– Как я поняла, вы мне угрожаете?
– Как я поняла, вы не хотите сотрудничать? Вместо того, чтобы помочь убедить Артема, вы намеренно солгали, что аквариум идея Богдана. Я ничуть не принижаю его достоинства и значимость, но у каждого человека свое место, – резко поднялась Агния. – И бабушке нужен именно Артем. Мы поняли друг друга? – Протянула с улыбкой ладонь. – Завтра, в шесть вечера! Действуем по изначальному договору. И да, бабушка не в курсе тех нюансов, ее не вмешивайте. Ей просто нужен Артем, думаю временно, затем продолжим.
Алла Богдановна, не поднимаясь протянула напряженную руку, Агния слегка сжала ее, подтвердив договоренность, торопясь покинула дом.
***
Ключ еле влез в старую замочную скважину, с трудом прокрутил три раза, замок щелкнул.
Двушка полученная после смерти бабушки.
Ее рыхлый аварийный дом с тремя спальнями, огромной верандой и садом на выселках рядом с кладбищем, разменял у администрации на небольшую в сорок пять квадратов квартиру, в старом доме построенном в середине пятидесятых, больше и не чем похвастаться.
В период трех недель пребывания там, с ними, будто выпал из собственной реальности. Пора возвращаться..
Снял пальто, аккуратно повесил на синюю вешалку. Не изменяя привычкам. К примеру если повешу на черную, все пойдет кувырком.. И что меня обнадеживало, что все хорошо? Оптимизм? Вера в себя! Но синяя вешалка – верная привычка!
Очень холодно. Надел вязаный свитер, теплые штаны и забрался в кровать под одеяло. Хотелось спать, только спать. Стоило закрыть глаза, и левый, словно пронзило острием. Но немного позднее расслабился и провалился в сон.
Низко плывущее солнце затерялось в таинственных облаках. Бегу по лабиринту из плетущихся кустарников. Оказываюсь во дворе замка из черного камня, на окнах стекла, не чищены лет триста. Они забрызганы птичьим пометом, годовым слоем грязи и пыли. Поднимаюсь по ступенькам в форме полусферы. Забегаю в холл, темный и холодный, в углах притаилась влажная паутина, она уже служит склепом пауку, который ее сплел. От каждого шага эхо уносится в дальние комнаты. Сколько неизведанных коридоров в этом доме.
Блуждаю в чужом мире, натыкаюсь на крутую винтовую лестницу. Хватаюсь за пропитанные грязью и сыростью каменные перила и бегу вверх по лестнице. Я знаю, здесь нет посторонних. Но кто-то тянет в одну из комнат и кожей, каждой частицей манит. Бегу, словно опаздываю, выхожу в широкий коридор и несусь до конца. Пределом коридора явился открытый балкон, из него вид на лабиринт из кустарников.
На улице осенний вечер. Cтемнело, серо все вокруг. Возвращаюсь обратно в коридор и пытаюсь войти во все подряд комнаты, но двери заперты. Я так настойчиво ломился в них, вдруг ручка одной двери щелкнула. Я задержал дыхание. Стоит ли входить?
Толкнул, вошел, тишина, тьмища, лицом влез в паутину. Бооже, как это мерзко.
Расчистил лицо от липких пут, в спальне пустота, ни кровати, ни шкафа, стены пусты. Я осмотрелся, и что-то блеснуло на дальней стене. Шаг, еще шаг, еще два. Приближаясь, вижу, как отчетливо отражается золотистая рама картины. Подхожу ближе, еще ближе, не могу рассмотреть, что на самом полотне. Еще ближе, появляется образ. Это портрет. Ну давай же, глаза почти привыкли к темноте, от картины веет теплом. Массивный подбородок, громоздкие черты на худом вытянутом лице мужчины, с черными длинными волосами, зачесанными назад, руки скрещены на груди, но веки его закрыты, губы пытаются зашевелиться.. Кто-то положил ему ладонь на плечо и тут же, чувствую тяжесть на своем. Поворачиваю взор… отчетливо вижу ладонь..
– Проклятье! – выкрикнул я, внезапный звонок в дверь обволок тело холодом. Резко сел, скинув одеяло. Поднимаюсь и подхожу к двери, еле попав в тапки ледяными ступнями. Прищурив глаз посмотрел. Это доставка, связанная с отделом продаж c места работы. Совсем запустил ее. После легенд родительницы, что работать больше не придется.
Открыл дверь, расписался и торопливо закрыл. Никого не хочу видеть. Прошел мимо зеркала, еще раз взглянул на себя. Так непривычен голубой глаз. Кинул взор на плечо, нет там ладони.. но тревожный холодок еще прогуливался по телу, а тяжесть ладони ощущалась.
– Проклятье, пробило, как в реальности.
Бросил конверт на диван и вернулся в кровать. Закутался с головой, лег на бок, досмотреть бы сон. Подремав часа три, не влился в сон-обман. Стало знобить, словно тело выжимало, как постельное белье перед тем, как встряхнуть и пустить по ветру, зацепив за веревку на морозе.
