– Смотрите, – менторским тоном завершила она, отпустив, наконец, мой подбородок, но оглядев нас обоих таким взглядом, что мы невольно съёжились, – на этот раз никакой самодеятельности. Ты же меня знаешь, – обратилась она к Батяне, и в его глазах мелькнул такой испуг, что я понял: он её знает с опасной стороны, – я могу решить дело и по-своему. Но тогда, голубчики, – она снова смерила нас своим холодным взглядом, – вы у меня оба не обрадуетесь.
Может быть, так смотрит кобра за секунду до того, как ужалить свою жертву: дерзко, холодно и неотвратимо. Усилием воли отведя глаза в сторону от этого гипнотизирующего взгляда, я решил, что лучше мне не рыпаться и соглашаться на все её условия. Тем более, что нам вместе отправляться в Америку, и лучше поддерживать нейтралитет, чем заполучить в её лице смертельно опасного врага.
Позже я узнал от Батяни, что эта красивая стервочка, или, как я её про себя окрестил, «белокурая Жизель», в своё время была чеченской снайпершей, поэтому цена человеческой жизни для неё была не дороже пули. Сколько положила она нашего русского «пушечного мяса» на той войне, она никому не рассказывала, но, судя по тому, какой лёд и пустота зияли в её молодых ещё глазах, видимо, не мало. В принципе, это в ней мне даже нравилось. Мне хотелось посоревноваться с ней: у кого на счету больше загубленных душ. Вместе с тем я ненавидел эту красивую, уверенную в себе бабу. Ненавидел за её превосходство, за то, что она сильнее меня, за то, что никогда не смогу ей овладеть, чего мне, несмотря ни на что, страстно хотелось.
В Америке моя спутница сразу принялась за реализацию намеченного плана. Со всем женским старанием она обхаживала того самого мужика, о котором говорила в России, – то ли психолога, то ли психотерапевта. Естественно, целью её игры было скорейшее вступление в права законной супруги этого тюфяка.
Меня она упекла в дешёвый непрезентабельный отель, где я целыми днями просиживал, чувствуя себя полным идиотом. На меня была возложена только одна странная обязанность: раз в неделю я должен был посещать врача-диабетолога, выписывать у него рецепт на получение инсулина, покупать его в местной аптеке и передавать моей белокурой Жизели. Никаких других дел у меня не было, поэтому большую часть времени я бесцельно слонялся по городу. Наконец, когда я совсем ошалел от безделья, мне вспомнилась старая, ещё зоновская привычка следить за своим ближним, и я решил в качестве хоть какого-то развлечения начать слежку за Жизелью. Правда, помня о том, как быстро она меня раскусила в прошлый раз, когда я следил за братом, теперь я был очень осторожен и держался на почтительном расстоянии.
Устроилась она по-королевски – вместе с новоиспечённым мужем занимала роскошный особняк в престижном районе. Пару раз удалось мне увидеть этого лоха, который польстился на её прелести: обыкновенный старый козёл, плешивый, в золочёных очках. Как смешил меня его заумный вид и важная походка, весь его самодовольный, напыщенный вид! Глядя, как он вышагивает под руку со своей супругой-змеёй, шествуя, словно под звуки американского гимна, я еле удерживался от смеха: мне-то было известно, что Жизель не даст ему долго наслаждаться семейной жизнью, и дни его сочтены! Он, конечно, не чувствовал своей близкой кончины, а мне мысль о том, что скоро этой самодовольной свиньи не станет, приносила огромное наслаждение.
Мы с моей партнёршей заранее разработали два плана действий. По первому из них я должен был помочь ей устроить несчастный случай… Ещё на первом сговоре в России, когда мы обсуждали план действий с Батяней, она категорически заявила, что не потерпит никаких повторений. «Любое однообразие, – утверждала она, – наводит на мысль о серии. Больше никаких розочек! В полиции США не идиоты служат, поэтому не должно быть никаких признаков насильственной смерти. Всё должно быть исполнено безупречно, чтобы ни один легавый не смог подкопаться». Её осторожность и предусмотрительность мне, конечно, нравились, но вот как на деле отправить американца к праотцам так, чтобы никто ничего не заподозрил, я представить себе не мог.
