Мария Юрьевна Фадеева "Страшная сказка про любовь"

– Короче, Жанна. Будет у нас место, я тебя с удовольствием обратно возьму. Ты хороший работник. Сама понимаешь, дела идут.

Женщина непонимающе кивнула.

– Ну, хорошо. Ты к Катерине зайди, подпиши там, что надо.

Жанна как автомат встала и направилась к двери.

– Жанна, я понимаю, горе большое. Ты о себе подумай. Успокоительные попей. На тебя смотреть страшно.

Георгий Алексеевич был неплохим человеком. Сейчас ему было очень жалко молодую сотрудницу. Веселая хорошенькая хохотушка превратилась в пугало за месяц. Он поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер отдела кадров.

– Кать, доброе утро. К тебе сейчас Конакова придет. Пусть подпишет все бумаги. Она немного не в себе, ты проследи, чтобы все подписала. И бухгалтеру скажи, чтобы расчет выдала. Сегодня же. В кассе вроде было.

***

Жанна подписала все бумаги на увольнение и получила расчет. Вата из головы не уходила. Как и прежде окружала мысли непробиваемой стеной. Хорошо. Нет чувств! Нет эмоций. Только белое, плотное облако в голове. Убаюкивает.

По дороге домой бездумно зашла в магазин. Бродила среди полок. Не понимая, что видит перед собой. Купила продуктов и тортик. Зачем тортик? Ах, да! Сестра Ильи приедет. Вата слегка отступила и неприятная мысль кольнула. Какая сестра? Но тут же мысли, как тараканы, опять разбежались. На поверхности плавало одно: Илья всегда прав! Да, именно так. Тортик для гостьи, да и Илюшу порадовать. Он сладкое любит. Теперь понятно, почему муж от нее сбегает. Она страшная… Та тетка в зеркале… она!!!

В квартире раздавались какие-то странные звуки. Фильм, что ли? Значит Илья дома. Жанна побрела на звук.

Открыла дверь в спальню и замерла. Вата в голове стала плотнее. На их большой кровати лежали голые тела. Рыжая девица и щуплый мужчина, с волосами Ильи. Девица громко стонала. Вата полностью блокировала мысли. Женщина увидела себя со стороны. Стоит столбом и смотрит. Развернулась рваными движениями. Автомат, ржавый робот. Пошла на кухню, чайник ставить. Она же торт купила.

Чайник быстро засвистел.

– Жанка? А ты давно тут? – в кухню зашел Илья. Без рубашки, в одних домашних шортах. – Слышу – чайник засвистел, подумал уж, что поставил и забыл. А ты чего дома?

– Уволилась с работы. – как удобно оказывается смотреть в одну точку. И вата – хорошая вещь. Ничего не чувствовать помогает.

– А зачем? Мы с тобой говорили: кредит отдавать надо, машина у меня старая. А ты уволилась. Да не сиди ты истуканом!

Интересно, а почему Илья злится? В кухонный проем пролезла рыжая голова.

– Зайчик, ты где? Ой.

– Это не то, что ты подумала, старушка. Это сестра моя. Помнишь, говорил тебе.

– И давно? – было совсем не интересно, просто спросила. А то неудобно как-то. Застукала мужа и никакой реакции.

– Это… ну как тебе сказать. Я же живой. Ты, то на работе пропадала допоздна, то с матерью в больнице.

– М-м-м-м…

– Да, что с тобой, Жанка. Ну, бывает! Я мужик здоровый у меня потребности. А ты сама виновата.

– Угу.

– Иди, погуляй, что ли. Потом поговорим! Сумасшедшая! – буркнул Илья и ушел быстрым шагом. Молчаливая, уставившаяся в одну точку жена, пугала.

Жанна медленно пила обжигающий чай. Вата в голове немного рассеялась и пропустила мысль. А действительно, надо пойти погулять. В лес. Нос сразу же защекотал запах мокрой земли и прелых листьев.

***

Лес мокрый от дождя и серый. Грустный и пустой, как сама Жанна. Редкие листья, желто-серыми ладошками машут странной женщине, слетают под ноги, указывая путь…

Вата в голове начала рассеиваться. Все больше мыслей мелькало. И увольнение это, и муж… Измена! Она мать похоронила, а он с другой кувыркался. На кровати – семейном ложе. Сердце сдавило, стало больно дышать. Зачем такая жизнь? Матери нет, мужа… работы любимой. Она никому не нужна. Грудь сдавило, да так, что ни вздохнуть, не выдохнуть. Больно-то как. Мучительно! А земля сырая под ногами хлюпает. Прилечь предлагает. Отдохнуть… навсегда.

