Тем не менее дядюшка Пио умудрился напоследок поделиться с Октавио еще кое-какими знаниями, способными облегчить его дальнейшее существование. Уже не в состоянии самостоятельно передвигаться, он объяснил молодому мужчине, достигшему к тому времени двадцатилетнего возраста и успевшему отрастить элегантную бородку, как заранее предугадать ухудшение погоды – дабы не оказаться застигнутым врасплох, как отличить здоровую лошадь от больной – чтобы не застрять навечно в глухом лесу, как быстро подлатать треснувшую ось повозки – не имея соответствующих слесарных инструментов, и как обеззаразить кровоточащую рану посредством прикладывания к ней раскаленного ножа.
– Вот и все, юноша, – еле слышно произнес дядюшка Пио, сплюнув на дорогу густую темную слизь. – Мой организм начал отторгать внутренности, так что я с минуты на минуту испущу дух.
– Проклятье! – воскликнул Октавио, не зная, чем помочь бедному старику, поскольку поблизости находилась только захудалая деревушка, где лекарей отродясь не водилось.
– Ругательствами наши дела не поправишь. Лучше останови повозку и дай мне немного насладиться тишиной. А то скрип колес отдается в висках нестерпимой пульсацией. Того и гляди мозги взорвутся.
– Мы же недавно их смазывали.
– Видать, плохо, раз вокруг стоит такой страшный шум.
К несчастью, причина крылась вовсе не в скрипе колес. Просто дядюшку Пио охватила предсмертная агония, повысившая кровяное давление до запредельного уровня. Что немудрено. Ведь в большинстве случаев уход из жизни сопровождался именно этим. По крайней мере, подобная информация присутствовала на страницах медицинских справочников, коими пестрили книжные прилавки. Жаль, в них не указывались способы воскрешения мертвых, тогда бы ситуация кардинально изменилась – и внутри бездыханного тела, сползшего через миг с облучка, вновь заколотилось бы сердце.
Последующие несколько часов Октавио провел будто в тумане. Он смутно помнил, как добрался до той деревушки, гонимый протяжными завываниями волков, чей неутолимый голод усиливала яркая луна, и как отчаянно колотил в двери местной церкви, пытаясь привлечь внимание настоятеля, без которого нельзя было провести обряд погребения. Затем ему кто-то предложил скоротать остаток ночи у себя дома, однако безграничная привязанность к учителю вынудила его ответить отказом. Разве можно нежиться в тепле, когда близкого тебе человека пронзил насквозь леденящий холод? Тут уж и соломенный настил будет в радость. Лишь бы не отлучаться далеко от повозки, по-прежнему служащей дядюшке Пио надежным пристанищем.
Не бросил Октавио свой пост и утром, попросив одного прихожанина сходить за завтраком, а другого посетить кабинет отче, чтобы узнать – сколько продлится подготовка к заупокойной мессе. Учитывая нешуточные пожертвования, внесенные почтенным сеньором во время ночного визита, падре Антонио решил тотчас выйти наружу и лично ответить на заданный вопрос.
– Дико извиняюсь, но у нас возникли трудности, – начал он обрисовывать текущее положение дел, придав голосу сочувствующий тон, – если вы поможете мне омыть тело усопшего, то со всеми церковными обрядами мы управимся к полудню, однако дальше придется ждать наступления завтрашнего дня.
– Почему? – удивленно вздернул брови Октавио, найдя в словах собеседника очевидную несостыковку. – Неужели на рытье могилы нужны целые сутки?
– Сегодня этим некому заняться, потому что через час местное население отправляется полным составом жать рожь.
– Пусть отправляется! Я и сам могу поработать лопатой.
– Глупость какая. Зачем марать руки при наличии опытных могильщиков?
– Дабы отдать дань учителю.
– Гроб еще в землю опустить надо, и вдвоем нам точно не справиться. Лучше займитесь после службы чтением молитв. Уверяю, любому вновь преставившемуся человеку придется по вкусу такого рода забота.
– Хорошо. Воспользуюсь вашим советом.
– Вот и замечательно.
– Простите, сеньор! – вмешался в разговор прихожанин, отправленный ранее за завтраком. – Моя жена интересуется: яичницу готовить с беконом или зеленью?
– С беконом, – не задумываясь ответил Октавио, сглотнув голодную слюну. – И с зеленью.
– Тогда идемте со мной. Не то, пока я буду туда-сюда бегать, еда может остыть.
– Идите-идите, – утвердительно закивал падре Антонио. – Заодно немного согреетесь. Вас ведь всего от холода колотит. Аж смотреть страшно.