Наконец, мы решили, что самое простое – автомобильная катастрофа. В один прекрасный день Жизель, встретившись со мной, сказала, что пора начинать операцию. По её плану, я должен был прикинуться русским эмигрантом, страдающим глубокой депрессией, и обратиться за психиатрической помощью к её мужу. Он дал согласие меня обследовать (назвав, конечно, баснословную сумму за свои услуги, но поскольку впоследствии Жизель планировала прибрать к рукам всё его имущество, мы могли пообещать ему всё, что угодно). На радостях он был так любезен, что даже согласился подвезти меня до своей клиники. Дальнейшее было делом техники: Жизель сидела за рулём, мы собирались доехать до безлюдного места, прикончить америкашку, а потом поджечь машину и столкнуть в океан. Безутешная молодая супруга через несколько часов позвонила бы в полицию, отчаявшись найти своего горячо любимого мужа и, после непродолжительных поисков, машину бы обнаружили, признав, что в силу возраста гражданин не справился с управлением и жизнь прекрасного врача и образцового супруга трагически оборвалась…
Я сидел на заднем сидении и уже приготовил удавку, как вдруг… машина заглохла посреди трассы. Я мысленно выругался, проклиная этого инфантильного придурка, который так увлёкся любовными утехами с молодой женой, что забыл об элементарном уходе за машиной! Запланированная нами трагедия на глазах превращалась в фарс. Наша потенциальная жертва с виноватым видом сидела в машине, выпучив глаза и бормоча какие-то извинения, в то время как Жизель, выскочив из машины, как разъярённая фурия носилась вокруг неё… Короче, ехать дальше было невозможно, и я подумал о том, что, если бы я к этому времени уже успел придушить психиатра, нам трудно было бы объяснить полиции, что мы делаем посреди трассы в заглохшей машине с трупом.
Видя, в каком неистовстве пребывает его жена, америкашка, мило улыбнувшись и извинившись передо мной, вышел к ней, о чём-то с ней пошептался и, набрав номер на мобильном телефоне, вызвал сервисную службу. Техническая помощь приехала так быстро, как будто дожидалась его звонка в ближайших кустах. Под аплодисменты невидимых зрителей из ада она забрала машину в ремонт, оставив нас троих предаваться разочарованию. Конечно, у каждого из нас был для него свой повод. Мы поймали такси и разъехались по домам.
Самым неприятным во всей этой истории было то, что теперь американец знал меня в лицо, и я уже не смог бы подобраться к нему незамеченным на улице, чтобы разыграть хулиганское нападение.
После такого глупого провала мы решили запустить план номер два. Его идея была проста. Инсулин, которым я регулярно снабжал Жизель, не только лекарство, но и яд, при превышении обычной дозы вызывающий тяжёлый сердечный приступ. Его преимущество перед другими ядами, как объяснила мне красотка, в том, что он не оставляет никаких следов в организме, поэтому ни одна экспертиза не сможет установить факт отравления. Дело было за малым – каким-то образом подсунуть нужную дозу плешивому. Конечно, здесь всё должно было произойти в мирной домашней обстановке, получить яд он должен был из рук жены.
Моё участие в такой операции было излишним, поэтому я валялся в своём отеле и предвкушал скорое завершение операции, высчитывая сумму вознаграждения, которую должен буду получить от Батяни, как вдруг среди ночи подскочил от неожиданного телефонного звонка. Звонила эта белокурая бестия. Вместо извинений за звонок в такое неурочное время, или хотя бы приветствия, я услышал в трубке её резкий голос:
– Немедленно приезжай!..
С досадой натягивая штаны, я думал, что, видно, второй план тоже даёт сбой, и эта операция закончится не так быстро, как мне бы хотелось.
Приехав на место, я убедился, что наш план, действительно, под угрозой срыва: Жизель решила смешать инсулин с водкой, надеясь, что таким образом легче всего будет уговорить очкарика его принять, но здорово просчиталась. Америкашка оказался воинствующим поборником трезвости и наотрез отказывался пить! Было уже три часа ночи, и на его месте любой мужик давно бы уже сдался и выпил бы, уступив уговорам такой прелестницы, но этот упрямый козёл не соглашался ни в какую. Я понял, что Жизель вызвала меня, чтобы создать видимость вечеринки и облегчить себе задачу по склонению благоверного к выпивке.
