– Первые двое родов у меня были естественные, а третьи – кесарево. Три года назад. Поэтому и сейчас снова делают кесарево, – Даша пожала плечами и повернувшись к соседке спросила, – Гуль, ну как ты сегодня?
Гуля, тихая узбекская девочка, бессильно лежала в кровати, и еле слышно ответила:
– Лучше.
– Гуле вчера сделали операцию, – пояснила Даша, – внематочная беременность. У нее такие боли были, что она ничего не помнит. Привезли ее, говорят – раздевайся, готовься к операции, а она просто стоит, скрученная в три погибели, и мычит.
Гуля еле слышно засмеялась и спрятала лицо в ладошки.
– Мы ей говорим, а она не слышит ничего, – вставила Люда.
– Да, – вынырнула из ладошек Гуля. – Когда ехала, боль еще не была такой сильной, а здесь я уже просто теряла сознание.
– Болевой шок, – закивала Люда.
Галя, отвернувшись к окну, спала.
Полдесятого утра в палату стремительно вошло несколько врачей – обход, которого все так ждали. Доктора стали быстро переходить от одной койки к другой. Мы не успевали и слова вставить. Безмолвные экспонаты в музее, на которые пришла посмотреть экскурсионная группа. «Никитина, тридцать лет, двадцать пять недель, поступила сегодня ночью с кровотечением, на УЗИ патологий не обнаружено, наблюдаем». И – переход к следующему экспонату.
Один из врачей – высокий мужчина в очках – судя по всему, был главным. У него за спиной прятались двое молодых практикантов, по бокам располагались два доктора средних лет, а водила им экскурсию невысокая кудрявая женщина в зеленом халате с бабочками. Она как будто была единственной живой среди этих молчаливых истуканов с непроницаемыми лицами. В конце зачитывания моей карты она неожиданно мне улыбнулась:
– Как вы сейчас себя чувствуете?
– Все в порядке.
– Я позже подойду.
Обход ушел, и сразу же у Дарьи зазвонил телефон. Со всей палаты только она постоянно с кем-то разговаривала, и всегда разными голосами: то ласковым, заботливым – с детьми, то разочарованно-раздраженным – с мужем, наверное.
Через час вернулась врач.
– Ну что, девчонки, с кого начнем? – она задорно вошла в палату и оглядела нас. – С кем еще не знакома, сообщаю: меня зовут Зелина Елена Вахтанговна, я ваш лечащий врач.
– Так… Мирослава, – обратилась ко мне Елена Вахтанговна, пробежав глазами по карте. – Кровотечение прекратилось? – я кивнула. – Это хорошо, – задумчиво проговорила она. – На УЗИ никаких гематом, но плацента прикреплена очень низко – вплотную к зеву по передней стенке. То есть может быть такое: живот растет, передняя стенка матки растягивается, и по краю плацента немного кровит. Будем пока опираться на эту версию и наблюдать.
– А долго наблюдать? – поинтересовалась я, – у меня у старшего сына день рождения в пятницу…
– Понятно, будет видно, – обнадеживающе улыбнулась Елена Вахтанговна и стала перелистывать медицинские карты. – Людмила, – она перешла к моей соседке. – Сегодня чуть позже вызовем вас на консилиум.
Люда обреченно кивнула, и доктор перешла на другую сторону палаты.
– Галина, – обратилась она к холмику на кровати, холмик тяжело заухал, переваливаясь на бок и поднялся разбуженной женщиной с тяжелым взглядом. – Сегодня во второй половине дня будем накладывать швы, – Галя молча показала пальцами «ок», и Елена Вахтанговна перешла к ее соседке, – Ну что, Гульнара, как самочувствие?
– Да все в порядке, – ответила Гуля, и по ее голосу было понятно, что ей все равно, как ее самочувствие. Жива – и жива. – Домой хочу, к дочке, – только и добавила она.
– Скоро пойдешь домой. Скажи мне лучше вот что. Второй раз у тебя внематочная беременность (и на этот раз трубу сохранить уже не удалось), четыре аборта было… А ты еще молодая совсем, вся жизнь впереди. Каким способом вы с мужем предохраняетесь?
Гуля равнодушно пожала плечами:
– Да никаким…
– Я так и думала, – кивнула врач.
– Муж не любит презервативы. Не та чувствительность, говорит…
Повисшую паузу взорвал возмущенный возглас Дарьи:
– Не та чувствительность! Вы только послушайте! Жена теряет здоровье, через такие муки проходит, чуть жизни вот вчера не лишилась, а он: «Не та чувствительность!»
