Через какое-то время, переварив произошедшее, Эдвард все-таки присоединился к женщинам за столом. Но разговор не клеился, да блоггер и не горел желанием вступать в беседу. Он был подавлен едой и чувствовал каждую лишнюю калорию, оседавшую внутри его практически совершенного тела. И снова, как и за вечерним чаем, он не мог остановиться, он поглощал блины и с вареньем, и со сметаной. Потом, осмелев, и вовсе смешал сметану с вареньем – и проглотил блин с нескрываемым удовольствием. И только успел запить все это прекрасное безумие горячим ароматным чаем с лимоном, как ожил мобильный. Эдвард метнулся к нему, с ужасом вспомнив, что не обновлял ленту, статус, блог. И, судя по пропущенным звонкам и сообщениям, крупно попал. Извинившись, мужчина отошел ближе к окну, не удержавшись от того, чтоб просто окунуться в рассеянный солнечный свет. Он вздохнул поглубже, улавливая свежие ароматы цветов и солнечной пыли, что поднялась от досок пола. Нажал принять вызов. И пропал из этого теплого, уютного пространства. На том конце исходилась в истерике его невеста.
– Эдвард! Что ты такое? Как так можно? Ты хоть видел, сколько у тебя пропущенных? У тебя палец сломан ответить?
– Скарлетт, милая, – откашливаясь, произнес Том, съёжившись от неприятного ощущения опущенного на кожу хлыста, застрявшего где-то в холке, – успокойся. Я жив, здоров. Просто спал крепко…
– Ах, ты спал! В этой забытой богом русской деревне есть где крепко спать? На сеновале? Ты что должен был делать? Работать! А не отсыпаться до, – Скарлетт сделала паузу, высчитывая разницу во времени с Лондоном, – сколько у вас там сейчас? До полудня! Спать до полудня! Ты с ума сошел! Короче, заканчивай все там быстрее. И домой!
– Все не так быстро, милая. Ты же понимаешь. Здесь много всего. Местные ждут появления какого-то зверя. В доме, принадлежащем ведьме, накануне летнего праздника. И я хочу это разоблачить. Такая удача, что я здесь, сейчас. Пойми…
– Нет. Не понимаю. Зачем мчаться за ведьмой на край географии, к дикарям, если в Британии все в шаговой доступности, плюс твой любимый комфорт!
Эдвард оглянулся на женщин, мирно сидящих за накрытым кружевной скатертью столом. Как не вязался этот разговор с обстановкой вокруг! Мужчина сомневался, что здесь вообще кто-нибудь когда-нибудь кричал или ругал вот так, с ненавистью и непониманием. Черный кот спрыгнул со стула, вальяжно подошел к Эдварду, мазнул его голые щиколотки пушистым хвостом. Тому показалось, что смотрел он на него с каким-то даже пониманием. Осознание резануло будто молнией – комфорт здесь, в этой тихой комнате, в белых с цветочным орнаментом стенах, в прогретых солнцем половицах, в уютных персидских коврах на стенах у старых панцирных кроватей…
– Я останусь здесь, Скарлетт, сколько понадобится. И я найду ведьму!
***
Ульяна с улыбкой наблюдала, как Эдвард ест блины. Ее брала гордость за его звериный аппетит. И ей очень нравилось это теплое, почти домашнее чувство. Анализировать и обдумывать его не хотелось. Это было что-то глубинное, древнее и правильное, словно особая магия.
Практически все блинчики улетели, один за другим, словно британец никогда в жизни не ел ничего вкуснее этого. Рыжеволосая искренне улыбалась, наблюдая, как тот смазал блин и сметаной, и вареньем, проглотил его, запивая горячим чаем. Но при первых звуках мобильного телефона мужчины улыбка с лица Ульяны пропала, и какая-то тревога возникла на душе. Девушка приложила палец к своим губам, показывая бабушке, чтобы та помолчала, и сама прислушалась к разговору на английском языке, который знала достаточно хорошо, чтобы понять разговор.
Было сразу понятно, что он не перед подругой вот так оправдывается, а перед своей девушкой. «Милая, милая и еще раз милая… Да как он может называть ее милой? Как можно назвать милой ту, которая орет на тебя, не выслушав, и не считается с твоими интересами? Эдвард, она же даже не слышит тебя, ей не интересно… А она для тебя милая», думала Ульяна в отчаянии и не понимала, почему он вообще оправдывается. В какой-то момент та женщина, не понимая этого, полностью обесценила его поездку, его страсть в погоне за неизвестным, его мужественность. «Ведь не каждый осмелиться поехать туда, где его никто не ждет, где другой образ жизни, другой устой, все другое», размышляла Уля, и сердце ее, и так уже сраженное этим мужчиной, забилось быстрее в желании отстоять его, защитить. Но от понимания, что он принадлежит другой, что и сам он чужд ее, Ульяны, мира, девушка тут же поникла, изумрудный блеск в глазах сменился на тяжелый болотный оттенок, ее сердечко больно сжалось, пришло осознание. «Дура, какая я дура! Конечно, он красивый, статный. Очень сексуальный и горячий, от одного его взгляда можно с ума сойти, а эта улыбка, от которой мурашки бегут по телу! Мужчина мечты, словно принц на белом коне. Но не мой. У него есть девушка, и она его ждет». Мысли перекрывали одна другую: разочарование в самой себе, в том, что так опрометчиво открыла свое сердце и дала незнакомцу занять самый его центр. И в том, что мыслями постоянно возвращалась к нему, желая прикоснуться, ощутить тепло его кожи и губ. А еще больше расшатывало весь ее мир осознание, что больше всего ей хочется утонуть в его штормовом взгляде. «Когда я успела так вляпаться?», исступленно, с отчаянием подумала девушка и совсем поникла.
– Проблемы? – допивая чай, спросила девушка у Тома, делая вид, что ничего не поняла.
– Нет, – Эдвард вернулся за стол. По его лицу ничего нельзя было понять.
– Отлично, – произнесла Уля и резко встала. Она медленно побрела из комнаты. Выдохнув за дверью и зажмурившись, чтобы не проронить слезу, девушка решила заняться домашними делами.
«С глаз долой из сердца вон. Отстраниться и как можно меньше времени уделять гостю», – решила Ульяна, с печалью вспомнив отрывок из письма Татьяны Онегину: «А мы, ничем мы не блестим, хоть вам и рады простодушно».