Дверь мне открыла их домработница. Это была странная рыжеволосая тётка, очень похожая на ненормальную. «Неужели он берёт к себе на работу пациентов?» – удивился я. Тётка смерила меня неприятным подозрительным взглядом, и я даже подумал, не убрать ли её за компанию, но потом решил, что в суде она всё равно выступать не сможет, поскольку показания сумасшедших судом не учитываются. Вот только сумасшедшая ли она?.. Я не стал долго размышлять на эту тему, рассудив, что проблемы нужно решать по мере их поступления. А проблемой номер один пока было то, что америкашка отказывался пить и срывал нам последний из заготовленных планов.
Войдя в гостиную, я застал события в самом разгаре. Очкарик стоял посреди комнаты и громко обвинял устроившуюся за столом раскрасневшуюся Жизель:
– Я не мог даже предположить, что моя жена может быть во власти страшного русского порока – алкоголизма! Ты же медик, как ты можешь не знать про необратимый вред, который наносит алкоголь организму?! К тому же причина пьянства у всех одна – слабоволие. Если бы ты сказала раньше о том, что нуждаешься в выпивке, я, возможно, ещё подумал бы о том, чтобы жениться на тебе!..
– Простите, – кашлянув и прервав его гневную тираду, сказал я, обращаясь к нему, – кажется, вы говорили, что согласны провести со мной сеанс психотерапии.
Я казался самой скромностью и вежливостью. Видимо, мой визит был настолько неожиданным, а профессиональный рефлекс очкарика настолько сильным, что он мгновенно принял важную позу, поправил на носу очки и, вместо того, чтобы немедленно выгнать меня и предложить впредь не являться в ночное время, лишь пожурил:
– Почему же вы выбрали такое непригодное для визита время?
Я придал своему лицу несчастное выражение и ответил:
– Понимаете, я почувствовал обострение своей депрессии, до того сильное, что не могу спать. Мне необходима помощь специалиста. К тому же, вы сами назначили мне.
– Я? Вам? Назначил? – удивлённо спросил он.
– Да. Помните, когда сломалась ваша машина, и пришлось отменить сеанс, вы сказали, что я могу придти в любое удобное для меня время.
Жизель вдруг оживилась:
– Как прекрасно! – воскликнула она, словно продолжая разговор о чём-то своём, наболевшем. – Теперь у меня хоть есть, с кем выпить! Давай, земляк, садись. Выпей со мной в тоскливую минуту, раз этот гордец мной брезгует.
Она произнесла эти слова с такой искренней горечью, а ее повлажневшие прекрасные глаза так блестели, что даже я на минуту поверил: убивается баба от тоски по родине.
– Земляк! – продолжала она. – Ведь у нас в России никто не ходит к психотерапевтам! У нас достаточно посидеть вечером с хорошим другом, выпить, поговорить – и никакой депрессии! А мой муж этого не понимает. Он не хочет даже попробовать! – она всхлипнула, для убедительности поднеся к глазам салфетку.
– Конечно, – поддержал я её, – давай выпьем. Возможно, мне и вправду именно этого и не достаёт…
– Понемножечку, всего лишь по чуть-чуть, – она достала изящную, украшенную множеством лейблов бутылку и театральным жестом пригласила меня к столу.
– Так, может быть, и вы, доктор, рискнёте проверить эффективность русской терапии и, по нашей традиции, выпьете с нами на троих? – спросил я, взглянув на очкарика.
В ответ он лишь ехидно улыбнулся:
– Нет уж. Увольте. Но раз вам так хочется – пейте на двоих.
Тут я понял, что настала моя очередь уговаривать американца. Ведь постороннему человеку, да к тому же потенциальному клиенту, отказать сложнее, чем собственной жене.
– Не знаю, как у вас в Америке, – заупрямился я,– но у нас в России, если человек отказывается выпить с гостем, он наносит ему страшное оскорбление. Таких людей изгоняют из общества и не ведут с ними никаких дел. А ведь я хотел заключить с вами договор, и заплатить за консультации приличную сумму, – для убедительности я вынул из кармана и показал ему толстую пачку однодолларовых купюр, которые собрал для обмена на стодолларовую бумажку. Это был довольно грубый и дешёвый приём, но, как ни странно, американец на него клюнул.