Потупленные Гулины глаза будто говорили: такова моя жизнь, и ничего тут не изменить. Склоненная головка выражала примирение со своим подчиненным положением, молчаливое согласие страдать ради удовольствия мужа. Она не делала из себя жертву, нет, просто ее мир был таким, и другого она не знала. Это поняла и Елена Вахтанговна. Сказала что-то про противозачаточные таблетки, Гуля ответила, что это дорого, доктор вздохнула и повернулась к Дарье.
– Ну что, Воронец, надумали, когда будем день рождения делать?
У меня у третьего день рождения десятого мая, вот пусть и у этого – тоже. Два брата – один праздник, один торт – удобно! Все равно ведь вместе будем отмечать.
– Вы хорошо подумали? – уточнила Елена Вахтанговна серьезным голосом. – Я ставлю в расписание и потом двигать ничего уже не буду.
– Ну да, удобно же! – подтвердила Наталья, удивляясь, чего тут думать.
– Хорошо, записала вас на кесарево десятого мая. Не прощаюсь, девочки!
– Доктор, и трубы! – спохватилась Даша.
– Что трубы?
– Трубы перевяжите во время операции. Чтобы уж больше никогда.
– Вы уверены?
– Конечно, у меня ж четвертый, – и она похлопала себя по животу.
– Ну хорошо, отмечу это в вашем согласии на операцию.
Как только врач ушла, мы в один голос накинулись на Дашу.
– Ты что творишь, мать! Околоплодные воды в голову ударили? – заорала шепотом Галя.
– Вы о чем? – не поняла Даша.
– Это иллюзия, никогда не будет у вас одного торта – всегда будет два… – меланхолично добавила Люда.
– Да они же братья, – начала растерянно оправдываться Даша, – и разница у них небольшая – всего три года. Будет общий братский день рождения….
– Нет, дети будут всю жизнь страдать от отсутствия своего собственного отдельного праздника, – ответила я, – а когда станут взрослыми, никогда не будут попадать друг к другу на день рождения.
Дарья обхватила щеки руками и задумалась.
– Ты вспомни себя в детстве, – посоветовала Галя, – день рождения – это единственный праздник, который ты ни с кем не делишь.
– Если ты не из двойни, – рассмеялась Люда.
– Девчонки… Что же я наделала!
Она торопливо обулась, накинула халат и поковыляла в коридор – догонять Елену Вахтанговну.
Я легла на правый бок. В окно начинало заползать своими лучами яркое весеннее солнце – время близилось к обеду.
Иногда женщина может выбирать, когда родиться ее ребенку. Иногда это делают врачи. Астрология говорит, что дата и время рождения определяют жизнь и характер человека. Я не знаю, верить ли в это, но если это так, то как быть с теми, кто родился не по своей внутренней зрелости и готовности выйти в этот мир, а по чужой воле? Чью судьбу они принимают? Навязанную или все-таки свою, и просто судьба вершится через третьих лиц…
А ведь столько всего вершится в нашей жизни через третьих лиц. Стоит ли отделять волю других людей от, скажем, сил природы? На пути Титаника оказался айсберг, но не столько айсберг стал причиной его потопления, сколько роковая цепочка решений разных людей…
Мои размышления перебили слова раскрасневшейся Дарьи, которая только что вернулась и уже снова говорила с кем-то по телефону:
– Да, девятого будут кесарить, я договорилась. Пусть у детей будут отдельные дни рождения, – и она нам всем весело подмигнула. – Так что вернусь домой пораньше. Вам продержаться еще недельку, милая… Ты уж проследи там за Игорьком. Олег мало что понимает, помоги ему, доченька… Ну целую тебя и всех вас.
– Круглова, в смотровую на консилиум, – провозгласила медсестра, заглянув в палату.
Бесцветная Люда медленно поднялась, засунула ноги в домашние потрёпанные тапочки и зашелестела ими по полу.
– Удачи! – пожелали мы шепотом, будто опасаясь, что громкий звук может ей навредить.
Галя снова спала.
Марк не мог дождаться окончания рабочего дня. Заказчики, телефонные звонки, переговоры… Обыкновенный офисный день, а где-то там в больнице его беременная жена совершенно одна.
– Что с тобой, Марк? Ты сам на себя не похож сегодня, – отметил Иван Сергеевич, беспокойно выглянув из-за монитора своего компьютера. – Все в порядке?
