Я в себе разочаровываюсь. Становлюсь себе безумно противной.
Как я вообще до такого додумалась? Как могла…
Распахиваю глаза и тут же упираюсь ладонями Моту в грудь. Он часто дышит и совершенно не хочет останавливаться. Он не согласен, поэтому тянет меня к себе. Фиксирует ладонью шею. Целует. Слизывает с губ тихие стоны и всю ту боль, что пронизывает мое тело острыми стрелами стыда.
В эту секунду меня снова обдает жаром, и я готова позволить ему все. Абсолютно все. Дрожу, но отвечаю. Сил сопротивляться нет. Только не ему. Ему я готова сдаться навечно. Простить все что угодно, пойти за ним на край света…
И пока я нахожусь в плену своих грез, Мот вдавливает меня в дверь и резко оттягивает резинку черных стрингов на бедре. Я только и слышу треск ткани. Шумаков рвет мои трусы.
Снова сталкиваемся глазами. В его чистая похоть. А вот в моих, в моих паника.
Я была так смела, но только не теперь. Теперь страшно. Неужели мой первый раз будет таким? Разве об этом я мечтала?
Матвей расстегивает ремень на своих джинсах. Упирается рукой в стену над моей головой. Делает все на автомате, расчетливо, отточено. Сколько раз они с Кариной вот так же горели в пылу страсти? Сколько раз он целовал ее, ласкал…
Глаза жжет от подступающих слез. Невыносимо больно об этом думать. Просто невыносимо…
Кусаю свои губы, а Мот замирает. Собственнически обхватывает ладонью мою щеку, намеренно ловит взгляд, в его зрачках тем временем начинает мелькать холод и прежнее, такое разочаровывающее, равнодушие.
Шумаков моргает пару раз, а потом качает головой с какой-то кровожадной улыбкой.
– Бред…
Отталкивается ладонью от стены и отстраняется. Я больше не чувствую его тепла. Смотрю на себя. Платье валяется на полу, трусы порваны и висят где-то в области коленей. Лифчика на мне не было с самого начала. Я растрепана и выгляжу как самая настоящая шлюха.
Прикрываю руками грудь, сглатывая ком едкой горечи. Он, словно кислота, прожигает гортань и отравляет организм.
Только сейчас обращаю внимание на то, что у Шумкова все это время вибрировал телефон. Мот, судя по всему, тоже лишь сейчас это понимает.
Шумно выдыхает, застегивает ремень и проводит пальцем по экрану телефона.
– Да. Я в доме. Жди у машины, я сейчас подойду, – сжимает пальцами переносицу, цепляя меня глазами.
Ежусь от его взгляда и неловко переступаю с ноги на ногу.
– Да. И я тебя. Люблю.
Мое сердце в этот момент начинает кровоточить. Всего одно слово, а способно убить…
Чувствую, что вот-вот расплачусь, поэтому и начинаю суетиться. Надеваю платье, снимаю рваные стринги и засовываю их в свою сумочку. Оттягиваю подол как можно ниже и сую ноги в туфли. Мельком смотрю на себя в зеркало, испытывая отвращение к своему отражению. Стираю с губ остатки помады и в пару движений заматываю волосы в пучок.
Шумаков все это время пристально за мной наблюдает.
Его молчание только усугубляет ситуацию. Чем больше проходит времени, тем отвратительней я себя чувствую.
Он не говорит никаких слов поддержки и не осуждает. Он просто пялится на меня. Я словно под микроскопом сейчас. Ежусь.
– Пошли, – произносит, когда видит меня полностью одетой.
– Куда?
Смотрю на него затравленно. А как еще в сложившихся обстоятельствах смотреть?
– Я обещал Исе отвезти тебя домой.
Он сейчас не шутит? После всего?
– Я сама лучше. То, что произошло…
– Поехали, – цепляет меня под локоть и тащит в коридор. Не дает договорить. Просто тащит за собой.
