С 1823 года в исповедных ведомостях священники стали писать вместо «дворовые люди» более нейтрально – «находящиеся у них во услужении»[37 - ГА РТ ф. 7, оп. 60, д. 5, л. 2об].
1831 год стал последним годом, когда упоминаются «находящиеся в услужении» у Щербаковых. Ими были та же вдова Акулина Тимофеева с дочерями Ксенией и Прасковьей Александровыми[38 - ГА РТ ф. 7, оп. 68, д. 1, л. 1290]. Какова была их дальнейшая судьба – не установлено.
Щербаковы после того, как закончился их «дворовый период», конечно же, без прислуги не остались, благо средства для её найма всегда были вплоть до 1918 года. Однако, кто и кем были эти люди, где жили, как к ним относились наниматели, почти неизвестно. В последующем, когда на месте деревянного был построен двухэтажный каменный дом, рядом с ним для проживания прислуги поставили одноэтажный каменный же флигель. На его месте сейчас находится здание гостиницы «Вятка».
Семья Ивана Гурьянова
Как говорилось выше, семья у Ивана Гурьянова была небольшой: жена, двое сыновей и не прожившая года дочь Акулина.
В октябре 1818 года первым женился младший сын – Иван Иванов. О его семье будет рассказано отдельно.
В 1819 году женился старший сын – Семён Иванов. Его супругой стала 25-летняя Екатерина Иванова. Установить, из чьей она семьи и откуда родом, не удалось: в семье Щербаковых установилась традиция – венчание молодых обычно происходило в церкви, к приходу которой до замужества была причислена будущая супруга.
7 февраля 1820 года у Семёна Иванова родился сын Василий[39 - ГА РТ ф. 7, оп. 57, д. 20, л. 2об], который не прожил и года. В то время любая болезнь у детей такого возраста называлась «младенская», от неё и умирали.
Ненадолго пережил сына и сам Семён. Сожгла горячка. Исповедовавшись и приняв Святое Причастие, 23 марта 1822 года он оставил бренный мир[40 - ГА РТ ф. 7, оп. 59, д. 2а, л. 988об]. Его неутешная супруга Екатерина Иванова, став вдовой в 28 лет, так и осталась жить в Мамадыше, у Щербаковых. Повторно замуж не вышла…
23 октября 1823 года от чахотки, успев исповедаться и причаститься, скончался и первый представитель купеческой династии – Иван Гурьянов[41 - ГА РТ ф. 7, оп. 60, д.2, л. 1011об].
После смерти мужа Василиса (Васса) Михайловна занималась домашним хозяйством, воспитывала внуков. Каких-либо сведений о том, что она участвовала в торговых делах мужа и детей, не имеется. Скончалась в Мамадыше 26 ноября 1844 года «от старости»[42 - ГА РТ ф. 7, оп. 81, д. 112, л. 83об].
На старом городском кладбище сохранился восстановленный сотрудниками Мамадышского спиртзавода в 2021 году памятник[43 - https://mamadysh-rt.ru/news/obshchestvo/rabotniki-mamadyshskogo-spirtzavoda-otdali-dan-pamyati-shcherbakovym], на котором с трудом можно разобрать: «Васса Миха… Щербакова».
Иван Иванов
Купец Иван Гурьянов Щербаков и его сыновья во время своей торговой деятельности приобрели большие связи, в том числе среди чистопольских купцов. Среди них был найден тесть для младшего его сына – Ивана.
18 октября 1818 года в Спасском соборе города Чистополя состоялось венчание сына купца 3-й гильдии Ивана Гурьянова отрока 24-летнего Ивана Иванова с отроковицей местного купца Тимофея Матвеева Мешкичева дочерью Прасковьей Тимофеевой, 18 лет.
Поручителями со стороны жениха были: чистопольские мещане Герасим Николаев Шишков, Дмитрий Петров, Яким Морозов и купецкий сын Лев Яковлев Гордеев. Со стороны невесты – отец, мать Евдокия Антонова и дядя Леонтий Матвеев[44 - ГА РТ ф. 7, оп. 3, д. 31об].
Мешкичевы – выходцы из крестьян деревни Рогозино Мамадышского уезда Казанской губернии, вследствие чего после перевода в Чистополь первоначально носили фамилию-прозвище Рагозинские[45 - Долгов Е. Б. Н. Я. Агафонов о городе Чистополе: из материалов рукописного фонда выдающегося краеведа // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2018. – №3. – С. 138—149]. Первый представитель рода Мешкичевых в Чистополе, дед Прасковьи Тимофеевой – Матвей Иванов, по-видимому, уехал из Рогозино после секуляризации Екатериной II в 1764 году церковных земельных владений и перехода из категории монастырских крестьян в экономические (государственные). Сама деревня Рогозино была основана крестьянами села Омары того же Мамадышского уезда и до 1764 года входила в состав архиерейской (митрополита Казанского и Свияжского) вотчины[46 - Историко-статистическое описание церквей и приходов Казанской епархии. Вып. 6: г. Мамадыш и Мамадышский уезд. – Казань, 1904, стр. 195].
Купцы Мешкичевы занимались торговлей зерном в городе Рыбинске. К тому же подвизались и Щербаковы:
Так, в 1820 году на двух собственных шитиках (плоскодонных речных судах) чистопольский купец Матвей Мешкичев в сопровождении 64 работников перевез из Чистополя в Рыбинск 555 кулей ржаной муки и 2 200 четвертей овса на общую сумму 21 465 рублей. Тогда же крупную партию товара (2 525 кулей ржаной муки, 200 четвертей овса и 600 пудов шадрика (неочищенный поташ) на сумму 16 700 рублей привез в Рыбинск мамадышский купеческий сын Семен Щербаков. Для перевозки им было нанято 82 работника[47 - ГА РТ ф. 84, оп. 1, д. 1, лл. 9, 28].
