Энн сама сейчас походила на зверя – не хищник, но лань, вскинувшая голову на звуки охоты. Выжидающая, настороженная, она понизила голос.
– И что, ты готов пойти к моему дядюшке, чтобы просить моей руки?
Это было бы унизительно. Малькольм почти не сомневался, что ему откажут, слишком много на то имелось причин. Главная – он не особо умел просить, унижаться, кланяться в ноги. К сожалению, дядюшка Энн очень любил, когда перед ним преклонялись.
– Если ты считаешь это необходимым, – Малькольм предпочёл ответить уклончиво, оставить лазейку.
– Считаю, – отрезала Энн.
– Значит, да. Я готов завтра же утром постучаться в дверь твоего дома и сделать всё возможное, чтобы твой дядюшка позволил связать наши жизни, – он вновь взял её за руки, сжал осторожно, но крепко. – Ты важна для меня, Энн. Больше, чем тебе может казаться.
Последние слова наконец-то заставили её улыбнуться.
– Завтра не обязательно. Хотя, признаюсь, я буду с нетерпением ждать того дня, когда дядя позовёт меня, чтобы рассказать о твоём предложении. О предложении, которое я с удовольствием приму.
И Энн подмигнула ему, словно только что не рассматривала под невидимой лупой. Лань опять ускользнула – Малькольм остался наедине с хитрой куницей.
Если Энн можно было сравнить с мелким хищным зверьком, то её дядюшка был тем самым драконом, который мог бы сниться Малькольму в кошмарах. Охочий до золота и лести, считавший положение в обществе определяющим будущее, он свысока смотрел на каждого, кто хоть малость уступал ему в титуле. Малькольм, будучи сыном сквайра, мог на взгляд даже не рассчитывать.
Идти к этому человеку и просить руки его единственной подопечной, было страшно. Конечно, Малькольм бы ни за что не признался, что подобное чувство поселилось в его душе, но оно там было. Скрывалось, ныло, заставляло сердце сжиматься, пока сам Малькольм, гордо вскинув подбородок, стучал в дверь имения, ежегодные расходы на содержание которого превышали его доход в добрую сотню раз.
– Мистер Робсон? – на пороге стоял дворецкий Бёртон, чопорный старикашка, относившийся к Малькольму не лучше, чем к грязи под своими ногами.
Малькольм улыбнулся ему, как старому другу.
– Бёртон, старина! Как поживаешь? – он панибратски похлопал дворецкого по плечу, только чтобы увидеть, как тот попытается сохранить невозмутимое выражение лица, испытывая при этом невероятное отвращение. – Выглядишь, должен признаться, не очень. Тебе бы взять отпуск, отдохнуть на водах…
– Спасибо за участие, мистер Робсон, я чувствую себя превосходно. Если вы пришли, чтобы поинтересоваться моим самочувствием, то можете быть покойны. В дом, к сожалению, пригласить не смогу…
– А ведь как раз об этом я и хотел тебя попросить! Не мог бы ты сообщить лорду Пембруку, что мне необходимо увидеть его по жизненно важному вопросу.
– Боюсь, что нет, мистер Робсон. Если, конечно, вам не было заранее назначено, в чём я, если мне позволено об этом судить, сильно сомневаюсь.
– И как же я могу назначить встречу?
– Если подразумевается встреча по деловому вопросу, то вам следует обратиться к секретарю лорда Пембрука. Однако сейчас он также занят. Чтобы побеседовать с ним, обозначьте удобное время для аудиенции и цели вашего визита в письменном виде. Если ваше предложение или, скорее, просьба его заинтересуют, он назначит вам встречу, о чём обязательно уведомит не ранее, чем за неделю до предполагаемой даты.
«То есть, никогда», – додумал за него Малькольм. Он подозревал, что пробиться к лорду Пембруку, бывшему по совместительству дядюшкой Энн, будет непросто, но не планировал проходить ради этого все семь кругов ада.
– Ну что же вы, Бёртон! Держитесь так, будто я не знаком ни с вами, ни с лордом. К чему такие проволочки между друзьями?