Я не сопротивляюсь. Не потому, что мямля, нет, просто силы кончились. Я медленно умираю, а как представлю, что сейчас еще и девушку его увижу, которую он любит…
У меня точно сердце остановится. Точно-точно.
На первом этаже гремит музыка, ребята танцуют и продолжают веселиться. Меня же тащат чуть ли не под конвоем домой. Пальцы, которые только что были во мне, теперь намертво сомкнулись на моем запястье.
Матвей ни на секунду не ослабляет хватку. Тянет меня за собой, даже шаг не замедляя, поэтому мне приходится практически бежать.
После того, что случилось, он не сказал ни слова. Ведет себя как последняя сволочь.
Я сама виновата, не надо было лезть. Сама захотела приключений. Только вот разве от этого легче? Наоборот.
Моя злость смешивается со стыдом, а когда я вижу Карину, нарезающую круги у машины, хочу стать невидимкой. Мне ей в глаза стыдно смотреть. Если взгляну, точно превращусь в горстку пепла.
Карина, заметив нас, идет навстречу. Взмахивает рукой, улыбается.
Я же прячу взгляд, блуждаю им где-то по земле, рассматривая мелкие камни.
– Я тебя уже потеряла. Звонила, звонила…
– Музыка орет. Не слышал.
– Да я так и поняла. Алёна, привет.
– Она не в состоянии тебе ответить сегодня, в ноль убуханная, – зло бросает Шумаков.
В груди нарастает протест. Я выпила всего несколько бокалов, уже размыкаю губы, чтобы возразить, но Мот давит пальцами мне в предплечье.
Вскидываю на него взгляд и захлопываю рот.
– Блин, сочувствую, – Карина по-доброму сжимает мою ладонь. – Может, тебе водички, Алён?
– Ее прокапать не помешает, – юморит Шумаков и засовывает меня в тачку, пока я утопаю в чувстве вины перед Кариной.
Несмотря на стереотипы, став популярной, она не зазвездилась. Открытая, добрая, простая девчонка. Вряд ли бы у нее хватило совести вешаться на чужого парня, в отличие от меня.
Забиваюсь в угол на заднем сиденье, крепко обнимая себя за плечи, не озабочиваясь тем, чтобы закрыть дверь.
Шумаков со своей девушкой остаются стоять на улице. Она обнимает его, улыбается, что-то говорит, а потом лезет с поцелуем.
Шумаков не отталкивает, припадает к ее губам. Уверена, что засовывает свой язык в ее рот.
В моих глазах застывают слезы. Хочу спрятаться, отвернуться, чтобы не видеть, но не успеваю.
Потому что Шумаков целует свою девушку, а пялится в этот момент на меня.
Глава 3
По коже ползут мурашки. Он целует ее, а сам без зазрения совести смотрит мне в глаза. Каким же беспринципным козлом нужно быть, чтобы проворачивать такое?
Хотя, судя по последним событиям ночи, мы явно друг друга стоим.
Отворачиваюсь.
Хватит на них пялиться. Я не мазохистка.
Крепче обнимаю себя за плечи и смотрю в затонированное окно. Жду, когда Шумаков с Кариной нацелуются и уже сядут в машину. Нервы в этот момент ни к черту. Меня одолевает злость, которую я никак не могу обуздать. Стараюсь изо всех сил сидеть смирно. Покорно ждать, когда кончится эта пытка, но с каждой секундой становится все труднее. Дышать, видеть, да просто жить труднее. За что он так со мной?
Это точно карма. Вселенская ответочка за то, что осмелилась лезть к чужому парню. Хотя, с другой стороны, он и сам был несильно против.
Почему? Почему он не оттолкнул? Это для него в порядке вещей? Он изменяет Карине?
Конечно изменяет! Вряд ли я такая особенная. Чушь же…
Слышу шорох. Это Карина шелестит своей черной ветровкой «Прада» и забирается в машину. Как только оказывается на сиденье, поворачивается ко мне.
