Почему она обвиняет меня в краже?
По лицам остальных я поняла, что они уже осудили меня.
– У меня там крупная сумма денег, больше некому! Никогда подобного у нас в коллективе не происходило! Она не только убийца, но и воровка!
Мне хотелось защитить себя, возразить ей, но язык словно прирос к нёбу.
– Дамла, ты не против, если мы проверим твою сумку? – не дожидаясь моего согласия, заведующая направилась к тумбе, на которой стоял мой рюкзак.
Она начала открывать его, и я заранее знала, что она найдет внутри треклятый кошелек. Посмотрела на медсестру и увидела на ее лице злорадство.
– Эмелия? Это твоя вещь? – разворачиваясь к нам, заведующая показала красный лаковый бумажник.
– Да-да, это он! Я же говорила, что это она его украла!
Медсестра рванула вперед и выхватила свою вещь у заведующей. Она открыла его и начала демонстративно трясти купюрами.
– Вызывайте полицию, – строго посмотрев на меня, произнесла заведующая. – Нам воровка в коллективе не нужна!
Другие работники зашушукались между собой.
– А я ещё работу тебе предложила, – продолжила она, разглядывая меня с упреком. – Ты ввела меня в заблуждение своим отношением к старикам.
Покачивая головой, она вышла. Остальные остались стоять, глядя на меня с презрением.
Мои плечи поникли. Стало обидно от несправедливости и мерзкого обвинения, которое на меня повесили. Я не стала ничего им говорить или объясняться. Понятно, что они поверят своей коллеге, а не кому-то вроде меня с клеймом уголовницы.
Минут через двадцать прибыли полицейские, забрали меня и Эмелию в участок. Там она, не стесняясь, продолжала врать и давать показания. Очень красочно и уверенно рассказывала, что я украла ее кошелек. Ненадолго я усомнилась в себе.
Может, у меня провалы в памяти или я страдаю лунатизмом и действительно обокрала бедную женщину?
Когда очередь дошла до меня – я дала показания, но они не особо волновали полицейских. Видела, как офицер скептически смотрел на меня, когда я заявила, что ничего чужого за всю свою жизнь ни разу не брала.
Мне задали пару вопросов и отправили в камеру. Офицер предупредил, что сообщит обо всем моему куратору. Мою дальнейшую судьбу будут решать с Рустамом.
– Кажется, тебе очень нравится за решеткой, – неожиданно звучит голос Рустама в помещении.
Я увожу взгляд от потолка и смотрю на него. Он стоит у входа в изолятор и смотрит на меня, нахмурив густые брови. Резко встаю со своего места. С тех пор, как меня здесь закрыли, я с ужасом ждала его появления. А сейчас при виде него меня одновременно охватывает радость и злость.
– Это становится некой традицией, – прошагав вперед и остановившись у решётки, произносит он. – Вызволять тебя из камеры, – поясняет, встретив мой вопросительный взгляд.
Насмешка и ирония в его голосе убивают мои последние нервные клетки.
– А я не просила об том! – огрызаюсь я.
Сажусь обратно и скрещиваю руки на груди. Я вновь злюсь сама на себя, но не сдерживаюсь и срываюсь на Рустама:
– Вызволять меня из камеры – это ваше добровольное хобби. Не нужно упрекать меня в этом!
Меня возмущает, что, даже будучи одетым в простые светлые джинсы и клетчатую рубашку, он выглядит очень представительно. От него пахнет дорогим парфюмом – я слышу нотки мускуса и амбры. От меня же несет бомжом, который продолжает храпеть рядом.
– Да, благодарить ты не умеешь… – произносит Рустам спустя пару секунд. – Жду тебя на улице.
Как только он выходит, появляется полицейский с ключами. Открывает мне камеру и велит выходить. В участке, перед тем как уйти, меня просят подписать документ. Я расписываюсь и прижимаю к себе рюкзак, который мне возвращают. Выхожу и чувствую облегчение, когда прохладный воздух касается лица.
Рустам стоит неподалёку. Он замечает меня и, кивнув на свой автомобиль, двигается к нему. Оставляет пассажирскую дверь открытой и садится в машину. Я ныряю в салон и закрываю за собой дверь, пристегнув ремень безопасности. На языке вертятся слова благодарности, но я никак не могу произнести их вслух.
– Ты голодна? – спрашивает он, когда мы выезжаем со стоянки полицейского участка.
– Что? – его вопрос застает меня врасплох.
Я ожидала, что он начнет расспрашивать меня о произошедшем. Да и сама хотела узнать, как ему удалось добиться того, чтобы меня отпустили. Ведь одно из условий моего досрочного освобождения заключалось в том, что я не должна была нарушать закон.
– Я спрашиваю, хочешь ли ты есть? Точнее, когда ты ела в последний раз?
Он кидает на меня быстрый взгляд и вновь возвращает внимание на дорогу.
– Я… Я не помню… И не знаю, хочу ли есть…
Замолкаю, прислушиваюсь к себе. В последнее время я практически не испытываю чувство голода. Ем по режиму, в одно и то же время, как это было в тюрьме.
Рустам никак не комментирует мой невнятный ответ. Он едет, наблюдая за движением на дороге. Я же начинаю нервно ерзать на сидении, испытывая внутренний дискомфорт. От чего-то я чувствую острую необходимость объяснить ему все, что произошло. Я не хочу, чтобы он думал обо мне ещё хуже, чем есть на самом деле.
