– Все, ложимся спать! – я задула свечку, и комната погрузилась в густой мрак ночи.
Глава 4
Стихиаль приближалась, праздник, который любили одни и ненавидели другие. Впрочем, ненависть появилась не сама по себе, а переползла с отношения к инквизиции. Первоначальный смысл, как будто, никто уже не помнил – когда границы миров истончаются, и незримое может проявить себя – это было светлое время и хороший повод для того, чтобы простить обиды и начать все заново.
Встав рано утром, наша мать уже вовсю хлопотала. Крисса куда-то ушла по ее поручению, а я не спешила отрываться от подушки.
«Опять этот сон…» – перед глазами все еще стоял образ повелительницы Бездны, ужасной и прекрасной, и слова мага-инквизитора тоже не давали покоя.
«Не ходи, и близких не пускай, – я лишь усмехнулась. – Ему-то легко говорить – он не знает каково это ей перечить…»
Одеваясь и потягиваясь, я все думала и про видение, и про портрет, и про то, стоит ли вообще идти, помня предостережение. Я быстро представила, как было бы славно остаться сейчас дома в такой чудесный пасмурный день. Тогда я бы перечитала вчерашнюю книгу вдоль и поперек, пока другие не будут мешать. Может быть, я пойму что-нибудь про Башню. Про кота. Про Нистар.
Но то были грезы, которые были быстро развеяны. Моя мать сначала отчитала меня за то, что я долго сплю. Затем, за то, что багульник вчера я купила «не тот», и под конец…
– …я хотела, чтобы ты пошла в танцовщицы при храме, служила Тысячеликому, который избрал тебя среди прочих… А не занималась тем, что…
Я знала уже на миллион раз, что она скажет: что алхимия – это совсем не для юной девушки вроде меня, что это опасно и что без настоящего наставника мне вершин не достичь, что «старый Мастер – это, конечно, очень хорошо, но не стоит забывать, что он всего лишь зельевар, и в алхимии ничего не смыслит».
И, как и много раз до этого, я терпела все это молча и смиренно… ведь Тысячеликий каждому посылает свою чашу страданий. Я вздохнула. Физически я все еще была здесь, но разум и душа унеслись далеко-далеко…
Я стояла сейчас среди раскидистых невысоких деревьев, их листья шумели под порывами теплого весеннего ветра. Ослепительное сияние солнца заставляло их гореть живым ярко-зеленым пламенем, в котором хотелось раствориться навсегда. Слиться с ним. Стать единым целым.
Нежные и пронзительные птичьи трели заглушили гневный голос матери. И я снова была там, в этом саду, который я видела в своих снах и который призывала мысленно в трудную минуту. Да, я верила, что он где-то там существует, что совсем скоро маленькие цветочные почки распустятся, и запах первых весенних цветов заполнит благоуханием все вокруг. Он будет нежным и ярким и отпечатается в сердце навсегда, чтобы вместе с ним я могла сохранить и незримый образ его создателя. Чтобы, когда придет время, я вспомнила его заново, когда мы встретимся в настоящем мире. Почему-то мне казалось, что именно так и будет. Что так непременно должно быть.
– …и оденься сегодня прилично, праздник же, – бросила мать напоследок, скрываясь за дверью.
«А вот это можно…» – подумала я про себя, обрадовавшись, что она наконец ушла, и доставая уже давно приготовленное под этот случай платье.
Это было непростое платье. Когда-то оно досталось мне от матери, но простой зеленый бархат пришелся мне не совсем по душе… Тогда мы с сестрой быстро нашли способ это исправить, вместе с тем получив прекрасную возможность применить свои таланты. Месяц другой – и у меня на руках оказался изумрудный бисер всевозможных оттенков, которым позже Крисса сумела расшить корсет и рукава, а я – все остальное.
И в этом занятии невольно отразились все наши чаяния и надежды, а иногда гнев и страдания – все то, что творилось у нас в глубине души. Поэтому иногда в узоре угадывались птицы и цветы, а иногда – змеи и драконы, и другие странные невообразимые создания.
Сменив обычную одежду на дорогое и хотя и любимое платье, я подумала, что делать в нем что-либо полезное довольно затруднительно. Носить его было неудобно, и дышать – тоже, если хотелось глубоко вздохнуть.
«…а еще испортить его будет очень жалко…» – заметила я, поправляя рукава.
В этот момент меня также невольно посетила мысль о том, что, наверное, бывает так, что ты настолько влиятелен и богат, что кроме платьев можешь ничего не носить. Слуги будут делать всю работу, а тебе останется только лишь украшать мир своим существованием. Но мне едва ли хватало фантазии, чтобы такое представить, и уж тем более применить на себя.