– Не думаю, что лорд Пембрук относит вас к близкому кругу общения, мистер Робсон. Я уж точно не отношу, – Бёртон выразительно смерил Малькольма взглядом. – Если на этом всё…
Малькольму было впору проститься со своей затеей, а Бёртону – ликовать. Однако порой одно незначительное обстоятельство способно перевернуть ситуацию с ног на голову и превратить победителя в проигравшего. И наоборот.
– Кто это там, мистер Бёртон?
В холле за спиной дворецкого мелькнула знакомая тень, звонкий голос эхом разнёсся по пустому пространству, и в дверях показалась, щурясь на солнце, Энн. Подумав, что никогда ещё не был так рад её видеть, Малькольм просиял и с готовностью по всей форме поклонился.
– Мисс Харрингтон. Большая радость застать вас свободной, в добром здравии и расположении духа.
Она с трудом сдержала смешок: губы растянулись в улыбке, на левой щеке появилась очаровательная ямочка.
– Мистер Робсон, могу сказать то же самое о вас, – Энн опустилась в легкомысленном книксене. – Но что же вы стоите на пороге? Мистер Бёртон, прикажите подать закуски в гостиную. А вы, Робсон, не смейте говорить, что не голодны, ведь тогда я не смогу отведать вместе с вами изумительных лимонных тарталеток! Если так случится, я буду ненавидеть вас всю оставшуюся жизнь.
– Ваша ненависть разбила бы мне сердце. – Малькольм театрально приложил ладонь к груди. – А посему: слушаюсь и повинуюсь, моя прекрасная леди.
Он перевёл взгляд на Бёртона, чьё лицо не покрылось красными пятнами исключительно благодаря годам тренировок, и весело ему подмигнул.
– Бывайте, старина!
Дворецкий выглядел так, будто мысленно примеряет к нему самые изощрённые способы убийства, о каких только писали в газетах.
– Не ожидала, что вы сегодня зайдёте, – продолжала щебетать Энн.
Не оглядываясь на Малькольма, она вела его по залитым светом коридорам в уютную гостиную. Энн шла быстро, не обращая внимания ни на что вокруг, в то время как Малькольм, пусть и проделывал этот путь не в первый раз, не уставал вновь и вновь поражаться убранству поместья.
Всё здесь указывало на богатство, ставшее для обитателей дома давно привычным. Высокие окна позволяли солнечным лучам беспрепятственно проникать в комнаты, выгодно подсвечивая детали интерьера: там – колонны под мрамор, там – сверкающую кристаллами люстру, там – расписной потолок, листья на котором словно нарисовали золотом. В гостиной, где Энн по обыкновению принимала Малькольма, свет был слегка приглушён тяжёлыми голубыми портьерами, отчего создавалось ощущение некоторой интимности, хотя в разумных пределах. Шёлковая обивка диванчиков и кресел так и манила присесть, круглый столик ждал, когда на него опустится поднос с чаем и бисквитами, а пианино в углу едва ли не подрагивало клавишами в нетерпении и надежде на то, что вечером его коснутся изящные дамские пальчики.
Единственным, что, по мнению Малькольма, портило обстановку гостиной, была сидящая на диване Джинджер. Верная компаньонка Энн не могла позволить подопечной остаться наедине с мужчиной и, судя по чуть скривившимся при виде Малькольма губам, прекрасно знала, какое неудобство доставляет одним свои присутствием. Знала – и получала от этого садистское удовольствие.
– Мисс О’Донахью, – Малькольм приветствовал её вежливым кивком. – Благодарю за вашу готовность составить нам компанию.
– Всё ради сохранения репутации моей госпожи.
По тону Джинджер можно было догадаться: она прекрасно знает, что эта самая репутация держится на волоске. И даже не развлечения с Малькольмом были тому причиной. Хватало того, что мисс Энн Харрингтон предпочитала полёты на драконах музицированию, во время редких выходов в свет позволяла себе резкие высказывания в адрес некоторых юношей и порою громче, чем следовало бы леди, заявляла о недостатках женитьбы перед перспективой остаться старой девой, а лучше бы и вовсе вдовой. Когда она высказала пожелание выйти замуж за дряхлого старца, чтобы как можно скорее избавиться от необходимости услаждать его взор и постель, глаз дёрнулся даже у Малькольма – а он и не такое слышал.
