– Да я придушу тебя сейчас, Разумовская! Ты охренела?! – взвинчивается она.
– Сама ты охренела, – всхлипнув, ухожу из зала в туалет. Долго умываюсь холодной водой, зажимаю пальцами переносицу, стараясь остановить кровь. – Дуры! – по щекам текут слёзы. Сейчас опухнет всё, а мне на лёд сегодня. Роза Марковна совсем не обрадуется моему виду и состоянию.
Руки дрожат. Зря я ответила. Теперь ещё хуже будет. Но так достали, сил уже нет. И никто не слышит, никто не защищает, только сама. А сама… да не получается у меня! Их много, а я…
Снова и снова плещу в лицо холодной водой, чтобы успокоиться. Мой учебный день на сегодня точно закончен. Зато глаза больше не блестят и можно не ходить к семейному терапевту с мамой.
Нервно улыбнувшись, просачиваюсь в раздевалку. Быстро переодеваюсь и, стирая ладонями слёзы, позорно сбегаю из колледжа. Посижу в парке, книжку почитаю или…
Набираю тренера.
– Разумовская? – удивляется Роза Марковна.
– Здравствуйте, – шмыгаю носом.
– Ты плачешь, что ли?
– Роза Марковна, а у вас же сейчас младшие тренируются, да? – задаю ей встречный вопрос, медленно двигаясь по тротуару в сторону ближайшей остановки.
– Да, – подтверждает тренер. – Начали только.
– Можно я приеду, посмотрю? – выдыхаю, остановившись у пешеходного перехода. Смотрю по сторонам. Из-за слёз вижу только силуэты притормозивших машин.
– Вот нужна ты мне тут в качестве зрителя, – хмыкает Роза Марковна. – Детей отвлекать.
– Поняла, – перебегаю через дорогу.
– Что ты поняла, Разумовская? Сопли вытри и приезжай. Хореографический зал свободен. Самостоятельно потренируешься, – как всегда строгая и бескомпромиссная.
– У меня с собой нет формы, – признаюсь ей.
– Так себе аргумент для отмазки от дополнительной тренировки, – усмехается тренер. – Бегом в Ледовый! – командует она и сама скидывает звонок.
Глава 11
Амалия
Прыгнув в подъезжающий автобус, расплачиваюсь с кондуктором, забиваюсь в угол недалеко от двери и достаю из рюкзака маленькое зеркальце. Раскрываю. Охнув, осторожно касаюсь пальцами переносицы. С шипением отдёргиваю руку от ссадины.
Добравшись до Дворца, бегу в ближайший женский туалет к зеркалу побольше.
– Мамочки… – всхлипнув, снова трогаю лицо. Оно припухло в месте ушиба, под глазами красные разводы. Совсем скоро они превратятся в синяки.
Всё это выглядит просто ужасно. Будто я лицом асфальт пропахала, не меньше. И голова болит всё сильнее.
Это же за гранью! Неадекватные!
Хочется что-нибудь поколотить от отчаяния. Но вместо этого я ищу в рюкзаке тональный крем и стараюсь замазать следы на лице. Ссадина всё равно никуда не девается. Ужасно!
Беру себя в руки и отправляюсь в царство четы Павелецких – хореографический зал. Бросив рюкзак, обувь и курточку в угол, встаю перед зеркальной стеной. Разминаюсь, начиная с кистей рук, ступней, постепенно подготавливая всё тело к прыжкам и изгибам.
Включаю музыку на телефоне. Сначала просто слушаю трек, покачивая головой. Начинаю плавно двигаться. Подняв руки вверх, провожу пальцами одной по кисти другой. Легко опуская их, отвожу правую руку в сторону. Наклоняюсь туда же, как дерево при порыве ветра.
Прикрыв глаза, скольжу носками по полу, представляя себя на льду. Разворот, нога уходит в сторону, чтобы толкнуть тело в прыжок. Шаг, толчок, ещё один прыжок в два оборота. Отличный каскад. И я снова ухожу в танец, отклоняясь назад. Выпрямляюсь, закручиваюсь волчком. Мягко опускаю руки. Открываю глаза ровно тогда, когда заканчивается музыка. Улыбаюсь, глядя на своё отражение в зеркале.