«Нет, это нелепо, – сделала я про себя окончательный вывод. – Хоть бы магу, хоть алхимику, хоть бы и… просто обычному человеку! Но все-таки как же оно красиво! Ничего лучше и представить себе нельзя…» – улыбнулась я, всматриваясь в свое отражение в зеркале.
Потеряв ненадолго счет времени, я вздрогнула, когда внезапно мать вернулась, держа в руках серебряное ожерелье.
– Вот, надень. Хочу, чтобы ты была красивой сегодня. Только чтобы не было, как с кольцом, поняла? Которое ты потеряла.
– Я не теряла.
– Замолчи и делай.
И она снова ушла, оставив меня один на один с ожерельем. Оно было красивым, но мне не понравилось, как мне снова припомнили про кольцо.
– А его я все-таки не теряла, – тихо сказала я своему отражению. – То было совсем другое – я подарила его…
Я точно не могла сказать кому именно, но это было как-то связано с тем волшебным садом…
…кто-то однажды как будто умолял меня, настоящие страдания разрывали чью-то душу на части.
– Ты ведь не можешь быть всего лишь плодом моего воображения? Скажи мне, что это неправда…
От этих слов мое сердце разрывалось на части, и разве могла я поступить иначе? Я знала, что кольцо обладает каким-то редким магическим эффектом, но до конца не была уверена – получится ли?
«Судя по всему – получилось… Надеюсь, этот кто-то теперь счастлив и не потерял его…»
Я не могла припомнить всех деталей, это было и не важно. Но что я знала точно, так это то, что это было важно не только для того человека, но и для меня самой. И потому, что бы ни говорила мать, я ни разу не пожалела о своем поступке.
Дверь тихо скрипнула и вошла Крисса. На ней было подобное платье, но светло-желтое, и тоже расшитое мелким бисером, на этот раз всех оттенков солнца, под стать ее золотистым волосам.
– Пора, – сказала она и затем придирчиво смерила меня взглядом. Но я заметила, что руки у сестры дрожат.
Захватив плащи, я – еще сумку, и еще кое-какие вещи по просьбе матери, мы с Криссой спустились по ступеням крыльца вниз. Оставшись с ней наедине, я решила во что бы то ни стало выяснить в чем дело.
Крисса долго отпиралась, но потом все-таки рассказала.
– Я когда утром пошла, там на площади был… он… Он был в клетке. Как безумный вел себя! То стоял на коленях и раскачивался взад и вперед, то все твердил что-то… Я подошла поближе, и…
– Что? Ты с ума сошла? Зачем ты подходила! – я была возмущена как никогда, несмотря на то, что вчера поступила точно так же.
«…но это было другое! Но она, такая благоразумная…»
– Я не знаю! – Крисса готова была расплакаться. Голос ее уже дрожал.
– И что было дальше? Ну!
– Я все смотрела на него, смотрела… А он все шептал и шептал свои странные слова. А потом вдруг что-то произошло, он оживился, подполз к самым прутьям и посмотрел прямо на меня. Я испугалась, хотела убежать, но не могла сдвинуться с места! И тогда он заговорил со мной. «Ты! – говорит. – То, чего ты так боишься, уже произойдет сегодня! Бездна идет! Ибо твоя сестра идет!»
Тут она закрыла лицо руками и расплакалась, что уже не могла говорить.
– Прости меня… Прости… – вырывалась у нее между всхлипами.
Я подошла к ней вплотную и крепко обняла, нежно гладя по голове и пытаясь хоть как-то успокоить. Мне было невыносимо горько видеть, как моя маленькая Крисса страдает, ее слезы разрывали мне сердце, хотя я все еще и страшно негодовала и сердилась на не?. Я не понимала, что побудило сестру совершить этот заведомо опрометчивый поступок… и все же мне было безумно жаль ее в эту минуту.
– Это же был фанатик… Вечно они чушь несут… – утешала я ее, хотя сама уже почти не верила в эти слова. Нехорошие предчувствия уже закрались в мое сердце.
Погода портилась. Поднявшийся порыв холодного ветра нес пыль по улочкам, заставляя многочисленных прохожих жмуриться и закрывать лица рукавами, либо кутаться во что ни попадя. Кто-то глубоко закашлялся. Запахло водой и болотной тиной.
– Ветер с озера, – сказала вдруг Крисса. – Мильши говорит, что проводила наблюдения, и что всегда накануне Стихиали ветер меняет свое направление.
– И… почему так?
Крисса открыла было рот, чтобы ответить, но вышла мать, и это уже было неважно: настало время слиться с безликой толпой по пути в великий храм города Нери-Делл.
