Пётр Никитин "Профессия: разгадывать криминальные тайны"

– А мне известны случаи, когда при отсутствии мест в палатах стационара, тяжелобольных располагали непосредственно в коридоре. Главное же тут, как я понимаю, чтобы больные находились под наблюдением и контролем врачей…

– Повторяю, у меня не было объективных данных, указывающих на наличие у Будько тяжёлого заболевания.

– А вы не задумывались во время выезда к Будько над тем, почему она пришла ночевать к соседям? Явно же, ей было настолько плохо, что она боялась оставаться одна.

– Я – медицинский работник, а не гадалка.

Отпустив Ревякину, Горовой отправился домой к невропатологу Савенко, семья которой, как он знал, проживала в двухквартирном доме на улице Чапаева, в трёх минутах ходьбы от прокуратуры.

– Я отниму у вас ровно пять минут, – сказал следователь невропатологу. – Не смогли бы вы подсказать мне, кто была та женщина-врач, которая по вашей просьбе расшифровала электрокардиограмму Будько Веры Васильевны?

– Ах, вот вы о чём! Это была Гамалеева Зоя Андреевна, преподаватель нашего медицинского училища, которая до вчерашнего дня на полставки подменяла терапевта Левицкую, уходившую в отпуск.

– Странно мне, что вы не спросили, для каких целей мне нужны эти сведения, – улыбнулся следователь.

– Да вся больница уже знает о вашем расследовании… и напряглась в ожидании его результатов. Вы считаете кого-то из врачей виновным в смерти Будько?

– Я по факту смерти Будько ничего не расследую, лишь провожу проверку по заявлению её дочери. Очень возможно, что по итогам проверки будет возбуждено уголовное дело. Делать выводы о чьей-то виновности пока преждевременно – я всего лишь выясняю подробности того, как была оказана медицинская помощь Будько в связи с её кардиозаболеванием.

Утром в понедельник Горовой беседовал с преподавателем Веденеевского медицинского училища Гамалеевой, сорокалетней статной шатенкой с открытым уверенным взглядом, несколько широковатой в кости, что, однако, не лишало её привлекательности.

– Я преподаю в медучилище терапию. Пока у нас нет занятий и учащиеся находятся на летних каникулах я согласилась с предложением главного врача районной больницы подменить на полставки ушедшую в отпуск врача-терапевта Левицкую, – рассказывала Гамалеева. – Двадцать седьмого июня я вела в поликлинике приём больных. Около тринадцати часов ко мне в кабинет невропатолог Савенко привела больную Будько и попросила расшифровать её электрокардиограмму, а потом, в зависимости от результатов прочтения кардиограммы, решить вопрос о лечении этой пожилой женщины. В электрокардиограмме, которая была снята ещё в предыдущий день, я обнаружила отчётливые признаки повреждения миокарда. Тут же выписала ей направление в терапевтическое отделение райбольницы для прохождения стационарного лечения. По моему поручению медсестра сопроводила больную в стационар.

– Двумя днями ранее я беседовал с медицинской сестрой кабинета функциональной диагностики Кандыбой. Она утверждала, что не увидела в этой кардиограмме никаких признаков инфаркта миокарда, – заметил следователь.

– Что может понимать младший медицинский персонал в сложных вопросах кардиологии?

– А не смогли бы вы популярным языком объяснить мне, по каким именно признакам или признаку, вы усмотрели в кардиограмме Будько тяжёлое заболевание – инфаркт миокарда?

Гамалеева ненадолго задумалась.

– Вы сомневаетесь в моей квалификации? – строго взглянув на следователя, вопросом на вопрос ответила она.

– Отнюдь нет. Мне это нужно, Зоя Андреевна, для понимания всех обстоятельств.