Пассажирская дверь, которую я не закрыла, хлопает. Вздрагиваю, понимая, что это Шумаков ее закрыл. Пытаюсь рассмотреть его через тонировку, пока Карина с печальным видом интересуется, как я себя чувствую.
– Отвратительно, – выплевываю слова, которые звучат грубее, чем следует.
Карина поджимает губы, кивает и отворачивается.
– Прости, – тут же иду на попятную. – Голова просто раскалывается. Прости.
Шумаковская девушка кивает, как бы делая мне одолжение, чтобы принять извинения, и, как только Мот садится в машину, практически повисает на его правом плече.
Уверена, что вести машину, когда кто-то вот так к тебе прилип, неудобно, но Шумаков ее не отталкивает, даже недовольства не выражает.
Затравленно рассматриваю эту сладкую парочку. Мне чертовски больно.
Скидываю туфли и подтягиваю колени к груди. Карина всю дорогу что-то говорит Шумакову, а он улыбается. Вижу его улыбку в зеркало, когда мы проезжаем под фонарями, и кричать хочу.
Зачем я вообще к нему полезла? Страдала бы себе как раньше, тихо, за закрытой дверью, так, чтобы никто и знать не знал. А теперь что?
Я же ему в любви призналась. Дура. Наивная, тупоголовая дура!
– Вадя, мы подъезжаем.
Голос Мота врывается в сознание вихрем. Он звонит моему брату. Говорит с моим братом, а за окном уже виднеется наш двор.
Старая, как и еще десятки здесь, пятиэтажка. Обычный спальник прошлых лет, каких и по сей день сотни по стране.
– Боже, – Карина морщит нос, – никогда в таких местах не была, – бормочет, думая, что тихо, но я слышу. И если честно, еще паршивее от этого становится.
Такой яркий контраст. Она и я.
Ее отец – бизнесмен, Карина всегда жила в достатке. Мой – хирург от Бога, только после смерти мамы совсем сдал. Пьет, иногда запоями. На работе держится лишь за счет прошлых заслуг и благодаря дяде Лёше. Отцу Мота. Семь лет назад папа просто вытащил мать Матвея с того света. После того случая дядя Лёша, можно сказать, взял над нами шефство.
Несмотря на то, что Мот учился в той же школе, что и я, дружит с моим братом, он все равно остается человеком из другого мира. Увы, ему всегда будет ближе кто-то вроде Карины, а не меня.
– Приехали.
Мот притормаживает напротив моего подъезда. Брат уже ждет, стоит у лавки. Делает последнюю затяжку, выбрасывает сигарету в урну и направляется к нам.
– Надеюсь, мы тут ненадолго? – шепчет Карина.
Тебя сюда вообще никто не звал! Так и вертится на языке, если честно, но я прячу его за плотно сжатыми зубами. Только скандала сейчас не хватало.
Дергаю ручку на двери, но она не поддается до момента, пока не звучит щелчок. Тут же вылетаю на улицу. Мне срочно нужно домой. Срочно!
– Здорово, – брат жмет руку Моту, который тоже вышел на улицу. – Спасибо.
Шумаков кивает. Молча, на него это не похоже.
– Все нормально? – снова Вадя.
– В полнейшем.
Брату он не говорит, что я вусмерть пьяна. Не шутит. Не подкалывает.
– Буду должен.
– Херней не страдай. – Мот едва заметно улыбается, но, как по мне, выглядит все равно напряженным. Бросает на меня слегка задумчивый взгляд, бегло проходится им от макушки до пяток, а потом снова поворачивается к Ваде. Кивает, пожимает ему руку уже в знак прощания и садится в машину.
Наблюдаю за тем, как черный «Ягуар» уезжает в ночь, и только теперь, наверное, и выдыхаю.
– Как отметили? – брат закидывает руку мне на плечо, чуть согнув ее в локте.
– Терпимо. Спать хочу. Пошли уже домой.
– Погнали.