Так гораздо легче. На время случившееся в колледже перестаёт быть центром моего внимания. И даже головная боль почти не мешает.
Сменив музыку на более динамичную, отхожу к противоположной стене и работаю только над прыжками, взмывая над полом и глухо приземляясь обратно.
– Неплохо, неплохо, – от двери комментирует Роза Марковна.
Не заметила её. Заканчиваю упражнение и разворачиваюсь к тренеру.
– Та-а-к, – она меняется в лице.
Поджав губы, идёт прямиком ко мне. Хватает за подбородок, всматривается в ссадину, пальцем трёт тоналку и закатывает глаза.
– Это что, Амалия?
– Ничего, – отвожу взгляд, всё ещё тяжело дыша после тренировки.
– Разумовская, мы не в детском саду. И не надо мне рассказывать, что ты споткнулась!
– Не буду, – поднимаю на неё нерешительный взгляд.
– Скажи мне, ты чем думаешь? А если у тебя сотрясение и ты мне сейчас здесь от нагрузок сознание терять начнёшь, а?! – повышает голос Таль.
– Нет у меня сотрясения, правда. Всё хорошо. А это… случайность, – пытаюсь оправдаться.
– Марш к медикам!
– Роза Марковна…
– К медикам, я сказала! И без официального допуска ко мне даже не подходи, – подталкивает меня к выходу.
Сворачиваю за вещами. Обуваюсь, вешаю рюкзак на плечо, куртку на предплечье и послушно иду в медкабинет. Вопреки собственным словам, тренер идёт прямиком за мной. И к местному врачу мы тоже заходим вместе.
Тоналку приходится смывать.
– Твою ж… – тихо ругается Роза Марковна. – Кто тебя так, Ами? Наши?
– Нет, – кручу головой, но врач удерживает меня за затылок и заглядывает в глаза. – На физре в колледже мячом попали в лицо, – приходится признаваться.
– Попали? – хмыкает тренер, явно не особо веря моим словам. – Что там, Вероника?
– Сотрясения нет, но два-три дня я бы понаблюдала, – заключает врач.
– Нет, не надо. Со мной правда всё нормально, я могу тренироваться, – тараторю, задержав дыхание до жжения в лёгких.
– Пять, – глянув на меня, отвечает Роза Марковна.
– Что «пять»? – не понимаю.
– Пять дней у тебя на восстановление под регулярным наблюдением Вероники Филипповны.
– Но у нас же…
– Пять дней, Разумовская, – не даёт договорить тренер. – Мне трупы на льду не нужны. Не было никогда и, знаешь ли, не хочется начинать. Уровень у тебя хороший. Быстро нагонишь пропущенные дни.
Отворачиваюсь, снова злясь на этих идиоток, запустивших в меня мячом. На себя за то, что не смогла увернуться и теперь мне придётся пропустить столько тренировок. Да ещё и сидеть всё это время дома с матерью и сестрой.
Звучит как настоящая катастрофа.
– Вер, выйди, – просит тренер.
Оставляя после себя шлейф из запаха лекарств и духов, Вероника Филипповна оставляет нас вдвоём, плотно прикрыв за собой дверь.
– И чего опять глаза на мокром месте? – смягчается Роза Марковна. – Ами, пойми, я не могу рисковать тобой, репутацией школы, своей свободой в случае, если с тобой что-то случится.
– Я понимаю. Честно, – стараюсь смотреть только на неё.
– Матери твоей я сама позвоню.
– Спасибо, – это спасёт меня от лишних объяснений, хотя упрёки всё равно будут.
– «Спасибо», – передразнивает тренер. – Я понимаю, что сложно защищаться от толпы, которая бросает в тебя камнями. С одной стороны прикрываешься, с другой всё равно прилетает. Но ты не сдавайся, поняла? Сдашься, толпа победит. Ты на лёд зачем выходишь? Живёшь здесь по двенадцать часов периодами?
– Ради победы, – тихо отвечаю ей. – Ради предстоящих соревнований, а потом… я хочу на олимпиаду.
– Вот и там, – Таль кивает на дверь, – тоже олимпиада. Длинная такая, в целую жизнь. И там тоже надо уметь побеждать.
– Я стараюсь. Но на льду пока получается лучше, – снова отвожу взгляд.