– Ладно, – неохотно сдался он. – Только по чуть-чуть, в знак уважения ваших традиций. Хотя мне, честно говоря, они непонятны.
Впрочем, нам и не нужно было, чтобы он выпил много. Хватило одного глотка, чтобы он откинул копыта. Разумеется, из рук Жизель выпил только он один. Всё произошло быстро и аккуратно: состоятельный гражданин США внезапно скончался от сердечного приступа, и его безутешная жена получила в наследство всё имущество.
Я с удовольствием принял от Батяни полагавшуюся мне зарплату и быстро прокутил её в увеселительных заведениях Лос-Анджелеса. В моих загулах по кабакам иногда участвовала и Жизель, мы отлично проводили время и были довольны жизнью. И вот, в самый разгар моих увеселительных похождений, из России поступил новый приказ от Батяни:
– Так, уважаемый, – иронично сказал он в трубку, – работу свою ты сделал, теперь пожалуй обратно.
– То есть как – обратно? – разочарованно протянул я.
– А так, – голос Батяни стал твёрдым. – Чтобы через три дня был в Питере!
Глава шестая. Григорий
Я закрыл за Стасом дверь и обнаружил себя в состоянии, близком к обморочному. Выдался невыносимо тяжелый день. Убийство, моя истерика, «обезьянник», фонтаны ярости Седого, которые меня едва не убили. Я чувствовал себя ничтожеством, смятой, грязной тряпкой.
Одно место было на земле, куда меня тянуло неудержимо – это ванна. Стоя под тугими струями воды, я физически ощущал, как мерзость жизни, густо облепившая мою душу, потихоньку покидает меня.
К сожалению, начавшее было улучшаться настроение подпортилось одним из непрошеных моих внутренних собеседников. Я называю его Скулёнышем, уж очень много он скулит и жалуется.
«Так тебе и надо, поделом, по заслугам! – набросился он на меня. – Кто просил тебя высовываться? Сколько Седой может размазывать тебя по стенке, а ты все туда же!»
Я остервенело завозил по телу мочалкой.
Тут на мою защиту встал Советник, – все мудрое и толковое, что во мне есть. Он часто выручает меня.
«Нормальный человек не может спокойно смотреть, когда с другим беда», – спокойно заявил он.
«Ты полез туда только потому, что болван, и не можешь видеть вперед ни на шаг, а потом хлебаешь дерьмо калошей!» – жаловалась одна моя правда.
«Знать, что приготовляется зло, и ничего не предпринять против этого, – вот что является настоящим разрушением для души…» – забивала её вторая.
«Болван, болван, болван!» – огрызался Скулёныш.
«Для чего тебе были даны видения? – Советник, как всегда, держался рассудительно и печально. – Не для развлечения же…»
И тут появился еще один голос, не принадлежащий мне, хотя и знакомый, я слышал его и в Мексике, и на Бали. Это был жрец майя:
– Нет, не ради развлечения, но и не для полицейской работы. Предназначение твоего дара – нам нужно, чтобы ты дал людям другое понимание мира. В чём смысл их жизни? – вот чему ты должен научить людей с помощью амулета «Тайна вселенной». Задумывался ли ты сам когда-нибудь, зачем ты живёшь?
– Может быть, смысл жизни в её совершенствовании?
– Нет, усовершенствование на земле невозможно. Неслабые люди, в своё время, думали, как усовершенствовать жизнь, и ничего не придумали.
– Может быть, тогда, ничего не надо делать: как идёт всё, пусть так и идёт?
– Опять нет. Люди должны думать о своём пропитании, о своём существовании, о своём времяпрепровождении. Чем эффективнее человек выполняет своё предназначение, для которого создан, тем радостнее он живёт, тем лучше его самоощущение.
– Проблема за небольшим: как узнать о своём предназначении?
– Оно записано в душе каждого с рождения. Если ты соберёшь амулет, ты легко сможешь с его помощью убедиться в этом и каждому желающему назвать его предназначение. Так что людям останется только найти свои места в этом мире.
– Но если в жизни нет смысла, то есть ли в ней осмысленные места? – усмехнулся я про себя.