– Меня колотит совершенно по-другому поводу.
– Неважно. Смена обстановки пойдет вам лишь на пользу, так как горечь утраты проще переносить в окружении людей.
– Ладно, схожу. Но только на полчасика.
– Договорились. А я тем временем займусь поиском вещей, необходимых для омовения. Последний раз похороны здесь проводились месяц назад, поэтому многое успело затеряться среди остального хлама.
То радушие, с которым семья прихожанина приняла Октавио, действительно поспособствовало быстрому выходу из унылого состояния, мешающему вздохнуть полной грудью. Потом пришла пора возвращаться обратно, и душа снова стала тяготиться тоской, причиняя невыносимые мучения. Особенно это ощутилось в тот момент, когда дядюшка Пио предстал перед глазами нагишом, тем самым породив поток тревожных мыслей касательно бесполезности земного существования. И вправду, к чему прилагать какие-то усилия ради достижения очередной цели или преодолевать жизненные невзгоды, если в итоге тебя ждет смерть?
– Наверное, зря вы поддались желанию утолить голод, – наконец не выдержал падре Антонио, обратив внимание, насколько сильно побледнел помощник. – На вас же лица нет. Предлагаю сделать перерыв и пойти проветриться.
– Ничего подобного, – сквозь зубы процедил тот, упорно продолжая водить влажной тряпкой вдоль одеревеневшего бедра, испещренного сетью темно-синих сосудов. – Меня ничуть не мутит. Просто я предался глубокой скорби.
– Что-то с трудом верится.
– Повторяю, со мной все в порядке.
Спустя минуту падре остался один, а Октавио пулей выскочил во двор, где его в течение четверти часа выворачивало наизнанку, что, разумеется, не позволило ему приблизиться к стенам церкви до тех пор, пока омовение не было полностью завершено.
– Можно расслабиться, сеньор, – раздалось за спиной без малейшей доли упрека, поскольку реакция на столь жуткий процесс выглядела вполне естественной. – Теперь ваш учитель не вызовет отвращение даже у ребенка.
– Спасибо за понимание. Я несколько переоценил свои возможности.
– Не стоит оправдываться. Такое со всяким может случиться. Заходите, садитесь на стул рядом с алтарем и начинайте читать молитвы. Только не вздумайте трогать монетки, прикрывающие покойнику глаза, иначе вас опять посетят рвотные позывы.
– Приму к сведению.
Если первая половина дня у Октавио тянулась бесконечно долго, вторая – пролетела практически незаметно. Помимо молитв, разученных в раннем детстве, он перечитал большую часть произведений дядюшки Пио, при этом горько сожалея о том, что учителю не удалось поделиться с ним самым ценным своим умением, за счет которого их репертуар постоянно пополнялся новыми пьесами.
– Выходит, мне предстоит всю оставшуюся жизнь довольствоваться старым материалом? – эхом разнеслось по церкви. – И почему Бог не наградил меня подобным талантом, превосходящим в тысячу раз дар чревовещания? Какая жестокая несправедливость! Да-да, учитель! Куда полезней научиться подбирать словам подходящие рифмы. Не говоря про поучительные сюжеты, заставляющие публику призадуматься над той или иной проблемой.
Далее, претензии сменились жалобными причитаниями, сводящимися к тому, что без дядюшки Пио ему станет совсем тяжко, ведь странствовать по свету в одиночку – худшая из всех возможных перспектив, после чего все началось сначала и, казалось, этому не будет ни конца ни края.
– О, Боже! – воскликнул падре Антонио, вернувшись на закате дня с большущей корзиной стираной одежды. – Вы во что превратили мое святилище? И до какого ужасного состояния себя довели в своем стремлении воздать должное учителю? Прямо настоящий бродяга! Или пьянчуга, страдающий похмельным синдромом.
Что примечательно, для возмущений у него имелись довольно веские основания, потому как везде валялись скомканные листки исписанной бумаги, а сам Октавио – весь взлохмаченный да помятый – стоял перед алтарем на коленях и плакал навзрыд.
– Прошу прощения, – прозвучал в ответ дрожащий голос. – Я сейчас приберусь.
– Нет уж! Вам лучше навестить нашего общего знакомого. Он как раз закончил работать и горит желанием скоротать вечер за бутылочкой молодого вина. Кстати, не забудьте прихватить с собой кукол. То-то детишки обрадуются. Скажу по секрету, сегодня им кое-кто поведал о вертепе, покоящемся на дне повозки, так что пустой болтовней отделаться не удастся. Придется расплачиваться за ночлег показом представления.