– Твоя преданность меня восхищает, – проворковала Энн, со свойственным её статусу изяществом опускаясь рядом с компаньонкой.
– Она не должна удивлять тебя, ведь во мне говорят родственные чувства. Пускай мы и дальние, а всё же кузины.
Малькольм знал: елейный тон Джинджер не способен очаровать Энн. Что бы та ни говорила, Энн для неё была прежде всего работой – хотя официально ей и выплачивали не заработную плату, а так называемое пособие.
– Конечно, – Энн, впрочем, не стала спорить, и мягко пожала руку кузины. – Мистер Робсон, не стойте же вы истуканом. Присоединитесь к нам!
Под тяжёлым взглядом Джинджер Малькольм опустился в кресло напротив, неудобно низкое, а потому искренне им нелюбимое. Колени в нём высоко задрались, ткань бриджей неприятно натянулась, но Малькольм лицо держал – продолжал улыбаться, как ни в чём не бывало.
– Что заставило вас посетить нас сегодня, мистер Робсон?
То, что в устах Энн было бы лишь невинным вопросом, в исполнении Джинджер показалось допросом. Малькольм невольно приосанился, словно стараясь выглядеть важнее, основательнее, и проговорил не своим голосом.
– Я рассчитывал застать здесь лорда Пембрука.
– Дядюшку? – удивление Энн было неподдельным: лицо её приобрело выражение недоумения, обычно свойственное детям – все морщинки на нём разгладились, брови взлетели вверх, а губы едва заметно приоткрылись, являя собой зрелище во многом чарующе. – Зачем бы вам?..
Она не договорила – поняла.
– Да, вы правы, – Малькольм кивнул её молчаливому «О!». – Тема, которую я хотел с ним обсудить, затрагивает вас непосредственно. И, пожалуй, я даже рад, что увидел вас прежде. Позвольте спросить, мисс Харрингтон…
Джинджер, с запозданием осознавшая, свидетельницей чему только что чуть не стала, натужно закашлялась. Действительно ли она поперхнулась от неожиданности или то была хитрая уловка, необходимая, чтобы прервать Малькольма, оставалось неясным. Однако если коварный замысел и имел место, то он не сработал: Энн, не обратив на компаньонку внимания, быстро, с готовностью, закивала.
– Да, конечно, да!
Малькольм практически не сомневался в таком ответе, ведь они с Энн уже не раз говорили о будущем. Оба понимали, что окажутся в выигрыше от подобного союза: Энн получит, возможно, единственного мужчину, готового мириться с её странностями и не пытаться их излечить; самому же Малькольму достанется та самая «выгодная партия» – невеста богаче и выше него по статусу.
Но, к несчастью, их мнение не имело значения, пока свой вердикт не вынесет лорд Пембрук.
– Ты должен сейчас же поговорить с дядюшкой, – от волнения забыв о формальностях, провозгласила Энн.
Она почти схватила Малькольма за руку, когда Джинджер, справившись наконец с изумлением, вскочила. С Малькольмом они заговорили одновременно:
– Нельзя же так сразу!..
– Но мне сказали, что лорд сейчас занят…
Перебив друг друга, Малькольм и Джинджер замолчали. Оба смотрели волком: мотивы их сейчас были прямо противоположны.
Брак до начала сезона, да ещё и на мужчине, настолько ей уступавшем, не мог не наложить тень подозрения на Энн, а вместе с ней – и на компаньонку, которая должна была следить, чтобы подопечная не натворила бед, оставшись наедине с кем не следовало. В связи с этим для Джинджер разрушить наметившийся было брак Энн было делом сохранения уже собственной репутации. И она выглядел готовой на всё, чтобы достичь цели.