– Основными элементами кардиографической кривой являются: зубцы – это все выпуклости, направленные вверх или вниз; сегменты – расстояния между соседними зубцами; интервалы – отрезки, включающие в себя и зубец, и сегмент. Каждый из этих элементов отображает процесс, происходящий в сердце. Именно по их размерам, размещению относительно прямой линии, особенностям в различных отведениях врачи и могут расшифровать электрокардиограмму, – последовали терпеливые разъяснения преподавателя терапии. – Получив в руки электрокардиограмму, доктор начинает оценивать её в следующем порядке. Сначала определяет, ритмично ли сокращается сердце, проще говоря, устанавливает, правильный ли у больного сердечный ритм или нет. Затем подсчитывается, с какой скоростью бьётся сердце. По конкретным признакам определяется источник возбуждения в сердце. После этого врач оценивает проводимость сердца по длительности зубцов и сегментов, для каждого из которых существуют свои показатели нормы. Определяется электрическая ось сердца. Затем детально анализируются зубцы, сегменты и интервалы. По мере выполнения этих исследований составляется заключение. Я в кардиограмме Будько увидела возвышение одного из сегментов, визуально напоминающее кошачью спину. У медиков этот признак так и называется «кошка» или «кошачья спинка», он свидетельствует о наличии у больного повреждения миокарда.

Видимо, что-то в выражении лица следователя не понравилось Гамалеевой, поскольку она поинтересовалась:

– Вы что-нибудь поняли из моих слов?

– Стараюсь… Но вам придётся ещё один раз повторить сказанное, чуть помедленнее, чтобы я смог записать.

– Ну, если это вам требуется, то почему бы мне не повторить, – великодушно согласилась женщина.

«За два дня в стационаре и поликлинике районной больницы не нашлось грамотного специалиста, способного расшифровать электрокардиограмму тяжелобольной женщины! Гамалеева не в счёт, она, человек со стороны! – со злостью констатировал Горовой. – Что это? Природная бездарность? Лень? Засосавший сельский быт, мешающий поддержанию и совершенствованию необходимых профессиональных навыков?».

В тот же день Горовой навестил на дому (можно было вызвать повесткой, но не хотелось терять время) двух женщин, Безденежных и Уварову, которые лежали с Будько в одной палате терапевтического отделения. Их данные по просьбе следователя выяснила Екатерина Николаевна Чернова, начмед больницы, установить адреса помогли сотрудники паспортного стола.

Безденежных пояснила, что с мая по июль находилась на стационарном лечении в терапевтическом отделении райбольницы по поводу гипертонии. В конце июня в палату поступила пожилая женщина по фамилии Будько, которая болезненно выглядела, непрестанно жаловалась на сердечные боли. Кто-то из медработников терапевтического отделения перед госпитализацией отправлял Будько домой за сменным бельём и средствами личной гигиены, объяснив, что за то время, пока она ходит, будет подготовлено место в палате. Будько высказывала недоумение по этому поводу: «Гоняли меня домой, а вот терапевт из поликлиники, направившая меня в стационар, говорила, что при моём заболевании сердца противопоказаны любые нагрузки и ходьба». Тем не менее, в первый день и даже в начале второго дня врачи не запрещали больной Будько вставать с постели и двигаться по отделению. В первый день Будько самостоятельно ходила на ужин. Передвигалась она с трудом, жалуясь при этом на слабость, головокружение и боли под левой лопаткой. На следующей день Безденежных помогла соседке сходить в кабинет диагностики, где у неё сняли кардиограмму. Чуть позже заведующая отделением назначила Будько строгий постельный режим. Внимание врачей к Будько было минимальным. Вечером второго дня она умерла.

Уварова, проживающая в посёлке Мирный, который находился в восьми километрах от райцентра Веденеево, подтвердила рассказ Безденежных.

В конце недели Горовому позвонила заявительница Красикова.

– Не закончили ли вы, Алексей Петрович, свою проверку? – поинтересовалась она.

– Пока не завершил, но близок к этому. Мне необходимо дождаться, когда в райбольницу вернётся история болезни вашей мамы, её отсылали в областной центр в связи с вашей жалобой.

– Жаль! А вот Емельяновский облздрав работает быстрее вас, сегодня я получила их ответ.

– Ничего удивительного, перед нами стоят разные задачи. У меня большой объём работы, многих пришлось опрашивать, а специалистам облздрава требовались лишь изучить историю болезни и, исходя из неё, дать оценку действиям медицинского персонала больницы. В облздраве, как я понимаю, проверкой занимались специалисты-кардиологи, которые учились, работали, специализировались по этой теме, а я постигаю прописные истины кардиологии по ходу проверки. И ничего тут не поделать, специфика работы такая: сейчас вникаю в медицинские вопросы, в предыдущем месяце изучал правила ведения жилищного строительства, а месяцем ранее – технологию производства гранулированных кормов для скота. Но это не означает, что мы не доберемся до корней в нашей с вами истории, – объяснил женщине Горовой. – Если письмо у вас под рукой, то попрошу зачитать его.

