоту.
Азим заметил, что часть урожая абрикосовых деревьев собрана, а под не которыми деревьями стояли стремянки, рядом с которыми были пустые корзины. Люди работают меньше во время поста, и возможно плоды продолжат собирать завтра, или у них просто не хватает времени собрать весь урожай с такого огромного сада, подумал Азим.
– Ты знаешь, сколько здесь фруктовых деревьев? – поинтересовался он у Комила.
– Все виды сливовых, – ответил Комил. – Здесь почти у каждого в саду растут несколько видов сливовых деревьев. Даже миндаль, – подчеркнул он, по своей надменности полагая, что Азим не знает о принадлежности миндаля к роду сливовых. – Поэтому это деревня и носит название «Олудорон». Но в этом саду есть и другие фруктовые деревья, – продолжал Комил, указывая куда-то в сторону. – Этот чудесный сад посадили четырнадцать братьев… – потеряв интерес к рассказу, Комил смолк на полуслове, словно ему заткнули рот.
– Чьи братья? – спросил Азим, удившись внезапному молчанию Комила.
Комил смотрел куда-то вдаль, влево от себя, сквозь густую листву, пропустив вопрос Азима мимо ушей.
– Комил? – окликнул его юноша.
– А? Братья Дилрабо, – отозвался Комил, словно его принудили.
Азим пожал губами и посмотрел вперёд. Разве так сложно было ответить, проворчал он про себя. Ему стало интересно, кем были эти братья? Зачем посадили сад? Когда? Он хотел задать эти вопросы, но снова посмотрев на Комила, передумал.
Вид его спутника говорил сам за себя: «Не расспрашивай меня. Меня здесь нет». Сам Комил напрягся и прижал голову к плечам, словно уличённый воришка. Его глаза нарочито избегали взгляда Азима.
Продолжив путь в молчании, Азим осознал, что не скоро привыкнет к странностям поведения Комила. Юноша решил поменьше обращать внимание на своего спутника. Возможно, в чайхане будут другие люди, у которых можно будет задать волнующие его вопросы.
Дорожка между деревьями протянулась на пол мила и, наконец, привела к холму. Обступающее море деревьев заканчивалось в двадцати газах от его подошвы. Однако справа и слева поодаль росли по две пурпурные сливы с коновязью между ними. Шесть лошадей были привязаны справа и Комил повернул коня налево, Азим последовал за ним.
Спешившись, они привязали лошадей под пурпурной кроной рядом с ещё одной гнедой кобылой. На этой кобыле было седло для тучного наездника, обтянутая красным бархатом и исшитой золотистой нитью.
Вспомнив, что эта лошадь самой апи-Дилрабо, Комил остерёг коней, покачивая пальцем:
– Вы тут по ласковее с ней, нам не нужны проблемы с её хозяйкой. Смотри, – затем он указал на третью пару с коновязью чуть дальше слева от них, где были привязаны ещё пять лошадей. – Кажется, людей тут набралось немало, будто праздник равноденствия уже наступил. Пошли. Надеюсь, хоть внутри место осталось, – с ноткой досады договорил Комил и пошёл к дорожке, ведущей наверх по неровному склону.
Холм был небольшим и, тем не менее, возвышался над кронами сада на двенадцать газов. На нём росла низкая трава с редкими маленькими голубыми цветками. Молодые путники поднялись на его чуть плоскую вершину. То, что издали ему казалось горбом, вблизи действительно оказалось чайханой. Бурое деревянное строение стояло на сваях, окрашенных красно-коричневой смолой. Над угловатой крышей раскинулась пышная крона с зелёной листвой и созревающими плодами хурмы.