Малькольм тоже не собирался отказываться от своего счастья. Пускай в уме он называл главной причиной своего выбора выгоды, которые сулила ему женитьба на Энн, сердце подсказывало – дело было не только в них. В конце концов, не так-то просто найти невесту, рядом с которой можно смело высказывать самые непопулярные суждения и не бояться, что, разошедшись с женихом во мнениях, она отправится обсуждать его слова с кем-то со стороны.
– Мистер Бёртон порой слишком рьяно охраняет покой моего дядюшки, – воспользовавшись воцарившимся молчанием, покачала головой Энн. – Всё, чем он сейчас занят, это перекладывание бумаг из одной стопки в другую. Дело, безусловно, полезное, но не настолько важное, как судьба родной племянницы.
Джинджер хотела было возразить, но на этот раз Энн её опередила. Плавным движением поднявшись на ноги, она самым дружелюбным образом улыбнулась Малькольму.
– Позвольте проводить вас, мой дорогой друг.
К двери кабинета лорда Пембрука они шли вместе, не держась за руки, но едва ощутимо соприкасаясь рукавами платья и сюртука, что вызывало в груди трепет и только усиливало волнение. Впрочем, волнение это ощущалось приятным: казалось, они стоят на пороге невиданной, счастливой жизни.
До момента полного разочарования оставалось двадцать три минуты и ещё пара секунд.
Глава i. Фуррия Харрингтон
Глава
I
. Фурия Харрингтон
5 января 1813 года
Лондон, Англия
Сэр Уильям Вудвилл, пятый граф Кренберри, спрыгнул с подножки кареты и, небрежно кивнув слуге, двинулся дальше по подъездной дорожке. Освещённая газовыми фонарями, она прямо кричала о богатстве владельцев – вдовствующая герцогиня Сазерленд была одной из немногих, кто мог позволить себе подобного рода новаторство. Собственно, поэтому-то на праздник Двенадцатой ночи весь свет Лондона собирался в стенах именно её особняка. Каждый аристократ знал: если уж вам пришлось остаться в столице по окончании сезона, лучшего места, чтобы скоротать это тусклое время года, не найти.
– Милорд, – распорядитель бала разве что каблуками не щёлкнул, приветствуя Уильяма: вышколенная прислуга была ещё одной отличительной чертой Сазерлендов. Однако стоило отметить – за соблюдение всевозможных правил в этом доме платили сверх всякой меры.
Уильям знал о заведённых у Сазерлендов порядках не понаслышке: в детстве он провёл здесь несколько чудесных лет. Потом его отправили учиться – сначала в частную школу, затем в закрытый университет, из которого он вышел не ребёнком, но мужем. Не худшее место и способ, чтобы повзрослеть, и всё же в моменты ностальгии Уильям с нежностью вспоминал не продуваемое сквозняками общежитие и чрезмерные возлияния в компании друзей, а лондонский дом герцогини – или тётушки, как он порою ласково её называл.
– Ваше пальто, милорд.
Похоже, Уильям слишком долго молчал, наслаждаясь возможностью вновь взглянуть на почти родные пенаты. В противном случае распорядитель не стал бы навязываться, обращаясь к нему повторно.
– Да, конечно. – Уильям сбросил верхнюю одежду и протянул ожидавшему поблизости лакею. – Благодарю.
Распорядитель бала удовлетворённо кивнул, жестом приглашая проследовать далее. В обычный день он попросил бы у Уильяма визитку, чтобы должным образом представить его присутствующим, но сегодня это не требовалось. Поправив полумаску, неприятно давившую на переносицу, Уильям шагнул в зал – и застыл, как и многие до него.
Каждый раз герцогиня удивляла своих гостей так, что, казалось, повторить подобный эффект более не представится возможным. И каждый раз ей удавалось превзойти себя, при помощи искусных декораторов создав не убранство даже, а другой мир, кардинально отличный от того, что находился за дверями её роскошного поместья.
