Шпильку проигнорировали.
– Элерт… – Принцесса сглотнула: имя капитана враз обратилось многопудовой ношей. – Элерт, ты… заберёшь меня?
Он мягко погладил её по волосам.
– Нет.
Короткое и отрывистое. Безжалостное.
– Нет?
Почудилось, что на неё навалилась неподъёмная плита. Лёгкие настаивали на вдохе – она не сумела его сделать. Дыхание перехватило. В разваливающемся на осколки мироздании от крушения её удерживала хрупкая соломинка. И эта соломинка надломилась у середины.
– Вам не разрешено покидать Сатгрот до специального распоряжения. У меня нет полномочий посодействовать вашему вызволению. – Он помолчал и добавил: – Ради вашей безопасности: не совершайте глупостей. Не угрожаю – прошу на правах старого знакомого.
Эйвилин затрясло. Происходящее не походило на правду. Элерт не с ней – он морок, порождение разыгравшейся фантазии. Тени подземелья оживали, обретали очертания родных людей. Сводили с ума. Неужто она не проходила через подобное? Не отпугивала кошмарные наваждения, говорившие об измене и зазывавшие в могилу? Её Элерт – настоящий Элерт – был верен императорской семье. Он не мог командовать мятежниками. Он не бросил бы его «маленькое Высочество» на милость Азефа Росса.
Она открыла глаза. В голубоватом свете фонаря красивые черты мужчины казались острее. Каштановая прядь выбилась из хвоста, но он не потрудился заправить её назад.
– Не верю. Ты не он. Он не предатель.
Выражение осталось непроницаемым. В Эйвилин волной поднялась злость.
– Он не предатель! – завопила она, стиснув полу шинели. – Отец воспитал его, вырастил! Он любил его! Элерт бы умер за него – на его стороне! Убирайся! Передай Россу, что меня не провести дешёвыми фокусами! Ты не Элерт! Он бы не обманул доверие своего императора!
Мужчина покосился на неё с удивлением. Поднялся.
– Ваш отец был знатной сволочью, принцесса, – сказал он усмехнувшись. – Для вас это не новость. Умоляю, не смотрите на меня с осуждением! В наших с ним отношениях верности никогда не подразумевалось. Я не любовница-содержанка – без него не пропаду.
Выдернув край шинели из хватки Эйвилин, он взялся за ручку фонаря. Туда-сюда качнулся луч.
– Они погибли из-за тебя, – процедила девушка.
Бывший друг побарабанил пальцами по косяку.
– Ошибаетесь. Они погибли из-за неспособности пойти на компромисс с народом. Спасение утопающих… ну вы в курсе. Им частенько предлагали спасательный круг.
Камера захлопнулась. Исчез свет – надзиратели унесли даже факел. С лестницы долетела насвистываемая Элертом мелодия гимна.
– Издевается, сукин сын, – констатировала магиструм.
Эйвилин захохотала – надрывно, истерически. Кулаки в бешенстве заколотили по земле.
– Ненавижу. Убью.
«Ненавижу!»
Соседка не прерывала. Судя по интонациям, с которыми она обращалась к мужчине, намерения у пленниц сходились.
***
Необходимость выговориться натолкнулась на барьер в виде несловоохотливого настроения магиструма. На излияния Эйвилин она реагировала либо односложными «угу», «да», «эх», либо сохраняла видимость безучастности. Монологи принцесса не переносила с детства: после них возникало отвратительное ощущение опустошённости – потому вынуждена была смириться с незаинтересованностью соседки в общении и утихнуть. Эмоции, охватившие её после встречи с капитаном «Призраков», постепенно рассеивались. По мере их исчезновения внутри накапливалась свинцовая усталость. Былое рвение к борьбе – подумать только, она держалась за него ещё утром! – дотлевало жалким угольком. За что она намеревалась сражаться? Что собиралась «отвоёвывать», пока Элерт виртуозной отмашкой не выбил из-под неё опору? Честь родителей, народ, традиционные порядки? Родителям на месть наплевать: неотпетые останки догнивали в какой-нибудь яме. Подданные – граждане, поправила она с иронией – «освобождения» от тирании революционеров не ждали: для необразованной черни никакой разницы, перед кем стягивать шапки.