Вставай Артем, соберись. Снова стал звонить телефон, так и хотелось сказать: ну, принеси себя сам. Не мог даже пальцем пошевелить. Глядя на звонящий телефон задремал еще, не в силах подняться..
Проснулся глубокой ночью. На улице пыль сеет дождь. Все прячутся от сырости. А я, наоборот, немного взбодрившись, поднялся, потянулся, оделся, взял старый зонт-трость и собрался на прогулку. Проверил пропущенные: два раза Алла Богдановна, три раза братец и двадцать с несохраненных.
В подъезде, выкрашенном неряшливо синей краской только и слышны мои шаги, торопливо спускающиеся вниз по усыпанной окурками лестнице, в унисон с капающим дождем. Распахиваю ржавую с облупленной краской дверь подъезда, толкнув зонтом, она со скрипом открывается, впереди занавес ливня.
Шаг за порог, раскрываю зонт и встаю под него. Где-то вдали звуки проезжающих машин, наехавших на глубокие лужи, расплескав их до основания. Над двором мигает один единственный фонарь, источник искаженного желтого света, от которого ноет мой единственный зрячий глаз. Многоэтажки в грязно-сиреневом цвете.
Дождь ускорил ход и постукивания втрое участились на зонте, не торопясь направился в сторону старенькой площади, обошел ее слева, еще пятнадцать минут хлюпаний по лужам, вошел на Городское Южное кладбище округа «Липки».
– Папа, бабушка, я иду, – прошептал монотонно, подгоняя себя, будто ругая за долгое отсутствие и мимолетные мысли ухода к ней, после всего пережитого. Даже тьма не собьет меня с пути, и вот она, оградка деда, справа супруга, слева сын.
Присел на промокшую скамью, скрестил ступни, наклонил голову в бок и стал всматриваться в потертые фото на памятниках. Ветер слышно целует замерзшую кожу каплями дождя.
– Я пришел, папа, – ломающийся голос растерялся в тишине. – Прости, что предал. Прости, что пошел снова к ней, поверив, что нужен, – единственное что смог вытолкать, затем связки словно окаменели и я нем.
Не было состояния отчаяния, было состояние тишины. Сидел долго. Дождь успел cмочить мне брюки и спину, задувая ветром. Но я уходить не торопился, хотя озноб гулял по телу.
– Папа, не мне тебя судить, я сам далеко не ангел, но, почему, ты так ушел? Почему так жестоко и так горько, – полуголосом шептал я себе под нос, повторяющиеся вопросы. В ответ тишина и догадки, чтобы он мог ответить.
Вдалеке, мое внимание привлек свет фонаря, маячащий на памятниках. Сторож осматривал могилы, он был в двухстах метрах, но я отчетливо видел, как он подходит к каждой плите и рассматривает фото. Я поднялся, чтобы он меня заметил и сам подошел первым. Так как самому идти никак не хотелось. Он резко метнулся в мою сторону, заметив, лишь движение.
В резиновых сапогах, темной телогрейке, застегнутой невпопад, он, шлепая по всем лужам направлялся ко мне.
– Ты кто такой? – с упреком спросил.
– Артем я, Озерский.
– А сам-то кто?
– Cтепаныч я. Сторож здешний.
Он подошел, взмахнул рукой и свет фонаря упал на фамилии на плитах.
– Так – так, все Озерские. Николай, Мирослава и Петр. Удачное время навещать покойников, уж третий час ночи, – пробурчал он кривеньким ртом, который затерялся в длинной бурой бороде, от него за версту несло кладбищенской сыростью и спиртным. – Долго стоять будешь, Озерский?
– А что, я вам мешаю?
– Неспокойно на кладбище, с месяц как..
– Покойники покидают склепы или ругаются между собой? – будучи скептиком другого не спокойствия на кладбище не представлял возможным.
– А вот, не до смеха мне.
– Да и мне, особо не до радости..
– Дк, давай это, полчаса и иди домой, – повернулся он и собирался уходить.
– Так что же случилось?
– Болтать не велено, – прохрипел он высоким, но воспаленным голосом.
– Так сами же начали.
Оглянулся по сторонам сторож, и зашагал в мою сторону.
– С памятников фото сдирают хулиганы!
– Зачем им фото мертвецов? Нелепость.
– Кто ж знает?
– Только это? А паники в глазах ваших, будто всю преисподнюю прошли.
– Так это, они говорят, что хулиганы, а коллега мой, Вячеслав, сторож Северного кладбища, где богатые захоронены, в районе богачей, – тянет он руку, указывая на север, – говорит, что фото словно выдраны из камня когтями, камень мраморный расколот у троих членов семьи.
– Молотком выбивали, мыслей не было? Cразу когти. Вот такими фантазиями народ пугаете.
– А крошек нет, камней..
– Подмели, почистили, подготовленные пришли.. – покачал я головой в недоумении.