– Конечно, конечно, – согласилась с ним Красикова. – Слушайте:

…проверка проведена ассистентом кафедры терапии №2 Емельяновского государственного медицинского института кандидатом медицинских наук Баркаловой и заведующей кардиологическим отделением областной клинической больницы Ельсуковой. Проверкой установлено, что заведующая терапевтическим отделением Веденеевской райбольницы Фофанова допустила халатность в отношении больной Будько. Фофанова не организовала своевременного интенсивного наблюдения и лечения больной. Двадцать восьмого июня, когда по электрокардиограмме появились признаки трансмурального инфаркта миокарда, лечение Будько так и не было коррегировано. Двадцать восьмого июня в двадцать один час сорок минут больная внезапно умерла от разрыва миокарда.

– Ну вот, а вы говорили: «Круговая порука!».

– Каюсь, я была не права, греша на людей своими несправедливыми подозрениями… А я ведь вам ещё не всё рассказала. Вместе с ответом на жалобу пришла копия приказа руководителя облздрава, которым Фофанова по итогам проведенной проверки понижена в должности: отстранена от должности заведующей отделением и переведена в рядовые терапевты.

– Какую ещё информацию вы для меня приберегли?

– Больше ничего в конверте не было. А у вас не отпала потребность в полученных мной документах? Высылать их?

– Вышлите, пожалуйста. В нашем деле действует простой принцип: чем больше по сложному вопросу собрано суждений специалистов, тем легче в этом вопросе разобраться и отыскать правду.

– Какая у вас погода? – полюбопытствовала Красикова

– Жарко, плюс тридцать один градус. А у вас?

– Плюс четырнадцать и небольшой дождь.

Выводы Емельяновского областного отдела здравоохранения, сообщённые Красиковой, не удивили следователя, они совпадали с его собственными умозаключениями.

К этому времени он успел тщательно проштудировать должностную инструкцию Фофановой и представлял себе, кто является главной действующей фигурой в терапевтическом отделении, где скончалась больная Будько. Именно в обязанность заведующей отделением вменялись организация и обеспечение своевременного обследования и лечения больных на уровне современных достижений науки и практики, осуществление систематического контроля за работой ординаторов, в том числе за правильностью поставленных диагнозов, качеством проводимого лечения. От заведующей требовалось лично осматривать поступивших в отделение больных, а находящихся в тяжёлом состоянии – в безотлагательном порядке. Закончив разговор с Красиковой, Горовой, не кладя трубку, набрал номер телефона заместителя главного врача райбольницы Черновой:

– Екатерина Николаевна, подскажите, пожалуйста, что означает термин «трансмуральный» в словосочетании «трансмуральный инфаркт миокарда».

– Трансмуральный отличается от других видов инфаркта тем, что при нём отмиранию подвергается вся стенка сердца, включая наружный, средний и внутренний мышечные слои. Другие виды инфаркта не задевают внешний и внутренний слои мышц, ограничиваясь средним.

– Когда вы смогли бы подойти в прокуратуру? Мне необходимо получить ваши письменные объяснения по поводу смерти Будько.

– Если я подойду сегодня после обеда, ближе к концу рабочего дня, вас это устроит?

– Вполне. Просьба захватить с собой копию приказа руководителя облздравотдела о наказании Фофановой и историю болезни Будько. По моим данным приказ и история болезни уже поступили к вам из областного центра.

– Хорошо, Алексей Петрович, я принесу документы, вот только схожу к главному врачу за историей болезни, которую он забирал для ознакомления.

В пять часов начмед Чернова была у следователя.

– С 1975 по 1983 годы я работала в райбольнице кардиологом, и вопросы, с которыми вы разбираетесь, мне хорошо знакомы. Как ни печально это сознавать, наша сотрудница Фофанова позволила себе в случае с Будько много недопустимых вещей, – мрачно произнесла Чернова. – После того как Марина Абрамовна узнала от терапевта Крамар о подозрениях на инфаркт, ей следовало лично осмотреть больную. Она же этого не сделала. Кроме того, Фофанова была обязана организовать расшифровку электрокардиограммы Будько компетентным в этом вопросе врачом, а не доверяться выводам медсестры, пусть даже многоопытной. Она этого также не сделала. В результате медицинская помощь больной была оказана с опозданием. Строгий постельный режим Будько следовало назначить немедленно после её поступления в терапевтическое отделение. Помимо того, у себя в отделении Фофанова недолжным образом поставила вопрос о незамедлительном докладе лично ей о всех больных, поступающих в терапию с тяжёлыми заболеваниями, в том числе с инфарктами.