Марк никому не говорил о беременности совей жены, но скрывать от Ивана Сергеевича уже не было смысла:
– Супругу сегодня ночью на скорой увезли в больницу. Она беременна.
– Вот оно как. Понятно. Не задерживайся сегодня, съезди к жене.
Иван Сергеевич был хорошим начальником. Для него не существовало нерешаемых вопросов и проблем, которые могли бы отключить его чувство юмора. Марк это очень в нем ценил, многому у него учился. Они работали вместе уже шесть лет и стали почти что друзьями, не смотря на значительную разницу в возрасте.
Но навестить жену в роддоме не представлялось возможным для работающего с девяти до шести человека. Часы посещений: ежедневно с 13:00 до 16:00. А это другой конец города, в обеденный перерыв не смотаешься. Марк решил позвонить Славе после обеда. Но звонить не хотелось. Разве можно по-настоящему поговорить, когда у тебя за спиной сидят коллеги, а она в палате с другими женщинами. Кому нужны эти дежурные разговоры при свидетелях? Возможно поэтому звонок друг другу в течение дня был для их пары явлением редким. К тому же они оба были заняты работой и боялись потревожить друг друга в самый неподходящий момент или отлечь, поэтому звонили только в экстренных случаях, а в основном предпочитали переписываться.
Когда-то все началось с писем, больших бумажных писем, которые они отправляли друг другу по почте в конвертах с марками. Самое длинное письмо, которое он ей написал, насчитывало шестнадцать листов, исписанных с обеих сторон мелких почерком. Слава до сих пор его хранит. Марк любил писать только на бумаге в клеточку. И непременно заполнять каждую строчку, пропуская ряд только при переходе к следующему абзацу.
Позже появилась электронная почта, и они стали писать друг другу электронные письма. А потом появились мессенджеры. Сообщения становились все короче, приходили чаще. В них уже негде было развернуться глубокой мысли: «Когда домой?», «Зайди, пожалуйста, в магазин», «Я купила офигенные шорты!». Но будто храня верность тем многостраничным бумажным письмам, с которых начиналась их любовь, или в силу большой начитанности, ни он, ни она никогда не позволяли себе пренебречь в своих сообщениях знаками препинания. Запятые, тире, точки и двоеточия были расставлены по всем правилам русской литературы, которую оба высоко чтили.
Особенное тяготение Марк испытывал к многоточиям. Только вместо трех точек он всегда ставил две. Это придавало фразам незаконченность глубокого размышления и подразумевало подтекст или возможность продолжения слов, заложенных в фундамент мысли.
Несмотря на десять лет брака с ними до сих пор случались бумажные письма. Когда происходила ссора или возникала обида друг на друга, она писали друг другу письма, как в старые добрые времена. В письме всегда проще рассказать о том, что тревожит. О том, что чувствуешь. Получается проще и бережней по отношению друг к другу.
И когда в жизни происходило что-то очень важное, они тоже писали друг другу. В ту ночь, когда родился Миша, Марк не мог спать и написал письмо своей «богине Мирославе», давшей жизнь новому человеку.
Решено, сегодня вечером Марк напишет письмо Славе и передаст его с Жанной Николаевной в больницу.
– Как отправил гулять на площадку? – меня разбудил вопль Дарьи. – Трехлетку одного отправил гулять на площадку?
После тысячи гневных слов и организации успешной поисковой операции, Даша выключила телефон и устало откинулась на большую и твердую больничную подушку со штемпелем «77». Утенок растянулся в грустной улыбке.
– Ой девочки… Что же… что же это я наделала…
Все смотрели на нее, даже задремавшая Галя вдруг очнулась и повернулась к Даше лицом.
– Жила я себе десять лет с мужем и горя не знала. А тут… встретила случайно первую любовь свою, и от одного раза… – Даша выразительно показала на свой круглый живот. – Смысла прерывать не было: когда поняла – уже поздно было. А муж… Муж, как узнал, так сразу и уехал от меня на родину. Он сам с Кишинева. С осени я его не видела. Дочки и сын так по нему скучают…
Всех оглушило тишиной. Помолчав немного, Даша продолжила:
– Если бы вы знали, какой у меня был муж… Интеллигентный и такой умный, девчонки! Кандидат исторических наук. А у меня, как говорится, мозг – главная эрогенная зона, – Даша засмеялась. – Как же мне с ним было интересно! А этот – Даша затрясла мобильником, – живет сейчас с нами, но муж и отец из него никакой… – Даша замотала головой и сокрушенно добавила, – И поговорить с ним не о чем.