– Кому это надо? – ухмыльнулся он.
– Да мошенникам, люди известные, памятники наверняка мраморные, – говорил я и думал, а на самом деле, зачем только фото.. зачем? Бессмыслица.
– Нееет, – протянул он и прошел к узкой дорожке, я зашагал вслед за ним.
– А вы что думаете? – задержался я.
– Думаю, кто-то в игры черные заигрался..
– Аааа, так вон оно что, – выдохнул я, – ну-да, ну-да!
– Смешно тебе?
– Да, не до смеха мне, на кладбище, как никак.
– Да вот и мне. Вон умерли отец, сын и зять в одной семье, в течение тридцати лет и кто-то пришел, разом выдрал их фото с памятников, в этом есть смысл? Еще одного знакомого отца фото унесли. Вернее двух, – просчитывал он вслух. – Хулиганам на что? Эти не богатые. Они вон и мрамор не унесли, на что им фото?
– М-да, – не захотев продолжать, я вернулся и сел на свою скамью. Дождь усилился, сторож, торопясь удалился в сторожку. А я задумчиво глядел на фото отца и деда. Кому нужны были бы их фото, чтобы их так безбожно выдрали? Любящий человек? Ненавидящий человек?
К пяти часам шум дождя стих, я знатно замерз, убрал зонт, растирая предплечья, постукивал ногами о сырую землю. Но должен дождаться рассвета, я обещал, и домой не тянуло.
Густота туч слегка рассеялась, но линия горизонта была черно-серой. Как только появились холодные синие разводы рассвета, я поднялся, расправил плечи и направился в сторону дома. Было одно желание, окунуться в книгу и попасть в чужой мир, не похожий на этот. Этот – сер, омерзителен и не чист. Раньше мир был светлее, а сейчас пасмурно и еда не вкусная..
Пока, не торопясь шел домой, город стал пробуждаться. Раз в минуту проезжала машина, с визгом пролетая мимо. Но туман не торопился рассеиваться.
Чашка имбирного чая точно отрезвит, затуманенное состояние. Когда издалека уже стала виднеться кирпичная многоэтажка, я расслабился и замедлил ход.
Свернув в подъезд меня ждал сюрприз. Не люблю сюрпризы.
Это была Агния. Словно остолбеневшая статуя, держа крепко зонт. Я подошел и встал напротив.
– Зачем пришла? – поднял уставшие глаза, – принесла контакты психиатра?
– Мы можем поговорить?
– Мы уже говорим..
– Немного холодно..
– Оделась бы теплее..
– И все-таки, ваши манеры и такое отношение ко мне было игрой? А я и в правду поверила, что заинтересовала вас.
– А ваше? Увы, мое отношение было игрой. Приношу извинения. Ваши вопросы закончились?
– Артем, ситуация выходит из-под контроля. Я приходила к вашей матери. Но она, как я поняла, даже не хочет содействовать, – произнесла она все это с абсолютно другим голосом. Властным и требовательным.
– Содействовать в чем?
– Вам нужно навестить бабушку, она совсем плоха.
– Врача вызовите..
– Это душевная боль..
– Тем более, я не психолог.
– Нет, вы не понимаете, она желает видеть вас.
– Это вы не понимаете. Что значит, желает? – ухмыльнулся я, – знаете ли, не все желания склонны к исполнениям. А что, бабуле нравится, когда ее развлекает простолюдин? – рассмеялся от души за последние две недели.
– «Когда он улыбается, его короткие белоснежные зубы, напоминают жемчужное ожерелье, где каждый камушек идеален и подобран один к одному». – Сказала она сегодня, вспомнив вас.
Честно говоря, мне нечего было добавить. Бабка явно страдает от нехватки внимания.
– Агния, войдите в положение, услышьте меня. Игра завершена. Конец игре. Отбой. А что на счет аномальных сравнений вашей бабушки, мне даже не по себе.
– А вы мне нравились..
– А может и вы завтра исчезнете, как она…
Она испуганно подняла глаза, – вы снова о Кларе?
– Да, – уверенно сказал я, – и подошел поближе, схватив ее за белую холодную ладонь и приложил к щеке. – Я чувствовал ее прикосновение, вот так. Слышал отчетливо голос, биение сердца. Ее рыжие волосы касались моих, я ощущал кожей ее дыхание. А теперь, вы говорите этого не было, – резко откинул ладонь. А может быть и вас нет?
Она сделала резко шаг назад.
– Я не понимаю ничего, – запаниковала очевидно. – Это невозможно!
– Вот, и я говорю, это невозможно. Чтобы нас что-то связывало, вы же что-то скрываете? А я оскорбился и больше с вами «не дружу».
– Мама не оставит в покое ваших мать и брата, – еле удерживал смех и с напряжением зажал губы. – Она их изгонит из города!
– Да что вы? Ваша мама должна поторопиться, если хотите, чтобы я был счастлив от души.
– Не поняла, – изменилась она в лице.