«Власть монарха священна!» – настаивали на проповедях церковники.
«Священна, – соглашались люди. – Священна, покуда нам не надоест».
«Император дарует защиту и процветание!»
«Мало!»
«Император превозносит справедливость закона!»
«Мало!»
Напрасно Элерт распинался о компромиссе. Покойный отец шёл на уступку за уступкой: Парламент, налоги, партии, свободы – чего бы ни запросили бушующие массы. Бесполезные послабления. С народом нельзя договориться. Он понимал язык страха. Губительный просчёт для короны – договариваться с теми, по ком рыдали пули. Мягкость отца сыграла с ним злую шутку.
С ними.
– Занимаешься самобичеванием или теряешься в вариантах расправы над Господином-Ничего? – заговорила магиструм.
– «Господин-Ничего»? – не поняла Эйвилин.
– Капитан не-помню-как-звать, с которым ты ворковала о причинно-следственных связях.
Принцесса потёрла ушибленный при падении подбородок.
– Каких связях?
– Ну-у, – протянула девушка и, изобразив плаксивость, затараторила: – «Почему ты бросил нас?», «Предатель!», «Как ты посмел!», «Он дорожил тобой!».
Тон сменился вычурно-высокомерный:
– «Я с рождения мечтал предать императора». «Твой папочка – зло во плоти». «Сиди в темнице, прекрасная госпожа, и молись за мою доброту!» – Девушка кашлянула. – Господин-Ничего приблизительно так выразился? Я пр…
– Его зовут Элерт, – перебила Эйвилин.
От смущения запылали щёки. Поправка вырвалась невольно, как само собой разумеющееся. Имя, недавно любимое и драгоценное, вызывало трепет. Вместо того, чтобы забыться кошмаром, оно разносилось в голове настойчивым гулом: громче, громче, громче.
– Элерт, – промурлыкала магиструм. В нарочитой нежности сквозила острота лезвия, режущего вены. – Кто он?
На секунду Эйвилин засомневалась, надо ли отвечать.
– Капитан «Призраков», – вяло поделилась она и пояснила: – Элитный отряд Его Величества. Идеальные солдаты. О них слышала?
– Я не о «Призраках» спросила, – напомнила девушка. – Друзьями были?
– Были.
«Друзьями?»
Неугомонная магиструм прыснула.
– Прекрати! Мы не на допросе. Я выясняю, чего ожидать от этого парня.
– Убьешь его?
– Планирую.
Поправив набитую соломой подушку, принцесса улеглась на койку. От замысла веяло безумием.
– Он «Призрак». Элерт Катлер. Убьешь? Не смеши. Каким образом ты убьешь кого-то неуловимого? Он сменит одежду – и ты не распознаешь его ни на расстоянии, ни вблизи. Господин-Ничего – правильное прозвище. У него нет внешности.
– Но ты узнала его.
Утверждение, брошенная столь небрежно, подтолкнула её подскочить и вытаращиться в непроглядную темень второй камеры.
– Для меня он другой!
– «Туман»[9 - Разновидность сложных чар маскировки внешности, наложить которые способны лишь самые опытные арканисты.] либо работает для всех, либо не действует, – фыркнула магиструм. – Что означает – «другой»?
Эйвилин закусила губу, разрываясь между желанием швырнуть в девушку кружку и демонстративным имитированием глухоты.
– Я вижу его без искажения, – процедила она.
Что-то щёлкнуло.
– И какой он?
– Красивый.
Выпалила со злостью и, подавившись, захлопнула рот.
– Учту, – уверила магиструм. – Информативный и полезный факт.
Снова щелчок. За ним – вспышка. Эфемерная, в одно моргание – сродни галлюцинации, что наведывались к ней, стоило дать слабину. Не зашипи соседка и не донесись вонь опалённой кожи, она бы бесповоротно поставила крест на психическом здоровье.
– Ты в порядке?