– Я не брала кошелек этой женщины, – выпаливаю я, когда наше молчание затягивается.
Рустам усмехается, и от этого у меня засасывает в желудке.
Он думает, что я воровка…
Мне становится не по себе.
– Уверен, что это так, – коротко бросает он.
Он без объяснений смотрит сквозь лобовое стекло. Ждёт, когда светофор загорится зеленым, чтобы продолжить движение. Я перевожу взгляд на пустую трассу, пытаясь отыскать там хоть что-то интересное.
Почему он не смотрит на меня?
– И откуда такая уверенность? – спрашиваю, стараясь скопировать его манеру речи.
Рустам поворачивает голову в мою сторону. От его взгляда мне становится неуютно. Во мне поднимается чувство вины. В момент, когда наши глаза встретились, остро ощутила себя убийцей его отца. И то, что я нахожусь рядом с ним, кажется мне кощунством по отношению к покойному Муразу Низами.
– У тебя моя банковская карта. И за семнадцать дней, что она у тебя, ты потратила всего лишь тридцать два доллара. Я подозреваю, что ты равнодушна к деньгам. Тебе незачем брать чужие бумажники. Верно?
Я облегченно киваю.
– Я поссорилась с этой женщиной, потому что она плохо обращалась с одной из старушек. А потом она обвинила меня в воровстве.
Как я не стараюсь скрыть обиду в голосе, вижу по его взгляду, что он распознал ее.
– Завтра поедем туда и разберемся во всем, – вновь сосредоточившись на дороге, твердо обещает он.
Что-то в его голосе заставляет меня сжаться изнутри.
Почему он защищает меня?
Это дико пугает. Так не должно быть.
– В чем разбираться? Они видят во мне убийцу и уголовницу. И они правы.
Я наблюдаю за ним, не сводя взгляда. Жду его реакцию на мои слова. Вижу, как напряглись его челюсть и руки на руле. Чувствую некое удовлетворение. Мне нужно было убедиться, что он помнит, кто я такая.
– Напоминаю, – стараюсь, чтобы голос не зазвенел от напряжения, которое разливается по венам. – Я отравила твоего отца! Он умер из-за меня…
Сказав эти слова вслух, я понимаю, что делаю это для себя, а не для него. Мне тоже не стоит забываться, кто я и какое зло причинила ему. Я не должна обманываться его добрым отношением к себе.
Рустам резко нажимает по тормозам, от чего я немного слетаю вперед. Если бы не ремень безопасности, то точно бы ударилась об панель или лобовое стекло.
– Я помню об этом каждую гребанную минуту, – цедит он медленно, испепеляя меня взглядом карих глаз.
Не знаю, что ему ответить, и боюсь, что зашла слишком далеко, испытывая его нервы на прочность. Я поджимаю губы и увожу взгляд в сторону.
Замечаю, что мы въехали на частную территорию с таунхаусами.
– Вылезай, – говорит приказным тоном.
Рустам выходит из машины. Я выдергиваю ремень безопасности и спешу покинуть салон.
– Куда мы приехали? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.
– Ко мне домой, – отвечает он, направляясь во двор одного из таунхаусов.
Я застываю на месте.
Какого черта он привез меня к себе?
В памяти сразу всплывает его надменная жена.
Он замечает, что я не следую за ним. Рустам останавливается и поворачивается ко мне.
– Чего замерла, как статуя?
– Мирай, кажется, так зовут вашу жену? Не думаю, что она будет рада гостье вроде меня, – отвечаю, запинаясь.
– Мирай больше нет, – отвечает он, ошарашив меня.
– Ой, какой кошмар, – протягиваю в ужасе.
Мой разум затуманивается. Как ее жизнь могла оборваться в таком молодом возрасте? С тех пор как Рустам дал мне телефон, у меня то и дело возникало желание залезть на страницу девушки. Но я останавливала себя. Боялась, что он может отследить, какие страницы я посещаю.
Я неосознанно шагаю к нему.
– Мне так жаль, Рустам, я соболезную вашей утрате. Как это произошло?
Мужчина смотрит на меня, его глаза сужаются, словно он старается понять смысл моих слов.
– Мирай живее всех живых, – он начинает смеяться, смотря на меня, как на идиотку. – Мы развелись.
Глава 6.
Я впервые вижу, как смеется Рустам. Его лицо преображается, губы растягиваются в красивой улыбке, обнажая ряд белоснежных зубов. Трудно поверить, что передо мной стоит тот самый властный и строгий мужчина, каким я запомнила его в Варшаве. Тогда одно лишь его присутствие могло ввергнуть меня в состояние, граничащее с обмороком.
– Как можно было развестись с такой красоткой? – бурчу себе под нос, вытаращив на него глаза.
Мирай, конечно, высокомерная и самодовольная, но очень красивая и эффектная девушка. К тому же она из богатой и влиятельной семьи, под стать Рустаму Низами. Наверное, если бы у меня были такие внешние данные и возможности, как у неё, я бы тоже ходила с вздернутым вверх носом.
– Порой одной красоты чертовски мало, – изрекает Рустам, став серьёзным, как и прежде.
– И это звучит из уст мужчины? – подхожу к нему ближе и с недоверием смотрю в глаза, – Я начинаю подозревать, что с вами что-то не так.
– Я уже говорил, что я не похож на тех мужчин, которых ты знала, – напоминает он, понизив голос и приблизившись ко мне.