– Бесспорно, – смеётся она, коснувшись моего подбородка и развернув к себе лицом.
Разглядывает, качает головой.
В нашем тесном мирке тоже всё непросто. В борьбе за медали внутри одной школы чего только не происходит. И подставить пытаются, и с коньками всякое делают. Но здесь я как дома, в своей тарелке, и до сих пор у меня получалось с этим справляться. А вот воевать тамсразу по всем фронтам, против толпы, как выразилась Роза Марковна, у меня никак не получается.
– Всё, – Роза Марковна расправляет плечи. – Лирическое отступление закончилось. Бегом домой. Завтра к врачу, потом ко мне отчитываться.
Тренер уходит. Возвращается врач. Выдаёт мне специальную мазь, чтобы снять отёк и синяки быстрее сходили. Блистер с таблетками от головы. Одну пью сразу, вторую по инструкции перед сном.
Открываю дверь. По коридору несётся эхо мужских голосов вперемешку с грубоватым, громким смехом. Поправив рюкзак и особо не глядя по сторонам, иду туда. Сворачиваю за угол и сталкиваюсь с кем-то мощным и твёрдым. Он ловит меня, не дав отскочить назад.
Горячие ладони сжимают мои руки чуть выше локтя. Сердце тут же начинает стучать быстрее. Ноздри за секунду улавливают знакомый запах, только теперь его много, он концентрированным облаком окутывает меня сразу со всех сторон.
Мой взгляд стреляет на кисти в татуировках, крупные вены под кожей на предплечьях. Спотыкается о мощные грудные мышцы, обтянутые серой футболкой, и застывает на опасных серых глазах.
Мимо нас проходит вся его компания. Очень взрослые мужчины с большими хоккейными баулами.
– Данте, не тормози, – зовёт его один из них.
«Данте?»– отпечатывается в моей голове.
Это его имя? В жизни бы не угадала.
А кожа под его ладонями скоро воспламенится. Он почему-то не отпускает, а мне безумно волнительно, но не страшно.
Вот он, весь из себя такой огромный и страшный, а рядом с ним ни грамма не страшно. Как такое может быть?
– Осторожнее, Огонёк, – приятный, низкий голос становится последней каплей.
Я до этой секунды и не знала, что мурашек у человека может быть так много. Они стремительно разлетаются в разные стороны, на мгновение останавливая моё дыхание…
Глава 12
Данте
Я сейчас разнесу к хуям эту вселенную за синяки на лице своей девочки! И это, блядь, не лёд! Это точно удар. Когда долго бьёшь людей, начинаешь различать детали на автомате. И вспыхнувшая в груди злость за доли секунды трансформируется в ярость, обжигающую лёгкие.
Огонёк смотрит на меня, испуганно распахнув глаза. Серые, с едва заметным переходом к голубому при игре света. Теперь я знаю…
Она топит меня в своих глазах. Таких наивных, чистых. Между нами секунды. Один вдох, медленный выдох. Мои пальцы непроизвольно сжимаются крепче в попытке погасить собственную ярость. Огонёк вздрагивает. Открытые предплечья в мурашках.
Идиот! Ещё больше пугаю!
Оглушённый грохочущим в груди сердцем, резко убираю от неё руки и ухожу за командой Ночной лиги. Брат Ильхана на удивление легко подстроился под меня сегодня. Наверное, потому, что вечером я должен быть в «Клетке».
Захожу в тренажёрку.
Мужики переодеваются, а мне надо куда-то слить свою злость. Размашисто пересекаю зал, набрасываюсь с кулаками на боксёрский мешок и вваливаю по нему серию быстрых ударов под жалобный лязг цепей, на которые он подвешен. Снаряд не выдерживает моей дури. Срывается, падает, поднимая в воздух облако пыли, и получает ещё несколько ударов ногами.
– Охуеть… – раздаётся сбоку.
Вдыхаю в себя пыль. Горло начинает драть. Иду к кулеру, выпиваю пару стаканов холодной воды. Разворачиваюсь к мужикам. Они всей командой пялятся на меня.
Да, блядь! Я превратил себя в машину, в грёбаное чудовище, чтобы выживать в этом грёбаном мире! А что делать Огоньку? Она же без брони совсем. Так вообще живут?