На угольно-черном фоне загорелись маленькие оранжевые знаки. Полукруг из неразборчивых точек да палочек, сходных с татуировками на предплечьях Эйвилин, не состоял из хаотичных символов – он начертался эфекторами[10 - Эфектор – заклинатель, способный создавать из любых материй и материалов различные предметы. Эфекторов также именуют «кузнецами».] в строгой последовательности. Заклинание от заклинаний. Вынужденная мера, разработанная для охранительных нужд: мага-преступника без использования специальных средств в темнице не удержишь. Ошейник реагировал на магию: жёг, сжимался, причинял нестерпимую боль, отбивая охоту прибегать к помощи способностей. Удовольствия испытать его не выпало: нет магии – нет эффекта, но за испытаниями понаблюдала. Шея несчастливца оплавилась до костей.
У девчонки отчаяние затмило здравый смысл? На какой результат она уповала? От ошейника, по убеждению его создателя, не избавится и опытный эфектор. Магиструму-элементалю[11 - Элементаль – маг, управляющий стихиями.] он подавно не по зубам.
– П-повезло, – просипела девушка.
Высказаться насчёт странного «везения» Эйвилин не дали.
– Чем смердит?
Луч фонаря направился к магиструму. Та непринуждённо подняла воротник платья.
– Тобой. Помылся бы.
Охранник сплюнул, однако с ней в перебранку не вступил – ограничился невнятной угрозой. Через тройку месяцев посещение Россом Сатгрота обеспечило исполнение его приказа: не трогать заключённых. Три месяца охрана чхать хотела на распоряжение с верхов! Разнюхай Азеф об учинённых надзирателями нарушениях, наказал бы виновных? Его боялись, ему внимали и… выжидали. У истоков власти лишались многие правители. Промахнись с курсом политики – и отправишься за свергнутыми тобой господами. Пренебрежение в его шатком положении равноценно прыжку в пропасть.
Или их останавливало не присутствие лидера. Весомость ранее поступившему распоряжению Росса, разумеется, придавала и расправа Элерта над ворвавшимся к Эйвилин солдатом.
– Подъём, аристократка. Командующий Росс требует к себе.
– Чести не оберешься, – съязвила магиструм.
У ступеней она позволила себе оглянуться и оттого не пропустила ухмылку соседки.
Довольное «повезло» почему-то приобрело подтекст и чеканилось в каждом сделанном шаге.
Эта ухмылка предвещала занимательный вечер.
Эйвилин не запомнила дороги до кабинета. Она мало обратила внимание на зубоскальство солдат, их оценивающие хищные взгляды или свист – этот разнопёрый сброд смахивал на зверьё, которое бесталанный дрессировщик согнал на арену и под свист хлыста велел подчиняться указаниям. Не оценила роскошного убранства коридоров в главном здании, куда по дурости вложили огромные деньги: тюрьме надлежало быть тюрьмой «от» и «до», а не походить на особняк вельможи.
Её всецело занимал Росс – человек с листовок «разыскивается». Мужчина, выглядевший как преступник и, невзирая на это, заполучивший доверие людей.
И, как выяснилось, ни капли не напоминавший ориентировку на листовках.
– Мисс Эйвилин. Здравствуйте.
Чарующий баритон мог принадлежать диктору, выступавшему с сообщениями по радио, или певцу, срывавшему тысячи оваций на концертах, и вовсе не вязался с понятиями о революционере. Она, застигнутая врасплох мягким приветствием, уставилась на протянутую руку в перчатке. Не сказать, чтобы она не предполагала обнаружить на потёртой коже кровавые потёки.
– Прошу вас, располагайтесь. Я не позволил бы женщине стоять посреди комнаты, когда мужчины развалились на диванах.
Он проводил её до кресла. От камина шло приятное тепло.
– Добрый вечер, Эйвилин.
От испуга принцесса вздрогнула. Элерт – он опирался на спинку стула – улыбнулся ей:
– Не дрожите. Вас никто не обидит.
Росс сел. В причудливой игре огоньков свечей тень застывшего позади него капитана обратилась в сложенные крылья.
Эйвилин почувствовала себя лишней. Близость мужчин выявляла их контраст, противоречие и притом обнажала – неявственно, невесомым штрихом – нечто глубокое между ними. Связь за гранью понимания посторонних.
– Спрашивайте, Эйвилин.
– О чём? – выдавила она, справившись с оцепенением.
– У вас нет к нам вопросов? – вскинул брови Росс.