– Судя по материалам проверки, Фофанова без осмотра и обследования Будько, даже не видя её, распорядилась, чтобы в санпропускнике ей сделали инъекцию коргликона. Я не знаю что это за препарат, есть ли противопоказания по его применению. Насколько здесь права была заведующая терапевтическим отделением?

– В медицине есть неписаное правило, согласно которому врач до того, как сделать больному какие-либо назначения, обязан осмотреть его, сопоставить жалобы пациента с данными осмотра. Фофанова эти требования игнорировала. Что касается коргликона, то он назначается в составе комплексной терапии хронической сердечной недостаточности, для его применения имеются противопоказания.

– Вот мы с вами говорим: она должна бы сделать то, она обязана была выполнить это, а в каком документе содержится перечень обязанностей заведующего терапевтическим отделением районной больницы?

– В должностной инструкции, в приказах Минздрава СССР по направлению «терапия».

– Объясните, как такой безответственный человек стал заведовать терапевтическим отделением больницы?

– Фофанова не всегда была такой. На должность заведующей отделением её назначили два года назад, а спустя полгода её, с двумя маленькими дочками, бросил муж – он живёт сейчас в соседнем районе с другой женщиной. Марина после этих событий закрылась в себе, отгородилась от окружающих, несобранной и неорганизованной стала, характер у неё поменялся не в лучшую сторону…

– Терапевтическое отделение? Следователь прокуратуры Горовой беспокоит. Я хотел поговорить с Фофановой Мариной Абрамовной.

– Она сегодня не вышла на работу. Вероятно, заболела.

– Кто со мной говорит?

– Врач-ординатор Овсянникова.

Главный врач районной больницы Пушков, к которому с трудом дозвонился Горовой, объяснил следователю, что у Фофановой после ознакомления с приказом облздрава о понижении в должности за допущенные упущения в работе случился нервный срыв, и она взяла больничный лист.

Прошло несколько дней, и Фофанова, наконец, вышла на работу.

В планы Горового не входило окончание доследственной проверки без опроса главного действующего лица, и он поспешил в терапевтическое отделение больницы. Алексею было известно, что Фофанова в течение дня не будет занята работой с пациентами, поскольку руководство райбольницы не успело окончательно определиться с её новыми функциональными обязанностями.

В ординаторской терапевтического отделения Горовой встретился с невыразительной серой мышкой, назвавшейся Фофановой. Алексею не довелось быть с ней знакомым, хотя он нередко бывал в больнице – не по поводу проблем с собственным здоровьем, оно, к счастью, его не беспокоило, а по служебным делам. Фофанова страдала весьма сильной близорукостью, из-за чего её взгляд сквозь толстые линзы роговых очков, ужасно старивших её, выглядел совиным.

– Я провожу проверку по факту смерти больной Будько, – объяснил следователь цель своего визита. – Когда я могу выслушать ваши объяснения на этот счёт?

На лице Марины Абрамовны проступили ярко-розовые пятна. Она, похоже, сильно нервничала.

– Мне не хочется обсуждать с вами эту тему, – заявила она, передёрнув плечами. – Во всяком случае, в данный момент. Опасаюсь ухудшения своего самочувствия. Я и без вашего допроса неважно себя чувствую.

– Ну, я не враг вашему здоровью и не буду настаивать на ваших немедленных объяснениях, – сказал после некоторого раздумья Горовой, не ожидавший такого выверта от Фофановой. – Но вы имейте в виду, что нам с вами от откровенного разговора не уйти.

– А вы не забывайте про то, что у меня двое маленьких детей, – в голосе женщины звучал вызов.

– Мне известно о вас и ваших детях больше, чем вы думаете, – сказал Горовой. – К чему вы всё это мне говорите? Я что, пришёл за вашим арестом?

– А чего ещё мне от вас ждать? Что вы заскромничали? Доставайте ваши наручники! – Фофанову понесло.

«Истерики мне только не хватало», – подумал следователь, присаживаясь за письменный стол.

Вынув из папки чистый лист бумаги, он сделал на нём короткую запись.