Погрузившись в собственные мысли, я вдруг и сама поняла, почему ветер дует с озера, или, по крайней мере, почему это может быть так. Меня осенило, когда мы проходили мимо мрачных руин древних арок, которые скрывались где-то там, в тени раскидистых дубов и тисов – мрачного наследия далекой эпохи, которое никто не решался потревожить.
«Что-то темное и мрачное все еще обитает там, и когда как не в Стихиаль, ему проявить себя… Древние нерли…»
Не так уж редки были случаи нападения странных существ, не поддающихся описанию. Или странных болезней, не поддающихся никакому лечению. Или странных видений, истолковать которые никому не под силу…
«…прямо как у меня», – эта мысль заставила меня горько усмехнуться.
Тяжело вздохнув, я решила отвлечься и посмотрела на людей вокруг. Казалось, только меня одолевают тяжелые мысли, у всех остальных же на лицах читалась блаженная радость и воодушевление. Они надели свои лучшие наряды, чтобы явиться в храм.
Я была занята рассматриванием очередной богато украшенной шляпки, когда что-то больно кольнуло руку. Я вздрогнула, и долго всматривалась, но ничего не могла увидеть. Или как будто ничего. Оглядевшись, я обратила внимание, что ветер стих, и какая-то необыкновенная мертвенная тишина воцарилась вокруг, повисла в воздухе, даже птицы замолкли. По улице двигалось нечто, которого здесь быть не должно было.
Оно неподвижно стояло, потом снова пускалось бесшумно бродить среди снующей толпы, вытаращив золотистые глаза-блюдца, лишенные зрачков. Увенчанная рогами голова в очередной раз склонилась ниже, позволяя лучше всматриваться, заставляя вздрагивать людей и отчего-то навевая им странное чувство беспричинного страха и ужаса.
Никто из прохожих, казалось, его не замечал, а оно было так близко.
В первые минуты я даже потеряла дар речи, но затем схватила сестру за руку и, не сводя глаз с чудовища, повела ее подальше от этого места.
Крисса только испуганно посмотрела на меня.
– Майлин?
– Крисса, ты видишь? Ты тоже видишь его?
– Что? О ком ты говоришь?
Когда мы миновали площадь, оставив незримое позади, я все равно еще долго не могла заставить себя отпустил руку сестры, то и дело бросающей на меня взволнованные взгляды.
Достигнув храма и зайдя наконец внутрь, я, может быть, впервые почувствовала облегчение от пребывания в этом священном месте.
Я давно не была здесь, и даже остановились на мгновение, завороженно любуясь. Было очевидно, что великое множество людей изрядно потрудилось, чтобы создать такое невообразимое по красоте архитектурное сооружение.
Огромные окна с изображениями Тысячеликого и его святых блестели и переливались, позволяя свету проникнуть и осветить зал, заполненный мелодичными звуками музыки и тонкими ароматами ладана и других благовоний.
Высокие колонны из редкого мрамора, были украшены в этот раз живыми цветами, как и алтарь, на котором полыхали свечи и горело масло, и сложно было не испытывать чувство благодарности служителям храма, каждый год создающим подобное великолепие, для тех, кто приходил приобщиться к тайне. Я сумела все детальнейшим образом рассмотреть, пока мы сидели на скамьях, молились и пели песни в честь Тысячеликого, словно Стихиаль была самым прекрасным праздником в их жизни. Так и было, на самом деле. Я чувствовала это, как никто другой.
°°°
…ее будто выскребли изнутри. Слишком поздно она поняла, что ее предали. Что-то холодное коснулось запястья, сковало его. В бездонном мраке горели глаза. Множество, множество глаз. На одной из стен вспыхнул символ, и она вскрикнула, но крик никто не услышал…
°°°
Я вздрогнула и открыла глаза.
«Я что… задремала?» – я испуганно огляделась, но, кажется, никто не заметил. Глубоко вздохнув, насколько позволяло платье, я поняла, что служба кончилась.
Я быстро встала и поспешила скрыться в тени у одной из арок, где стены украшали какие-то золотые росписи. Все стены в храме были покрыты росписями. Краска, особенно золотая, часто осыпалась, но служители следили и восстанавливали уязвимые фрагменты. Не всегда успешно, из-за чего изящные линии порой приобретали странный, а порой самый несуразный вид. Прекрасные лица искажались, или становились непохожими сами на себя, и тогда фрески занавешивали тяжелым бархатом, чтобы скрыть аляповатую неудачу, и дети прихожан испытывали жгучий интерес, постоянно выясняя, что же скрывается за очередным занавесом.
