На следующий день Путилин, начальник Сыскной части, докладывал фон Клюге:
– На Васильевском в собственной квартире найден труп известного террориста Шабалина. Сегодня утром баба-молочница обнаружила. Мы приехали и сразу его опознали по ориентировке из Жандармского. Застрелился, понимаете ли, и записку оставил. Вот, извольте.
Фон Клюге прочитал записку:
– Надо же! Разочаровался в светлой идее коммунизма… А почему вы с этим ко мне, Иван Дмитриевич? Дело-то ясное! Самоубился – и всё тут.
– К сожалению, не всё так просто, Конрад Карлович. Во-первых, ни пера, ни чернил, ни какой-либо другой бумаги в квартире не найдено от слова «вообще». Во-вторых, помимо сей записки, найдена открытка с Немезидой. В-третьих, голову разнесло вдребезги картечью из ствола…
– Картечью?!
– Да, револьвер Ле Мат. У него второй ствол под картечь. Так, значит, разнесло голову, а куда кровь и мозги выплеснулись – непонятно. Должны были в подушку, но оная отсутствует. Всё вместе говорит о том, что самоубийство… имитировано.
– Гм… И Немезида эта… Не будет же человек сам себе мстить?
– Вот и я так думаю.
Экстренный выпуск газеты «Санктъ-Петербугскiя В?домости» вышел с сенсационным заголовком:
«Террорист отомстил сам себе!
Сегодня утром молочница, приносившая молоко, нашла в доходном доме Нерымова, что на Васильевском острове, труп своего постоянного заказчика. Следователь с командою опознал в мертвеце террориста Шабалина, не далее, как месяц назад застрелившего двух жандармов и ранивший ещё двоих. Труп лежал на диване с простреленной из револьвера головою. На столе же лежала предсмертная записка, гласившая:
«Умираю, потому что разочаровался в светлой идее коммунизма. Он никогда не наступит, ибо нельзя достичь гармонии в обществе методами терроризма и насилия. И. В. Шабалин»
Таким образом, дискредитация так называемого коммунизма, за достижение которого выступают наши доморощенные революционеры, получила новое подтверждение.
Ещё самоубийца оставил на столе открытку с изображением богини Немезиды. Как мы помним, такая же открытка была найдена на месте многих загадочных и до сих пор не раскрытых убийств. Символ отмщения! Получается, что Шабалин отомстил сам себе?»
В тот же день штабс-капитан докладывал Редрикову:
– Так что, Николай Леонидович, исполнитель у нас теперь есть. Капризничать и трепыхаться не будет: во-первых, сдержит страх разоблачения, во-вторых – щедрое жалованье!
– Отлично, тёзка! Но, постарайтесь найти ещё.
– Всенепременно, Николай Леонидович!
– А что у вас с лицом? – полюбопытствовал полковник.
Петровский слегка смутился, но быстро нашёлся:
– Это я английским боксом занимаюсь. Спорт такой, для джэнтльменов.
– А-а, понятно. Вы, однако, того… поосторожней!
После этого разговора штабс-капитан и впрямь начал посещать тренировки в офицерском клубе. Инструктор, настоящий англичанин по фамилии Ричардсон, педантично объяснил правила и технику нанесения ударов. И дело пошло! Через месяц Петровский втянулся и полюбил это мордобитие. Ричардсон хвалил его, утверждая, что у штабс-капитана природный талант. А ещё через месяц…
Замужняя сестра Ксения прислала письмо: приходи в гости! С удовольствием приняв приглашение, Петровский приехал к назначенному часу. Скинув шинель на руки прислуги, прошёл в залу, где уже топтались несколько человек, болтая о всяких пустяках. Некоторые были незнакомы. И среди них наш штабс-капитан увидел того самого флотского лейтенанта, расквасившего ему нос! Моментально всколыхнулась увядшая, было, обида, и загорелось желание отомстить. Подошёл, представился:
– Петровский, Николай Андреевич. Я брат хозяйки.
– Очень приятно! Владимир Георгиевич Вишневский. Мы с Петром Анатольевичем в одном экипаже служим (Пётр был мужем сестры Ксении).
Вишневский не узнал в офицере дворцовой полиции жалкого ваньку, стукнутого по носу два месяца назад.
Поговорили о том, о сём. Выпили шампанского. Перешли на «без чинов», затем и на «ты».
– Ты такой… такой могучий, Володя! Небось, подковы гнёшь запросто?
Лейтенант самодовольно ухмыльнулся:
– Подковы не пробовал. Но кобылу на плечах поднимал на пари!
– О! Ничего себе! Это, где же? В экипаже?
– Нет, у папеньки в имении, прошлым годом.
Выпили ещё.
– А мужики у вас в имении на Масленицу стенка на стенку бьются? Люблю смотреть!
– Бьются, а как же! Наша деревня супротив соседской. Да я, между нами говоря, сам с ними выходил не раз, – похвастался Володя, – У меня удар ого-го! Раз махну кулаком – среди мужиков улица. Другой раз махну – переулочек!
– Да ты, прямо, этот… Добрыня Никитич былинный!
Посмеялись.
– А я нынче боксом занимаюсь, – как бы между прочим поведал хитрый Петровский, – Такой спорт английских джэнтльменов. Занятно, скажу тебе!
– Слыхал краем уха… А правила какие?
