Андрей Быков "Завр – вождь Яруллов"

Я до сих пор толком не представил вам нашего учителя – Старого Охотника. Это было его прозвище. Имени его никто уже не помнил. Я не знаю, каков был его возраст на самом деле, но он реально был самым старым в племени из тех, кто ещё был в состоянии на приличной скорости передвигаться по лесу.

Была у нас ещё парочка стариков. Но они уже вообще были не транспортабельные. Чаще всего они валялись на своих лежанках в пещере, либо выбирались ближе к полудню на горный склон – погреться на солнышке. Физической пользы от них никакой не было. Но род продолжал о них заботиться. Ведь не смотря на нашу непредсказуемую жизнь, полную опасностей, каждый член рода всё же надеялся прожить подольше. А кто тогда будет о тебе заботиться в старости, если ты сейчас не приучишь молодое поколение заботиться о своих стариках?

Однако, вернёмся к Старому Охотнику.

Росту он был чуть выше среднего и всё время горбился. Вероятно, сказывалась привычка всю жизнь ходить по лесу крадущимся шагом охотника. Мышцы его уже одряхлели, а морщинистая кожа обвисла почти по всему телу. Нанести хороший удар по добыче размером хотя бы с овцу или козлёнка он уже был не в силах. А уж тем более ему было не угнаться за вёртким зайцем или быстроногим оленем.

Зато он обладал одной несомненной ценностью, ставившей Старого Охотника гораздо выше всех прочих мужчин рода.

Его богатейший жизненный опыт, знание леса и повадок зверей и птиц, отменные охотничьи навыки. Все эти знания, приобретённые Старым Охотником в течение всей жизни, и делали его столь ценным членом рода.

И ещё более явственно эта ценность подтверждалась неисчислимыми шрамами от когтей и клыков диких зверей, покрывавшими всё его тело.

А также неправильно сросшейся после перелома правой ногой и кистью левой руки, безвольно висевшей на запястном суставе.

Увечье это было (как я узнал позже) результатом схватки группы охотников с пещерным медведем, случившейся много лет назад.

Отбиваясь от напавших на него людей, медведь разорвал сухожилия охотнику и располосовал ему спину когтями. Но тот всё же сумел вывернуться из лап жуткого зверя.

В живых тогда осталось только трое из десяти. А к настоящему моменту живым участником той Великой охоты оставался лишь Старый Охотник. Остальные по тем или иным причинам отошли в мир иной, к предкам…

Теперь, не имея физических сил участвовать в охотничьих вылазках, он обучал подрастающее поколение охотничьим навыкам, хитростям и уловкам.

С момента моего появления в этом мире прошло уже несколько месяцев.

Лето заканчивалось. Приближалась осень. Это было заметно и по первым жёлтым листьям, появившимся на деревьях, и по удлинившимся ночам, и по прохладной росе, временами покрывавшей жухлую луговую траву.

За прошедшее время я многому научился, окреп физически, а всплески сознания истинного хозяина моего тела давно прекратились.

Каждые четыре-пять дней Старый Охотник собирал ватагу недорослей, в которой я со своими друзьями были самыми старшими, и уводил в лес. Либо – в горы. Либо – в поле или к реке. И целый день гонял нас так, что к вечеру мы едва не падали от усталости.

Целый день мы бегали, прыгали, ползали, подкрадывались и замирали в самых неудобных позах, старательно изображая из себя безжизненный кусочек окружающего ландшафта.

Изучали повадки зверей, птиц и вообще – любой живности, встречавшейся нам на пути.

Читали хитросплетения следов, оставленных многочисленными представителями фауны, бродящими в округе.

Добывали огонь и обрабатывали камни, занимаясь изготовлением необходимых бытовых предметов.

Уходя из пещеры с утра и до самого вечера, мы должны были сами позаботиться о своём пропитании. То есть – на практике отработать изученные охотничьи навыки.

Как-то раз Старый Охотник подвёл нашу ватагу к огромному муравейнику, выросшему у подножия старой сосны. Ещё по пути он отломал себе прямую ветку толщиной в палец и длинной с полметра. На ходу очистив её от мелких веточек и листьев, он велел нам сделать то же самое.

И вот теперь, подойдя к муравейнику, старик глубоко вогнал палку в него, подождал немного и вытащил обратно. Вся палка была густо облеплена муравьями. Охватив палку кольцом своих узловатых пальцев, Старый Охотник резко продёрнул её сквозь это самое кольцо. Собрав муравьёв на ладони, он одним движением отправил тёмный шевелящийся клубок в рот. Быстро пережёвывая и посасывая всю эту массу, он щурился и поглядывал на нас.

– Что смотрите? – произнёс вдруг он, и слизнул с ладони муравьиные остатки, – Делайте!

Мы быстренько повтыкали свои палки в муравейник.