Не нужна такая жизнь, она сама никому не нужна. Сама себе тоже… Лечь и лежать. Надо…

Но не здесь, в чащу надо. А там земля помягче. Подобрее. Лечь и лежать. На век…

Мысли путались. Может быть, она действительно с ума сошла? Илья ведь так сказал. А Илья прав. Илья всегда прав.

Жанна свернула с тропинки и пошла прямиком по жухлой траве, вперед, не разбирая дороги. Мокрая трава цепляла юбку и края пальто, опутывала ноги… Кричала и останавливала. Но вата вернулась, заволокла разум и убрала эмоции. Только одна мысль грела убитую горем женщину: сырая земля примет и успокоит.

Лес становился все гуще. Сосновые ветки хлестали по плечам и лицу, оставляя мокрые следы. Где-то завыл волк. Жанна вздрогнула и побежала. Деревья цеплялись, дрались, но женщина упорно пробиралась сквозь чащу. Какой-то толстый и наглый корень бросился под ноги. Жанна запнулась и упала, в нос кинулся запах прелых листьев и темнота.

Глава 2

– Охо-хо-нюшки! Это чагой-то ты тут разлеглася, девонька! – незнакомый старушечий голос пробивал темноту.

Жанна открыла глаза.

– Ох, ты ж! Мать лесная! Вставай, родимая. Подсоблю тебе. – старческие руки бережно потянули вверх. Она не сопротивлялась. Да и зачем?

– Ох, Горе горькое! Что же ты его, девонька, к себе так пустила близко. Пойдем со мной. Ножками, ножками. Вот так. Обопрись. Горе оно такое, как подпустишь, так не отстанет. Голубка – страдалица. Идем, Идем.

Жанна шла и слушала приятное воркование старухи. Наполненное сочувствием и теплом. Оттаяли слезы и рекой хлынули из глаз.

– Правильно, поплачь. Горючи слезы омоют душеньку, и легче станет. Плачь, голубушка. Не стесняйся. Плачь, родимая. Сейчас в избу придем. Там и банька. Выкупаю тебя, и спать уложу.

Жанна не слышала старуху, в голове стоял звон, а перед глазами пелена. Она просто брела, ведомая сильной рукой. Твердой и теплой. Куда? Это совсем не важно.

– Вот тут я живу, голубушка. Васька, баньку нам сделай! Видишь, как голубка мается. Тошно ей.

Жанну завели в тепло, пахнущее сосной и мятой и с нежностью стали раздевать. В голове билась боль: звенела и выла всеми голосами. От слез молодая женщина ничего не видела.

– Потерпи родимая. Потерпи голубка. Ты плачь, не стесняйся.

По голым плечам полилась вода. Теплые ароматные струи. Еще и еще. Сильный, глубокий голос затянул песню:

– Уди Горе на высоки горы!

Сгинь в пещеры, залезь в щели.

Отступи от Жанны Вадимова дочери.

Утащи немочь ее и болезни прочие.

Водой тебя поливаю, хвородьбу прогоняю.

Обжигающе горячая вода лилась и лилась. По волосам, спине, груди. Тугие жгуты обжигающего тепла, очищая, омывая тело и душу. В легкие проникал ароматный пар. Так пахло в детстве. В деревни у бабушки: сладким клевером, липовым чаем и малиной.

Голос продолжал мелодично петь:

– На высокой горе Горе живет!

Жизнь людям не дает, в душу-у-у-у-у ле-е-езе-е-е-ет.

Ты вода дорогу затопи-и-и-и-и-и, Горе отведи-и-и-и-и.

К Жанне гореву дорогу-у-у-у-у размочи-и.

С души цепи кованые, холодным дурманом веянные смо-о-ой без сле-е-е-да.

С каждым новым словом становилось легче дышать. Тело наполнялось приятной невесомостью и негой. Вода лилась, и девушка подставляла под горячие струи лицо.

– Заплету дорогу Горю,

Заплутает оно, запутается.

Уйдет окаянное, сбежит.

Не хозяйское это Горе.

Наговоренное.

Смывай вода пути, слезы и дела.

Смывай дороги, помыслы и слова-а-а-а-а.

Жанну мягко хлестнул веник: по спине и голове. Прошелся по рукам, ногам. Выгнало из живота беду – тревогу. Тело звенело и подпевало тягучей женской песни.