– Да, простые: биться только кулаками в перчатках специальных, головой нельзя, ниже пояса не бить, открытой перчаткой не бить…
– Это как это?
– Ну, оплеуха, по-нашему.
– Интересно! – мурлыкнул Володя, закуривая.
Петровский, бросивший курить, чтобы хватало дыхания для тренировок, лукаво сощурился и предложил:
– Приходи в клуб посмотреть!
– Да, что там смотреть! Вот, подраться бы! – засмеялся лейтенант.
– У нас это называется спарринг, – строго поправил его интриган-капитан.
– Ну, спарринг, так спарринг.
– Драться всерьёз положено. Без пощады.
– Ну, ясно, что не понарошку! – ухмыльнулся Володя, – Ты, ежели что, не обижайся.
В четверг лейтенант приехал в офицерский клуб, где его встретил коварный Петровский. Они прошли в раздевалку и переоделись в трико. Мускулы Вишневского бугрились совершенно невозможными узлами, переплетаясь, как корни дуба. При виде их мститель непроизвольно поёжился. В зале мистер Ричардсон надел им перчатки.
Вишневский воззрился на них с интересом:
– Прямо, подушки какие-то!
– Это чтобы избежать увечий, – пояснил англичанин, – Вы у нас первый раз, сэр. Знаете ли правила?
– Да, мне Николай Андреевич объяснил.
– Тогда, прошу на ринг!
Вишневский полез под канаты, а Ричардсон, придержав Петровского, шепнул с сомнением:
– Как же вы будете боксировать с ним, Николас? Он же вдвое тяжелее вас!
– Я уповаю на вашу науку, мистер Ричардсон!
На ринге Петровский встал в стойку: левая рука вперед, правая прикрывает подбородок. Вишневский поднял кулаки на уровень груди.
Гонг!
Лейтенант широко размахнулся правой. Попади его удар в цель – ой, не сдобровать бы цели! Но штабс-капитан уклонился нырком и провёл отличный прямой правой в солнечное сплетение. Отскочил. Вишневский изумлённо хватал ртом воздух. Снова размахнулся и снова промахнулся. Петровский же провёл чёткую тройку в печень. Отскочил и врезал левым хуком в ухо. Противник упал. Ричардсон принялся считать:
– Оne, two, three…
На счёте «seven» лейтенант поднялся. Выглядел он бледновато, но крепился. Упрямо сжав губы, пошёл в атаку. Удар! Аж воздух загудел! Петровский уклонился, но с трудом. Ещё удар, в грудь, на этот раз достигший цели. Как паровозом сбило! В глазах штабс-капитана потемнело, возникло ощущение, что остановилось сердце. С трудом устоял на ногах.
«Вот это силища! Ай, да Володя!»
На весь остаток раунда пришлось уйти в глухую оборону, чтобы восстановиться. Вишневский злился и кричал:
– Бейся, давай! Что ты там прыгаешь? Струсил, что ли?
Горькая обида подступала к горлу Петровского от этих упрёков.
Гонг!
«Фу-у, перерыв!»
Снова гонг, возвещающий новый раунд. Оклемавшийся Петровский вскочил и двумя прыжками пересёк ринг. Прямой в челюсть! Хук слева в печень! Хук справа! Темп, темп держать!
Вишневский не ожидал такого урагана ударов. Он неловко затоптался, попытался обхватить противника руками. Мститель продолжал бить его. Нет, даже не бить, а, как выражаются в народе, мудохать. В глаз! В нос! Ещё раз по носу! Апперкот в подбородок!
Увидев капающую из носа кровь, Ричардсон крикнул:
– Вreak*!
*Break – прекратить, англ.
Но было уже поздно: правый кулак Петровского совместился с челюстью, и могучий лейтенант рухнул на обтянутый парусиной пол.
Ричардсон досчитал до десяти, но ушибленный так и не поднялся. Его отливали водичкой, хлопали по щекам, дали понюхать нашатырного спирту. Очнулся, но в реальность въехал не сразу. Двоилось в глазах и кружилась голова.
– Сотрясение мозга, сломан нос и челюсть, – заключил Ричардсон, – Моя наука пошла вам впрок, Николас!
Домой Петровский ехал с чувством глубокого удовлетворения! Уделал паршивца, как Аллах черепаху! А нечего безответных извозчиков по роже лупить!
Глава четвёртая
К Рождеству служба «Л» устранила восемьдесят два объекта, из них двадцать три в Москве.
Сонцев-Засекин нашёл ещё двоих исполнителей. Один их них был тоже террорист, ожидавший виселицы в Москве. Другой – разбойник Прахов, осужденный на бессрочную каторгу за восемь убийств.
– Не сумлевайтесь, ваше благородие, не подведу. Дело привычное! – заверил он своего вербовщика.
И Редриков, и Мария Фёдоровна были очень довольны развитием антитеррора.
На Танину долю пришлось восемнадцать террористов. Восемь она застрелила из Берданы, десять – из дерринджера. Интересно отметить, что ненависти к своим жертвам она более не испытывала. Теперь это была просто работа. Лев, кстати, когда на антилопу охотится, тоже не злится. Но на Крещенье…
– Присаживайтесь, Татьяна Михайловна.
Таня села в кресло для посетителей. Полковник позвонил в колокольчик. Вошёл секретарь.
– Организуй нам кофию, голубчик.
Тот поклонился и вышел.