– Ну вот, ты опять чушь порешь, – рассердился жрец. – Ты – как маленький мальчик, который раскидывает кубики. При этом ты даже не хочешь посмотреть, какой кубик тебе дают в руки. Не надо капризничать: смысла жизни нет, но есть место в жизни, в мозаике человеческих судеб. Смысл жизни в сохранении и воспроизводстве этой мозаики. Да, мозаика существует. И функция каждого человека принять участие в ней, ничего больше.
– Зачем? – уже всерьёз спросил я. Учение о тенях, о котором я впервые услышал от Аристарха и, естественно, воспринял как полный бред свихнувшегося на физике шарлатана от мистики, начало интересовать меня.
– А затем, что человек получает удовольствие только тогда, когда он включён в общую мозаику. Если он не включён в неё, он не сможет выполнять свою функцию, и он будет несчастен. Не участвовать в мозаике – это и означает обрекать себя на ощущение бессмысленности жизни. – Судя по размеренной интонации голоса, жрец решил прочитать мне целую лекцию. – Каждый человек имеет свой цвет. Мозаика – это и есть смысл всей земной жизни. Иногда люди называют свой цвет призванием, считают, что они ищут своё призвание. Но не важно, как они называют своё предназначение, важно именно знание, кто человек по цвету души.
Социалистическая идеология говорила, что человек может произвольно определять себе место в жизни, но это не так. Человек, конечно, должен жить в обществе, но и общество должно уважать его натуру. Если этого не происходит, если личность человека мало кого волнует, если ей говорят, что и как надо делать, и не интересуются, чего она сама хочет, а только говорят ей о её общественном долге, жизнь такой личности сопровождается невероятным количеством условностей, поскольку она должна постоянно сочетать свои личные устремления с тем, что ей навязывают. Но от Бога человеку предписано только следить за своей душой и жить своими личными устремлениями. Нельзя человека укладывать в прокрустово ложе. Нет единообразного, правильного пути для всех, каждый должен развиваться так, как он хочет развиваться. Жить тем, что его волнует.
Конечно, надо выяснить: по каким причинам, – объективным, субъективным, – человек не может найти себе место в жизни. Бывает, что общество давит на человека, но бывает, что человек сам пренебрегает своим призванием. Тем не менее, каждый должен находиться на своём месте. А тот, кто не знает, где он должен находиться, придвигается к своему месту крайне болезненно и часто достигает его только ценой собственной смерти. На том свете уж точно все попадают в своё соцветие.
Бог помогает человеку тогда, когда он на своём месте. Когда человек начинает действовать в соответствии со своим предназначением, неведомая Высшая сила вдруг начинает ему помогать. Всё начинает клеиться, хорошо идти. А когда человек что-то делает и у него ничего не получается, это должно насторожить его: а туда ли он лезет. Своё ли место он собирается занять? Нет ли высшего указания, запрещающего делать то, что человек собирается делать?
Самое трудное в жизни – это не занять чужое место и занять именно своё место. Если мы находимся не на своём месте, мы воруем его у других и от этого очень часто сами страдаем.
Что такое «не укради» с точки зрения Бога? Не укради чужое место в жизни. А в действительности люди сплошь и рядом нарушают эту заповедь. Например, человек родился, чтобы быть поэтом: он романтик, пишущий стихи. Но обстоятельства в лице родителей, учителей и т.п. впихивают его, скажем, на должность инженера. Там он тупо отсиживает свои часы. От этого никому нет никакого толка и никакой радости: ни ему самому, ни его работе, ни окружающим, ни Высшему разуму. Человек затухает и духовно погибает. К тому же он крадёт чужое место.
Будем честны сами с собой: каждый человек в глубине души знает своё призвание. Не обязательно оно сводится к ярким профессиям: артист, музыкант, учёный, политик… нет, призвание может быть и в бухгалтерской работе. Человек может с удовольствием копаться в цифрах и подсчётах, при этом ему будет доставлять удовольствие мысль, что через некоторое время он заработает денег на новую машину… Да и много подобных радостей будет у него. Он будет счастлив ими, мелкими радостями бытия, ибо он – на своём месте.