Муравьиная масса обожгла мне рот своим остро-кисловатым привкусом, сводя скулы и вышибая слезу из глаз. Но если не обращать внимания на подобные мелочи и перебороть брезгливость, то штука оказалась вполне съедобная и по-своему вкусная. В условиях же нашего существования упоминание о брезгливости вообще было неуместно.

Обучением подрастающего поколения Старый Охотник занимался, что называется, на совесть. Но – не регулярно.

Погоняв малолеток целый день, Старый Охотник на некоторое время оставлял нас в покое, предоставляя возможность самим решать, чем заниматься в свободное от тренировок время.

Я полагаю, что в такие периоды он исподволь наблюдал за нами, за нашим поведением. И на основании своих наблюдений делал определённые выводы. Коими и делился с вождём, шаманом и «матерью рода». После чего в программу обучения вносились некоторые корректировки и обучение продолжалось.

А наша троица вообще стояла у Старого Охотника на особом счету. Мы были самые беспокойные, непоседливые и предприимчивые ребятки среди наших сверстников. И эти качества он не только ни в коей мере не пресекал, а даже – наоборот, поощрял любыми доступными способами.

Я думаю, его жизненное кредо можно было бы выразить следующими словами: «Охотник жив своим родом. Но он должен суметь выжить и в одиночку».

Однажды во время очередного своего тренинга Старый Охотник показывал нам, как ставить силки на мелкую живность, вроде кролика, ондатры или бобра. Силки эти плелись из волоса, надёрганного из лошадиных грив и хвостов. Работа по их изготовлению была трудоёмкая и сложная. Да и выход в виде добычи давала небогатый. Но, всё же, и это мы должны были уметь делать.

Изучая сию науку, я вспомнил своё собственное босоногое детство. И мне в голову пришла идея…

На следующий день я оттянул в сторонку двух своих приятелей и каждому из них поставил задачу. На их вопросы типа: «зачем?», я ответил, что они всё поймут, когда все части замысла сложатся в одну кучку.

Удовлетворившись моим ответом, друзья принялись за дело.

Три дня ушло у нас на осуществление идеи. Работали мы в стороне от пещеры, чтоб раньше времени никто ничего не увидел, и от того не потускнел бы эффект сюрприза.

На четвёртый день, вытащив из кустов на опушке леса запрятанное там «ноу-хау», мы втроём ушли в поле.

Испытания прошли более чем успешно! Мои друзья прыгали от восторга и визжали, как резаные поросята.

Я едва их угомонил, посоветовав пока никому ничего не говорить и резонно заметив, что завтра, во время демонстрации «изобретения» на глазах у Старого Охотника, нас ждёт воистину великая слава.

Разумеется, я слегка приукрасил ожидаемый эффект. Но предвкушение предстоящего триумфа несколько умерило внешние проявления восторга Лура и Кассу.

Как я и предсказывал, триумф наш состоялся на следующий день. Когда мы приволокли на полянку, где Старый Охотник собирал своих студентов, громоздкую прямоугольную раму, изготовленную из берёзовых стволов толщиной в два пальца и связанных между собой оленьими сухожилиями, все без исключения посмотрели на нас с явным недоумением. Особенно их сбивала с толку лошадиная шкура, со всех четырёх сторон пристёганная всё теми же сухожилиями к раме. Шкура не была натянута, а свободно колыхалась своеобразным неглубоким мешком в такт нашим шагам.

Поставив раму стоймя, мы гордо огляделись.

Старый Охотник некоторое время молча смотрел то на нас, то на раму. Потом спросил, ткнув в неё пальцем:

– Что это?

Лур с Кассу, не зная, как назвать сиё творение, дружно взглянули на меня. Вариантов у меня было не много…

– Сачок, – поразмыслив, ответил я.

– Что? – переспросил старик.

Понятное дело – слово для него новое, незнакомое. Откуда он знает, что оно значит?

Не желая вдаваться в пространные объяснения, я сказал:

– Мы покажем. Уйдите все под деревья.

Хмыкнув, старик махнул прочей детворе рукой и первым направился, куда было указано.

Пока наши обуреваемые любопытством малолетние родичи неспешно отходили под деревья, мы втроём уложили раму на траву. На два угла положили по массивному камню. Противоположный край приподняли и подпёрли его заранее заготовленной веткой с привязанным к ней длинным отрезком всё тех же сухожилий. После чего расстелили под получившимся наклонным навесом шкурку поменьше и насыпали на неё пару горстей семян. Семена эти мы собрали заранее и ссыпали мне в сумку.

Получилась классическая ловушка для птиц.

Отмотав шагов на пять шнур из сухожилий, мы протоптали в траве коридорчик для обеспечения сектора обзора, улеглись за кустиком и замерли в ожидании.

Некоторое время ничего не происходило. Потом я почувствовал позади себя некое движение. Оглянувшись, я увидел, что к нам на четвереньках подбирается Старый Охотник. На мой вопросительный взгляд он ответил мимикой: мол, мне оттуда не видно. Понимающе прикрыв глаза, я вновь повернул голову к ловушке.