– То есть в церкви переночевать нельзя?
– Поймите, это для вашего же блага.
– И даже снаружи?
– Разве можно расстраивать детей? У них и без того мало развлечений.
– Все ясно! Вы с ним сговорились.
– Какая разница, кто с кем сговорился, когда речь идет о спасении заблудшей души, не имеющей возможности самостоятельно избавиться от уныния?
– Хорошо. Раз выбора у меня нет, я, пожалуй, соглашусь. Значит, до завтра?
– Да, до завтра. Встретимся на похоронах.
Несмотря на полное отсутствие настроения выступать перед публикой, пусть та и была немногочисленной, Октавио поднялся с колен, расправил полы камзола и направился к выходу. Как ни крути, а в словах падре Антонио просматривалась четкая логика: дядюшке Пио уже ничем не поможешь, зато его дело может жить вечно, если не сидеть сложа руки, тупо уставившись на распятие.
– Добрый вечер! – поприветствовал гостя счастливый прихожанин, кивнув в сторону своих малолетних чад, сгрудившись возле калитки. – Вас давно заждались!
– Вижу, – слетело со слегка улыбающихся губ. – Мне кажется, сюда следует позвать остальную детвору.
– Непременно позовем! Вы, главное, в дом скорее заходите. Ужин на столе стынет.
– Давайте, мы проводим! – наперебой затараторили дети, тут же окружив Октавио плотным кольцом.
– Ну-ка, живо угомонились! – громко гаркнул прихожанин, пытаясь оградить гостя от назойливой своры оголтелых негодников, однако тот начал гладить каждого по головке, тем самым показывая, что подобное поведение ему доставляет только радость.
В результате вечер удался на славу, принеся всем массу положительных эмоций и незабываемых впечатлений, включая виновника торжества, избавившегося от душевных терзаний задолго до погружения в мир сновидений. Не посетили его тяжелые мысли и утром, лишний раз доказав справедливость суждений по поводу поразительной способности священнослужителей излечивать любые сердечные раны.
– Просыпайтесь, сеньор! – еле слышно произнес маленький, но очень бойкий мальчуган, который во время представления изъявил желание тоже стать артистом кукольного театра. – За вами пришел падре Антонио.
– Спасибо, – сладко потянулся Октавио. – Правда, я уже не сплю. Здешние петухи настолько крикливые, что могут мертвого из могилы поднять.
– Вы возьмете меня с собой?
– Извини, приятель, но нет.
– Почему?
– Тебе еще рано отправляться в странствия. К тому же сперва стоит спросить разрешения у твоих родителей.
– Может, не спрашивать? Нам ведь наверняка ответят отказом. Предлагаю просто взять да и убежать!
– Ничего не выйдет. Нас тут же догонят.
– Так мы помчим во весь опор!
– Все равно догонят.
До боли знакомая ситуация мигом породила на лице Октавио довольную ухмылку. Не иначе как он достиг уровня мастерства дядюшки Пио и теперь к нему самому начали набиваться в ученики.
– Приятно слышать ваш бодрый голос, – прервал беседу прихожанин, отвесив сынишке звонкий подзатыльник. – А ты перестань приставать к гостю со всякой ерундой. Лучше сходи за его выглаженным камзолом и начищенными сапогами.
– Слушаюсь, отец!
– Зря вы так.
– Отнюдь. Этот мелкий прохвост постоянно норовит улизнуть из дома и лишь рукоприкладство ограждают мою семью от невосполнимой потери.
Когда падре Антонио увидел Октавио, то не поверил своим глазам. Вместо бледного и осунувшегося бедолаги перед ним стоял розовощекий и подтянутый мужчина, коему было в самую пору отправляться на свидание с какой-нибудь знатной особой.
– Вас прямо не узнать, – непроизвольно вырвалось из его груди, вопреки данному обету избегать бурного проявления чувств. – Не хватает только шляпы и трости.
– Все благодаря вам, отче, – раздалось через секунду одновременно с низким поклоном, означающим искреннюю признательность за оказанную помощь. – А трость со шляпой лежат у меня в повозке.
– Что ж, тогда пройдемте к ней, чтобы на похоронах вы выглядели еще солиднее.