Впрочем, не только фрески предпочитали скрыть. Так же поступали и с проходами в узкие темные коридоры, уводящие в катакомбы, дышащие влажным пещерным воздухом. Иногда у входов имелись ажурные кованые воротца, запираемые на ключ. Там же, где их не было, и так никто не ходил – боялись.
Слухи прочно опутали катакомбы храма Нери-Делл. Говорили, там замуровывают останки служителей и других, кто при жизни распорядился так, в надежде, что это принесет благодать после смерти. Были и те, кто всерьез верил, что это кара для злостных преступников и всякого рода богохульников, и пугали ей непослушных детей и врагов. Впрочем, я знала из рассказов Криссы, а та от матери, которой рассказала в свое время Мильши, что под храмом действительно были катакомбы, но образовались они естественным путем. Это была система карстовых пещер, образовавшихся в незапамятные времена в результате активной деятельности подземной реки. Несколько сифонов – и бурное течение, поднявшись на поверхность, уносилось вновь «в центр мира». Река неслась бурными потоками, глоток из нее считали за благословение, но желающих находилось немного – верили, что какая-то сила обитала в этих водах…
Я почувствовала чьи-то приближающиеся шаги сзади и обернулась.
– Ну здравствуй, Майлин. Неужто и ты здесь?
Облаченная во все красное, с изящными золотыми браслетами на руках, напоминающими мне всегда кандалы, Мильши улыбалась, но как-то слишком довольно и нахально для скромной служительницы.
– Умеешь ты удивить, конечно, – продолжала она звонким голосом. – А я думала сейчас догонять тебя придется, как в прошлый раз. Тысячеликий очень хочет с тобой поговорить.
Затем она ловко достала кусочек рунического золотого мела и, не успела я и пикнуть, провела им мне по лбу – в знак того, что мне в этот раз представать перед Тысячеликим. Дрожь пробежала по моему телу. Я попыталась оттереть мел рукой, но разве магический символ можно так просто стереть?
«Ну да… Стоило ожидать подобного… Надо было слушать инквизитора!» – обреченно подумала я про себя и возмущенно взглянула на Мильши.
– Ты думаешь он все-таки захочет поговорить со мной? Именно со мной?
– Думаю, несомненно. Ты всегда была особенной, Майлин. А воздухе царит беспокойство… Вон, вода из реки горькая стала… Никогда не было такого… Ну, храни тебя Создатель, – с этими словами Мильши поклонилась и ушла, оставив меня меня в растрепанных чувствах. Я прислонилась спиной к колонне.
В это время трижды прозвонили колокольчики, и служительницы понесли зажженные лампадки. Начиналась мистерия.
В священную песню вплетались и магические мотивы, и гимны на древних языках, и мелодичные переливы, воспевающие все на свете. Несколько фигур в масках начинали сложный танец, и было сложно понять были это люди или тени, и колдовство, которое они творили, было ли чем-то искусственным или отблеском из других миров. Завораживающее зрелище заставляло сердца людей трепетать и волноваться, затрагивало такие струны души, о которых они, быть может, даже и не подозревали.
Но мне это было не интересно, я думала лишь о том, что скажу Тысячеликому. Что специально избегаю храмов,чтобы не думать о вечном? Что отвергла путь ворожбы? Что сделала все, чтобы меня не привлекали к стихиальной мистерии? Но зато я заботилась о детях-алхимиках, была хорошей сестрой и дочерью. И все равно оставалось чувство, что…
– …не такой тебе жизнь представлялась, да?
Я замерла, боясь посмотреть туда, где секунду назад никого не было, а теперь стоял, вероятно, сам Тысячеликий. Я не была к этому готова! Волна страха было накрыла меня, но также быстро пришло и облегчение.
– Что?
Он только усмехнулся, ничего не ответив. В отличие от меня, ему мистерия, вероятно, казалось крайне любопытной.
– Я думала, ты не придешь. Ты ведь… – я оборвалась на полуслове. – Нет…
Теперь он только взглянул на меня. Торжествующе и самодовольно. В его глазах сверкнуло что-то, чего никогда не было у инквизитора, зато всегда было у Тысячеликого.
– Здравствуй, Майлин. Вот и свиделись? – он тепло улыбнулся, но стало не то что легче – но хотя бы не так жутко. Страх на время уступил место любопытству, и в голове сразу созрели несколько вопросов, которые следовало задать, но я все не решалась.
– Ну что же ты молчишь? Или у тебя совсем нет вопросов? А у нас не так много времени…
– Почему он? Почему инквизитор?
Тысячеликий оглядел себя и только пожал плечами.