Птицы начали слетаться. Первыми, как и во все времена, появились вездесущие воробьи. Резво скача из стороны в сторону, они шустро клевали приготовленное нами угощение.

Следом за ними появилась стайка голубей. Понятное дело – диких. Плавно разворачивая свои корпуса, они торопливо склёвывали то, что не успевали перехватит пронырливые воробьи. Количество рассыпанных семян стремительно уменьшалось. Кассу с беспокойством взглянул на меня: не пора ли?

Я решил ещё немного выждать, но шнур всё же подтянул, накинув на ладонь пару петель. Весь напрягшись, я ещё чего-то выжидал…

И вот она – удача! У нашей ловушки прямо из травы вынырнуло несколько птиц покрупнее: то ли кулики, то ли – дикие куры… Скакнув под раму, они начали торопливо склёвывать всё зерно, что попадалось им на глаза…

Пора!

Ещё чуть подтянув ремешок, я резко дёрнул. Подпорка вылетела из-под рамы. И та, не удерживая ничем, под собственной тяжестью рухнула вниз.

Не успевшие выскочить из-под шкуры птицы забились под ней, отчаянно хлопая крыльями.

Радостно завопив, мы втроём бросились к ловушке и принялись колотить по ней заранее подготовленными палками, глуша пойманную птицу.

Пока мы развлекались подобным образом, Старый Охотник поднялся с земли, помахал нашим собратьям, торчавшим в отдалении, под деревьями и медленно подошёл к нам.

Тем временем мы приподняли раму с одного края и начали сноровисто собирать битую птицу в заранее подготовленный мешок. Прежде чем кинуть в него очередную птичку, мы предусмотрительно сворачивали ей голову.

Остановившись над нами, старик молча наблюдал за нашей работой. Глаза его были задумчивы. А сведённые у переносицы брови выдавали сложную мыслительную работу, происходившую у него в голове.

Вскоре нас окружила ватага остальных ребятишек, восторженно визжащих и тыкающих пальцами то в нас, то в мешок с птицей, то в сделанную нами раму ловушки.

Добыча получилась довольно приличной.

Пятёрка диких кур, десяток голубей средней упитанности и некоторое количество воробьёв. И это – за полчаса охоты!

Собрав всё, что было возможно, в мешок. Я протянул его Старому Охотнику. Он мешок принял, слегка прикинул его вес и положил у своих ног. Потом ещё раз взглянул на ловушку.

– Кто это сделал?

Вопрос вроде бы ко всем. Но смотрит только на меня.

– Мы вместе, – ответил я за всех троих.

– Кто придумал?

– Завр, – Лур и Кассу одновременно указали на меня пальцами.

– Хорошо, – качнул головой старик, – Лур, Кассу, покажете остальным, как это делать. Птицу можете съесть все вместе. Для рода этого будем мало, а вам – хватит. Завр, иди за мной…

Повернувшись, Старый Охотник направился в сторону пещеры. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ним.

До самой пещеры мы шли молча. Войдя в пещеру, Старый Охотник сразу же направился в дальний её конец. Там был небольшой закуток, отгороженный от всего остального пространства пещеры шкурами, висящими на жердях, лежавших на треугольных подпорках. В этом закутке располагался Гукур. И далеко не каждый член нашего рода мог входить за эти шкуры без разрешения шамана. Судя по всему, Старому Охотнику такое разрешение не требовалось. Подойдя к отгороженному закутку, он махнул мне рукой – «жди здесь» и исчез за шкурой.

В ожидании, чем всё закончится, я присел на камешек.

Совещались они с шаманом довольно долго. Из-за шкуры доносились приглушённые голоса, и едва уловимые чувства и эмоции: недоумение, любопытство, настороженность и – неопределённость.

Наконец, одна из шкур чуть отклонилась в сторону, и Старый Охотник махнул мне рукой – «заходи».

Я нырнул под шкуру, выпрямился и быстро осмотрелся.

Шаман сидел на импровизированной постели, сделанной из охапки речного тростника, брошенной у стены пещеры и накрытой сверху парой косматых шкур. Посох его лежал рядом с хозяином. Старый Охотник сидел сбоку, на камне. Перед ними горел небольшой костерок, служивший в данный момент скорее источником света, чем для использования его в каких-либо иных целях. Тут и там были развешаны засушенные пучки трав. Рядом с постелью шамана на широком и плоском камне лежали два совершенно белых черепа с вытянутыми мордами и клыками хищника. Судя по размерам – животные были достаточно крупными, чтобы вызывать у противника уважение одним своим видом.

Я невольно задержал свой взгляд на черепах, рассматривая их.

– Завр, – окликнул меня хриплым голосом шаман.

Я взглянул на него.

– Завр, ты знаешь, кто это? – он указал рукой на черепа.

– Нет…