Пока Октавио предавался отдыху, во дворе церкви произошли существенные изменения. Во-первых, там появилось много венков, украшенных, как и полагается, черными ленточками; во-вторых, возле дверей кто-то из прихожан поставил телегу, запряженную двумя гнедыми жеребцами, чьи челюсти безостановочно пережевывали сочную зеленую траву, наваленную заботливым хозяином прямо под их мордами; и в-третьих, вокруг толпился десяток-другой местных жителей – видимо, согнанных настоятелем для последующей организации траурной процессии, что являлось укоренившейся традицией, которую обязан был соблюдать каждый уважающий себя верующий.
– У нас все готово! – выкрикнул плечистый малый, прервав порученное ему задание распутать два мотка веревки. – Осталось вынести гроб, погрузить его на телегу – и можно выдвигаться.
Приняв слова товарища за команду, от толпы отделились еще три здоровяка, однако Октавио поспешил внести кое-какие уточнения:
– Я тоже хочу в этом участвовать.
– Как вам будет угодно, – произнес падре Антонио, указав рукой на повозку. – Забирайте ваш головной убор и трость, а потом проходите внутрь святилища.
Спустя пару минут члены траурной процессии расхватали венки, выстроились позади телеги и неспешно двинулись в сторону кладбища, стараясь разговаривать как можно тише, дабы не потревожить сон покойника, поскольку это грозило ужасными последствиями. Довольно глупое суеверие, не имеющее ничего общего с истинным положением вещей относительно реакции мертвого тела на внешние раздражители. Тем не менее, мало кому хватало смелости доказать обратное посредством повышения тона. И все потому, что суеверия шли рука об руку с традициями, неминуемо обретая свойства постулатов, не подлежащих сомнению.
Воспользовавшись правами организатора похорон, падре Антонио шествовал впереди, удерживая жеребцов за уздцы. В свою очередь, Октавио прижимался вплотную к телеге, внимательно следя за тем, чтобы при наезде на кочку с глаз дядюшки Пио случайно не соскочили монетки. Еще он без остановки повторял про себя прощальную речь, сочиненную им в промежутках между молитвами и причитаниями.
– Почти добрались, – сообщил плечистый малый, заприметив вдали покосившиеся кресты, средь которых мелькали фигуры чумазых землекопов. – Надеюсь, эти чертовы пьянчуги закончили работу.
– Следи за языком, окаянный! – смерил грубияна укоризненным взглядом падре Антонио. – Не то заставлю до вечера петь псалмы.
– Простите, отче, – начал оправдываться тот, не на шутку перепугавшись. – Само как-то вырвалось.
– Вранье! Просто ты с одним из них вчера подрался и сейчас пытаешься выместить зло ругательствами.
– Обещаю, больше такого не повторится.
– Ловлю на слове.
Стоило Октавио очутиться в том месте, где собирались предать земле дядюшку Пио, как его сердце моментально наполнилось восхищением. Слева разросся густой куст можжевельника – усыпанный мелкими шишками, справа виднелся ухоженный цветник – пестрящий всеми цветами радуги, а позади – буквально в ста шагах от вырытой могилы – журчал узенький ручеек.
– Пожалуй, я сам был бы не против здесь обосноваться, – сказал он с расстановкой, – впрочем, как и многие другие люди, задумывавшиеся хотя бы раз о смерти.
– Успеется, – отпустил уздцы падре Антонио. – Во избежание повторения событий вчерашнего дня советую сконцентрироваться на более светлых мыслях. Что касается наших текущих дел, – строгий взгляд коснулся плечистого малого, – то мне хотелось бы поскорей увидеть гроб на дне могилы.
– Хорошо, – раздался бодрый голос. – Главное, чтобы потом землекопы не подкачали.
– При чем тут мы? – возмутился один из землекопов, стыдливо прикрыв рукой выступающее из кармана горлышко бутылки. – Лучше проследите за плотником. Как бы он с похмелья пальцы себе не расплющил.
– У меня все под контролем, – ответил худощавый паренек, сжимающий в руках молоток.
– Хватит болтать, – не вытерпел падре Антонио. – Живо приступайте к работе!
– Сей момент, отче!
Боясь еще пуще разгневать своего духовного наставника, кому было свойственно подвергать нерадивых прихожан изнурительным наказаниям, включая пение псалмов или долгие посты, товарищи плечистого малого – а через секунду и он сам – бросились сломя голову выполнять поставленную задачу, сперва пропустив под гробом веревки, и затем бережно перенеся его к могиле, дабы плотник имел возможность заколотить крышку гроба, стоя перед ним на четвереньках. Дальше, при мощи тех же веревок, гроб медленно сполз вниз, после чего падре Антонио поманил пальцем Октавио.
– Помимо моей разрешительной молитвы вам тоже надо что-то сказать.