Другой пример. Есть люди, которые упиваются посадкой помидор и огурцов на своём огороде и которым задаром не нужна никакая популярность, даже если им её предлагают. Они живут ожиданием роста посаженных ими овощей – и это их призвание. Им нравится процесс сельскохозяйственного выращивания. Бывает, что им так же нравится выращивать детей, учить их. То есть в принципе нравится сеять, – не важно что, – главное: видеть процесс роста того, что они посеяли. Вполне понятно, что завсегдатаи грядок и педагоги часто находят одинаковое удовольствие как в том, так и в другом виде деятельности.
Но если человек по своему характеру землемер, и самая большая заложенная в него высота – вспахать землю, посеять зерно, а потом собрать урожай, и на большее он не способен, но он, движимый тщеславием и жаждой власти, стремится достичь неземных высот и с помощью своего упорного крестьянского трудолюбия проталкивает себя на какую-то несвойственную ему административную должность, то что получается? Административной работой занимается землемер: он, фигурально выражаясь, вспахивает, сажает и собирает урожай, и не знает никаких других особенностей жизни. Этот человек ворует чужое место, и не только у людей, но и у Высшего разума. Вся его административная деятельность идёт во вред. И таких, занимающихся не своим делом, полно… Вот самое страшное воровство! Хотя попробуй обвинить такого человека в воровстве: он скажет: какое воровство? Я честно учился, честно поднимался по служебной лестнице, честно работал и заслужил своё нынешнее положение! Но с высшей точки зрения это не так. Человек занимает не своё место. Отсюда исходят самые большие беды.
– Заповедь «не укради», наверное, самая трудная для нашего понимания… – подал я реплику, поражённый глубиной изложенного мне учения и оттого чувствующий себя недостойным роли примерного ученика.
– Трудная потому, – согласился со мной жрец, – что в Библии заповедь «не укради» не имеет ничего общего с материальным воровством. Надо это понять. Материальные отношения, в том числе и наказание за воровство, регулируют сами люди, и Богу незачем вмешиваться сюда. Это просто смешно: Богу восстанавливать справедливость, кто кому сколько должен. Кроме того, справедливость в людском понимании и справедливость в понимании Бога не обязательно совпадают друг с другом. Бывают случаи, когда Бог симпатизирует ворам: например, в известном фильме «Берегись автомобиля» Он явно на стороне Деточкина. И в истории было множество таких, подобных Деточкину, бескорыстных робин гудов, которые воровали по идейным соображениям, ради восстановления справедливости, как они её понимали… Короче говоря, Бог не занимается юридической стороной воровства, это чересчур мелко для Него. И потому в Библии речь идёт не о воровстве вещей или денег, а о воровстве чужого места в жизни.
Каждый человек должен знать, где он должен находиться. А для этого каждому необходимо знать свою суть. И вот когда все будут знать свою суть и выполнять своё предназначение, – не каждый в одиночку, а все вместе, – тогда осуществится смысл жизни на этой планете. Тогда небо начнёт получать от людей наиболее рафинированную и интенсивную энергию, и само увеличит излучение на землю. Людям уже не надо будет проходить по лабиринтам поиска призвания, а, родившись, они будут находиться уже в состоянии осенения, под влиянием неба, и будут сразу попадать на свои места. И каждый человек уже не будет создавать ни для себя, ни для других проблем. Нет, это не будет какой-то военизированный режим, просто люди с рождения будут иметь ярко выраженные способности и следовать им.
Высшая ступень развития планеты наступит тогда, – жрец, очевидно, стал подводить итог речи, – когда каждый человек, родившись, будет представлять собой яркую душу и с малолетства будет проявлять себя в предназначенной ему сфере: в искусстве, в математике, в философии, в производстве, в любом деле. Когда каждый человек будет выполнять свои функции, наступит высшая стадия человеческой цивилизации. Сейчас мозг человека используется на одну пятидесятую долю от его возможностей, то есть, по сути дела, люди ещё ничего не знают про свои способности. Поэтому болеют, страдают, впадают в отчаянье. А при условии использования всего потенциала людей и совпадения их деятельности с их предназначениями, когда мозг будет использоваться на девяносто и более процентов, будет осуществлена высшая цель творения.
Вот программа, которой подчинена твоя миссия, а что ты сделал? – в голосе говорившего явственно звучала ирония. – Вылечил парочку слонов? Обезьяну? Какого-то недоделанного королька вернул к жизни? Всполошил старух во дворе?..