В честь бала-маскарада, посвящённого Двенадцатой ночи, герцогиня пошла не просто вопреки правилам, но вопреки природе. Презрев зимний холод и сон, она усыпала зал цветами: по обе стороны от входа стояли вазы в половину человеческого роста, вдоль стен слуги аккуратно развесили ампели[1 - Подвесное кашпо, горшок, вазон или корзина], продолговатые столы украшали небольшие вазоны, – и каждый сосуд был наполнен благоухающим разнотравьем, отчего комната походила более не на танцзал, а на огромную оранжерею.
Даже дамы издалека напоминали экзотические цветы. Воспользовавшись правом на одну ночь притвориться кем-то другим, многие пустили своё воображение в пляс, порождая наряды самого безумного кроя. Краем глаза Уильям заметил нимфу, одетую на грани непристойности, и леди, словно сошедшую с картин Елизаветинской эпохи, – одно её платье занимало как минимум пятую часть комнаты, создавая массу неудобств, но вместе с тем привлекая столь же колоссальное внимание. Его обладательница, определённо, должна была стать самой обсуждаемой гостьей праздника, а значит, цель её оказалась достигнута.
Уильям, впрочем, едва на неё взглянул. Едва переступив порог бальной залы, он устремил взор наверх, к декоративной винтовой лестнице, на середине которой замерла, возвышаясь над своими гостями, герцогиня Сазерленд. Не узнать её было невозможно: герцогиня едва ли не единственная выбрала простой наряд, безупречно соответствовавший нынешней моде, хотя и более закрытый, чем предпочитали юные девы. В тёмном платье с завышенной талией она навевала мысли о чём-то греческом, а алые серьги и ожерелье, покоившееся в неглубоком декольте, подсказывали – ну, конечно же, Персефона, повелительница потустороннего мира и, вместе с тем, богиня весны. Уильям хмыкнул: только его тётушка могла сделать такой выбор, предпочтя образ подземной богини наряду Геры, мнимой владычицы небесного царства.
– Вы как всегда великолепны, миледи, – поднявшись к ней, Уильям склонился в поклоне. – Или сегодня вас следует именовать «Ваше Величество»?
– В определённых кругах подобное высказывание почли бы за измену, – в тон ему, со всей возможной серьёзностью откликнулась герцогиня: глубокий низкий голос её идеально подходил для угроз. Правда, весь эффект канул в бездну, когда на губах, не скрытых полумаской, заиграла мягкая улыбка. – Мой дорогой, неужели ты решил смилостивиться и дать шанс лондонскому обществу?
– Лондонскому обществу? Никогда! – фыркнул Уильям, так же присовокупив резкий ответ вполне добродушной улыбкой. – Я здесь исключительно ради вас, тётушка.
Он тут же пожалел о сказанном: трость герцогини вдруг оказалась в опасной близости от его ступни – намёком на возможную расправу.
– По-моему, мы уже это обсуждали, юноша, – проговорила она. – Для тебя я – Ваша Светлость или миледи, на худой конец. Тётушкой будешь называть тёщу.
– Надеюсь, мне повезёт никогда ею не обзавестись.
– Надеюсь, тебе повезёт образумиться, – герцогиня поджала губы, отворачиваясь. – Ты только взгляни, сколько здесь прекрасных юных леди. Немало и состоятельных, хотя тебе не к лицу излишне об этом заботиться.
– Ваша Светлость, – пока она не видела, Уильям позволил себе закатить глаза, – я старательно избегал визитов в столицу весь сезон не для того, чтобы вы при первой же встрече принялись подыскивать мне супругу.
– А я не для того учила тебя, чтобы ты наивно полагал, будто наступление зимы избавит тебя от внимания прелестных леди и их охочей до состояний родни.
Уильям раздражённо цыкнул: к его прискорбию, герцогиня была права. Среди девиц на выданье он почитался «лакомым кусочком» вне зависимости от времени года – разве что с наступлением холодов количество этих самых девиц в Лондоне значительно сокращалось.
– И на кого из сегодняшних гостей мне стоит обратить особое внимание?
– Ты хотел спросить, кого тебе следует с особым старанием избегать?