– Марина Абрамовна, я здесь записал, что вы из опасений ухудшения здоровья отказываетесь давать объяснения. Попрошу прочесть и ниже моей записи проставить свою подпись и сегодняшнюю дату.

Фофанова долго ходила по ординаторской кругами,… но подпись, в конце концов, поставила.

Вернувшись в прокуратуру, Горовой разложил перед собой материалы проведённой проверки, которые к этому моменту представляли собой солидную папку документов. В который раз перелистал бумаги. Поразмышляв над аргументацией, отпечатал постановление о возбуждении уголовного дела о преступной халатности Фофановой, повлекшей смерть человека. Решение не было спонтанным и не возникло как-то вдруг, оно вызрело в голове следователя ещё несколько дней назад.

О принятом решении Алексей доложил прокурору, передав ему для просмотра материалы проверки.

Без четверти четыре, когда Горовой, сосредоточенно вглядываясь в графы лежавшей перед ним таблицы, составлял полугодовой отчёт о проделанной работе, в его кабинет тихо вошёл прокурор.

– Возвращаю материалы проверки по заявлению Красиковой, – сказал он. – Хвалю, ты провёл её весьма добротно, оснований для возбуждения уголовного дела в твоих материалах усматривается более чем достаточно. Не здорово то, что у тебя нет полноценных объяснений Фофановой. Но и ждать, когда она приведёт в порядок свои нервы, было бы не умно, время-то бежит.

– Буду работать по делу, а там, глядишь, и Марина Абрамовна придёт в норму…

– А ты говорил, что не знаешь с какого конца начинать, что врачи у тебя фигурантами впервые. Забываешь, что не боги горшки обжигают, а люди… которые хотят и могут пахать.

– Если бы мне месяц назад на мозги высыпали ворох слов: некроз, перикард, тампонада, кошачья спинка, электрическая ось сердца, то моя голова, однозначно, поехала бы…

– Я самого главного ещё не сказал. Тебе, Алексей Петрович, нужно собираться на выезд, – сказал Курзенков. – Только что звонил оперативный дежурный из РОВД: у нас в селе Ярославцево два трупа, механизаторы поражены разрядом электрического тока. В общем, несчастный случай на производстве. Бери нашу машину и отправляйся на место. Участковый Родченко будет ждать тебя в фельдшерско-акушерском пункте, куда были перевезены тела пострадавших в надежде на их реанимацию.

– Голому собраться – только подпоясаться! – ответил Горовой поговоркой своей матери. – Ну вот, я уже практически готов, – сказал он, вынимая из книжного шкафа потёртую кожаную папку, набитую бланками процессуальных документов, которую называл дежурной.

– Позвони мне домой, когда вернёшься, – сказал Курзенков вдогонку удаляющемуся следователю.

– Хорошо, Роман Александрович.

«Какие всё же мы с патроном разные люди. Я бы на его месте непременно начал разговор с сообщения о происшествии в совхозе „Ярославцевский“, – рассуждал Горовой по дороге в гараж. – Наверное, Курзенков так устроен, от природы ему дан такой темперамент – ты же никогда не видел его суетящимся. А может быть, тут осознанный стиль жизни, типа японского: быстро – это медленно, но без перерывов?».

Несколько минут спустя он и водитель уже пылили по разбитой дороге в направлении села Ярославцево.

Перед приземистым деревянным домиком, в котором располагался фельдшерско-акушерский пункт села Ярославцево, толпилась группа сельчан человек из восьми-девяти. Обойдя их, Горовой поднялся на крыльцо и протянул руку участковому инспектору Родченко, рыжеволосому мужчине с погонами старшего лейтенанта милиции на плечах, охранявшему проход к мертвым телам.

– Заждался я вас, Алексей Петрович, – облегченно вздохнул Родченко, снимая фуражку и промокая платком вспотевший лоб.

– Что у вас случилось? – спросил Горовой.

– Утром бригадир поручил трём молодым механизаторам, двум трактористам и комбайнёру, усилить сеносклад установкой четырёх дополнительных молниеотводов. Молниеотвод – это такой длинный деревянный шест, вдоль которого укреплён металлический стержень. Ребята три шеста установили, а четвёртый не удержали в вертикальном положении, он качнулся, наклонился и задел провода высоковольтной линии электропередач. В итоге имеем двух погибших парней. Фельдшерица пыталась реанимировать их, но все её старания оказались безуспешными, – поведал участковый инспектор.