Все, о чем так просто рассказывала эта большая страстная женщина, было самым страшным моим кошмаром. Поддаться минутной слабости и расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь. Разрушить то, что строилось годами.
– Ох, девчонки, – задумчиво продолжила Даша, достав из тумбочки расческу и начав расчесывать волосы. – А я ведь знаете, какая красивая! Тут вы на меня не смотрите, – махнула она рукой. – Что тут-то… А видели бы вы меня там, в жизни!
– А здесь что вам, не жизнь? – спросила, входя в палату пожилая медсестра. – Так только кажется. А потом все забудется, а вот эти дни будут помниться, вот увидите, девоньки. А я за Дорониной.
– Иду, – тяжело поднялась Галя.
Вернулись они одновременно – Люда на своих ногах, а Галю привезли – она была еще под наркозом. Консилиум назначил Люде операцию на пятницу, а Галя уже отмучилась – ей наложили швы на шейку матки – «подшили», как здесь говорят. Это должно помочь ей выносить ребенка.
Когда Галя отошла от наркоза, она стала шутить и совсем перестала спать. В тот же вечер к ней приехала подруга. По виду – как будто из соседней палаты заскочила: одета кое-как, волосы паклей. Они сразу ушли курить. Интересно, как это сочетается – пойти утром зашиваться под общим наркозом, чтобы выносить ребенка, и пойти вечером курить, чтобы ребенок подышал никотином. Впрочем, может Галя и не курила сама, а пошла за компанию, чтобы поболтать с подругой без лишних ушей. В любом случае обратно Галю привезли уже на каталке. Я сперва подумала, что сон все-таки настиг ее в самом неподходящем месте. Подружка бегала вокруг и причитала: «Ну ты, мать, даешь!», «Ну, ты, мать даешь!» А оказалось, что Галя упала в обморок прямо на лестнице – от потери крови. Врачи, конечно, предупреждали, что нужно больше лежать, но она и предположить не могла, что кровотечение после наложения швов может быть таким сильным. Хорошо еще не сломала себе ничего, подруга-то – дунешь, и улетит – не удержала Галю.
Так мы прожили несколько дней. Я чувствовала себя хорошо, и мое собственное положение казалось мне тогда абсолютно благополучным. Я была уверена, что буду, как и в первую беременность, перехаживать. И отвозя меня в роддом на сорок второй неделе в сентябре мы будем вспоминать с ухмылкой этот странный эпизод с попаданием в больницу. А был ли он вообще? Может быть, это был сон? Жуткий кошмар – с кем не бывает.
Вот у них у всех, действительно, проблемы – у Люды, у Светы, у Гули, у Даши, а я здесь оказалась случайно, я здесь временно. Меня скоро отпустят домой, и впереди у меня целое лето.
Лето. Еще в первую беременность с сожалела о том, что она кончится весной, и у меня не будет прекрасного и неспешного беременного лета со всеми этими летящими платьями, индийскими шароварами на бедрах, обтягивающими живот футболками с прикольными надписями и, конечно, фотосессиями. Как это прекрасно, когда не нужно ходить в чужой безразмерной куртке и выворачивать ноги, чтобы натянуть зимние сапоги, которые к тому же еле застегиваются на отекших икрах.
Беременное лето на даче было моей мечтой. Я предвкушала его полгода, еще зимой закупившись всеми необходимыми летними вещичками для модных мамочек. Жемчужиной коллекции были коротенькие голубые шортики на толстой резинке. Главный символ моего лета. Сколько раз я представляла, как лежу в них на дачных садовых качелях и качаю свой огромный живот. А на животе – блюдце с черешней, черной и жирной.
Кто знал тогда, что эти шорты так мне и не пригодятся.
Марк редко садился за руль, разве что по выходным. На работу он ездил исключительно на метро – так быстрее, да и в пути можно заняться чем-нибудь полезным, например, разобрать почту. Автомобилем в их семье основном пользовалась Слава. Сам автомобиль, кстати, тоже выбирала она. Ну как выбирала… Она просто привыкла, что машина должна быть субару, потому что в ее семье всегда были только субару. Ее отец обожал эту марку, и Слава говорила, что субару – это наследственное. Она шутливо называла себя «пилотом субару» и любила быструю, но аккуратную езду.
Марк же никогда никуда не спешил и никогда никуда не опаздывал. Ему вообще претила любая суета. И автомобиль он вел спокойно и очень надежно.