– Вот и хорошо, лапушка. Вот и отпустило. Глазеньки свои ясные закрывай. Время спать. Вася, помоги мне.

Жанна хотела возразить, что ей пора домой и спать она не хочет и вообще чувствует себя совсем хорошо. Но неугомонные мысли напомнили, что дома муж с другой, мать в земле сырой лежит. Не ждет ее больше никто. А второго шанса никто никому не дает. На плечи навалилась чугуна усталость, и Жанна провалилась в глубокий сон.

***

Раннее утро. Шаловливый солнечный лучик скачет по столу, по вазочке с полевыми цветами и белой наволочке с красивой вышивкой.

Жанна распахнула глаза и завертела головой. Она лежала в мягкой постели в совершенно незнакомом деревянном доме. Стены из толстых бревен, наверное, в охват руками. Темный пол, под высоким потолком толстые, потемневшие деревянные балки, увешанные пучками сухих трав. Огромная печка, белая, разрисованная красными цветами и птицами. На полу лоскутный ковер. Чуть ближе к кровати стол на массивных ножках. На столе ваза с цветами. Запах витал по всей избе. Да где это она?

Входная дверь скрипнула, пропуская толстого черного кота, аромат летнего луга и пение птиц. Животное важно прошло через всю избу и вспрыгнуло на кровать девушки. Какие глаза: огромные, зеленые и умные. Лучик солнца скользнул по блестящей черной шерсти. Кот зажмурился.

– Васька, негоже на кровати девицы молодой сидеть, смущать ее зенками своими бесстыжими. Видишь же, голубка проснулась. И не помнит ни Тьмы.

Жанна хотела спросить, но горло стянуло спазмом, и девушка закашлялась.

Из–за печки вышла красивая полная женщина. В ее рыжих волосах запутался солнечный свет. Льняное синее платье плотно облегало высокую грудь и гордый стан. От женщины веяло спокойствием и домашним уютом.

– Где я?

– В гостях! Не бойся, Жанна дочь Вадима. Не обидим тебя. – хозяйка улыбнулась, показывая красивые белые зубы. – Силы есть ежели, поднимайся! Завтракать будем. Коли нет, лежи, голубушка отдыхай.

Жанна не знала, что сказать. В теле была легкость, лишь голова гудела и тянула обратно к подушке. Неожиданно девушка поняла, что совершенно раздета. Как вставать в таком виде?

Кот муркнул, но гостье показалось, что он засмеялся. Хозяйка улыбнулась.

– Охонюшки, ну лежи горемыка. Покормлю тебя сейчас.

Жанна откинулась на подушку. А женщина скрылась за печкой и скоро появилась с большой голубой тарелкой, от которой шел ароматный дымок. Овсяная каша с медом и лесными ягодами.

– Разносолов не держим. Уж, прости. Ты садись поудобнее. – сказала хозяйка видя, как девушка смущается и пытается натянуть одеяло повыше.

Голубая миска с кашей перекочевала гостье в руки. Тепло кушанья приятно грело руки. За окном разгорался летний денек. Стоп? Как это летний? Это в октябре- то?

Жанна отодвинула миску.

– Где я, все-таки?

– Где? Неправильный вопрос. – женщина покачала головой. – Правильный «зачем».

Улыбка снова пробежала по лицу хозяйки. Губы девушки сами растянулись в улыбке.

– Простите, я не понимаю. На улице лето? Или…– тут внезапная догадка мелькнула в голове. Она все-таки сошла с ума. И сейчас лежит в больничной палате, обколотая лекарствами.

Хозяйка помрачнела и вздохнула.

– Нет, девочка! Ты в разуме. Правда… Вот пойдешь на поправку и я расскажу тебе все. Объясню.

– Вы, что мои мысли читаете? – испугалась девушка.

– Не читаю, но ведомо мне многое. Ты у друзей. Не бойся ничего. Ты больна была. Горе горькое к тебе пристало, задушить хотело. Прогнала я его, да вот силы к тебе еще не вернулись. Ты ешь и отдыхай. Как время придет, все расскажу.

Слова и голос женщины успокаивали сильнее любых лекарств. Жанна с удовольствием съела кашу и почувствовала, как голова потяжелела, и навалился сон.

Три раза просыпалась девушка, ела и засыпала опять. Мыслей и снов не было.

Наконец Жанна проснулась окончательно отдохнувшей и спокойной. Хозяйка что-то растирала в каменной чашке на столе. В избе витал сочный аромат скошенной травы. За окном светло, птицы поют.

– Доброе утро или уже день? – хриплым голосом поздоровалась девушка.