Эта отповедь жреца наводила меня на мысль, что я – полное ничтожество. Чувствуя себя именно таковым, я стал горестно выбираться из ванны. Тут под моими ногами мелькнул таракан.
– Фу, какая гадость! – содрогнулся я от отвращения. Вдруг неожиданное утешение пришло мне в голову: «Таракан – это ведь худшее ничтожество, чем я. Приятно, черт возьми! А ведь это какой-никакой повод для самоутверждения: я лучше таракана. Я гораздо могущественнее, умнее. Бегает, правда, зараза, он явно быстрее, и размножается… А как вам это, уроды! Я сейчас вас всех перетравлю и тем самым самоутвержусь над вами!»
Мне показалась эта мысль очень жизнеутверждающей, и я немедленно полез на антресоли, откопал там баллончик с жидкостью для уничтожения тараканов. Вооружившись, я стал рьяно распылять отраву по квартире. Сначала в ванной, потом на кухне, а затем, увлекшись, и в прихожей. От этого, моего вдохновенного занятия меня оторвал звонок в дверь. Я так и застыл, обернутый полотенцем вокруг бедер и с баллончиком в руках. И только сейчас понял, что в яростной борьбе с тараканами, или со своим комплексом неполноценности, маленько увлекся и забыл о себе, как об организме, о том, что вряд ли ему полезно то, что так вредно тараканам: глаза жутко щипало, во рту пересохло… «Не хватало еще травануться ко всем моим сегодняшним радостям!» – подумал я, приближаясь к входной двери.
– Кто там? – язык мой не слишком хорошо меня слушался.
За дверью мне ответили мягко и вкрадчиво:
– Можно мне с вами поговорить? Я – из газеты. – Прозвучало название, которое я никогда не слышал.
«Знаем, знаем, из какой вы газеты, – не поверил я, – ага… Мы это уже проходили. То из милиции, то из газеты…»
– И что? – спросил я, уже воинственно. – Чего надо? Я опять на кого-то сверху протек?
– Извините, но наша газета не занимается коммунальными вопросами, – ответил все тот же голос из-за двери. – Я с вами хотел поговорить совсем о другом. О сверхъестественном. Вы нам интересны. Не доверяете мне? – даже за дверью я почувствовал легкую обиду в голосе говорящего. – Я могу вам предъявить удостоверение, посмотрите в глазок.
Мне было предъявлено нечто абсолютно расплывчатое.
«Черт с ним! – философски подумал я. – Если он хочет на меня напасть, он нападёт и утром, когда я буду выходить. Открою, но буду осторожен».
Я открыл дверь и впустил какого-то человечка. Существо, которое вошло в мою квартиру, можно было назвать именно человечком, никак не больше. Это был уже немолодой мужчина, сразу видно, что газетчик. На нем были потертые джинсы и давно небритая щетина, с большой претензией на «а ля бомонд», но передержанная так сильно, что теперь это выглядело откровенной неряшливостью. На его голове мирно почивала какая-то немыслимая кепчонка. Довершала картину видавшая виды дубленочка, явно маловатая владельцу, и растоптанные штиблеты, похоже, с самого своего изготовления не видавшие щетки. Он окинул меня цепким взглядом, по-хозяйски, без приглашения бросил дублёнку и кепчонку на стул. Отступив на пару шагов, внимательно осмотрел меня еще раз и изрек:
– Да, именно таким я вас и представлял.
«Интересно, каким же? – ухмыльнулся я про себя. – Взъерошенным, полуголым, с красными глазами и, именно, в набедренной повязке?»
Но вслух я решил быть предельно корректным:
– Простите, я не по форме одет. Присаживайтесь. Я тут, видите ли… не ждал гостей.
– Да-да, я понимаю, – с ощутимой долей подобострастия произнес странный посетитель, опуская сухонький задок прямо на свою одежду, – вы медитировали!.. На вас надета древняя саронга, и я чувствую запах каких-то восточных благовоний. Я знаю, это помогает при медитации…
Ситуация становилась все более забавной, но мне не хотелось разрушать ее. Главное, мне очень нравилось обостренное внимание к моей персоне. После недавнего уничижения я просто купался в неожиданно свалившемся на меня обожании.