В 1849 году самые крупные партии ржаной муки единовременно доставили чистопольский купец Леонтий Мешкичев (11 600 кулей) и его племянница – мамадышская купчиха Прасковья Щербакова (13 807 кулей)[48 - Н. А. Кореева Торговля купечества Казанской губернии на пристанях Рыбинска в первой половине XIX в., http://istkurier.ru/data/2023/TKTDR-35-2023/TKTDR-35-2023-10.pdf].
У Ивана Иванова и Прасковьи Тимофеевой известны 4 детей.
17 сентября 1819 года родился первый – сын Михаил. Его восприемником при крещении, которое проводилось в мамадышской Троицкой церкви, был дядя – Семён Иванов[49 - ГА РТ ф. 7, оп. 56, д. 5а, л.931об].
Вторым, 24 июля 1821 года, родился самый выдающийся представитель купеческой династии Щербаковых – Никанор[50 - ГА РТ ф. 7, оп. 58, д. 2а, л. 45].
12 августа 1822 года родилась дочь Евдокия, названная в честь своей восприемницы при крещении и бабушки – Евдокии Антоновой Мешкичевой[51 - ГА РТ ф. 7, оп. 59, д. 2а, л. 965об].
Загадочна, по крайней мере для нас, оказалась судьба Евдокии. Так, ежегодно (в июне-июле) священники составляли ведомости о бывших и отсутствовавших на исповеди прихожанах за прошедший год. Указывались даже только что родившиеся дети. Щербаковы были одной из значимых семей города, проживали в самом его центре, около Троицкой церкви, их жизненные перипетии постоянно и с удовольствием обсуждались во всех домах Мамадыша. Однако, Евдокия стала указываться в исповедных ведомостях только в 1826 году, то есть спустя 4 года после своего рождения. В последний раз упоминалась в них в 1839 году, с 1840 года из ведомостей исчезла, при этом в предшествующие и последующие годы каких-либо сведений о ней в метрических книгах отсутствуют. В 1840 году ей должно было быть 18 лет…
22 ноября 1825 года родился последний ребенок – Екатерина. Её восприемницей при крещении стала вторая бабушка – Васса Михайлова[52 - ГА РТ ф. 7, оп. 62, д. 2а, л. 984об]. Екатерина в последующем вышла замуж за купца Синцова, скорее всего, происходившего из купеческого рода города Орлов Вятской губернии. Уже будучи вдовой, к 1883 году вернулась в Мамадыш[53 - ГА РТ ф. 4, оп. 115, д. 10, л. 8], проживая у своих племянников – сыновей брата Никанора.
Тем временем Иван Иванов Щербаков продолжал расширять свою купеческую деятельность как в финансовом плане, так и территориально. К 1824 году перевелся в купцы 2-й гильдии[54 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 2, л. 197об]. Им в Мамадыше были построены прядильный и кирпичный заводы[55 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 13, лл. 558—558об].
Стоить отметить, что распространенная в различных СМИ информация о строительстве в 1835 году Иваном Ивановым винокуренного завода, в ходе проведенного исследования никакими архивными сведениями не подтвердилась.
Кроме продажи хлеба, производства на двух заводах, Иван Щербаков давал в долг. Однако, всякое предпринимательство сопряжено со сложностями.
Так, в 1824 году по поручению уездного судьи Иван Иванов был командирован в Казань депутатом во «временный комитет» (его название и функции установить не удалось). В Мамадыше остались мать, по понятиям того времени уже старая, жена с малолетними сыновьями, да вдова брата Семёна. Все они были иждивенцами, на его содержании. В это время срок паспорта, обязательного документа для выезда за пределы родного уезда, у него истекал. 13 мая 1825 года Иван Иванов обратился с прошением в Мамадышскую городовую ратушу: «по одиночеству его нужно ему получить пашпорт», так как в Казани «задерживается он безвинно отчего в значительной своей торговле получить убытки». Бургомистр Таганов и ратманы Филатов с Боярским приказали: «уважить правильные причины в прошении Щербаковым описанные», паспорт выдать как только он появится в родном городе[56 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 2, л. 197об].
Торговля требовала у купца постоянного личного участия в ней. Время же, потраченное Иваном Ивановым в заседаниях «временного комитета» в Казани, денег не приносило. Пришлось рисковать, причём, возможно, нарушая закон.
Так, 15 августа 1825 года в Мамадышскую городовую ратушу пришло требование из Елабужского городового магистрата взыскать с Ивана Щербакова штраф в размере 100 рублей «за противозаконную торговлю». Бургомистр с ратманами рассудили просто: если Щербаков не будет отрицать своей вины, то деньги с него взыщут и направят в Елабужский магистрат[57 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 2, л.313]. Ну, а если – нет? На нет – и суда нет!
Увеличившееся влияние Ивана Щербакова на мамадышских купцов и мещан позволило ему стать в 1828 году бургомистром, в качестве которого он прослужил по март 1830 года[58 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 3, л. 1].
Бургомистр – от немецкого Burgmeister, что буквально означает «начальник города». В России бургомистр до 60-х годов XIX века – глава городского управления. Такое должностное лицо определялось по результату выборов городских обществ. Бургомистр председательствовал в ратушах и магистратах.
Заступившему вместо него бургомистром купцу Петру Таганову не повезло: через четыре месяца, 8 августа 1830 года, ему пришлось в буквальном смысле разгребать гору проблем – в Мамадыше случился пожар. Сгорели почти все дома в городе, кроме каменных. Огонь уничтожил 6 купеческих домов, в том числе и Ивана Щербакова, 27 мещанских[59 - Там же, лл. 376—376об].
Однако, Иван не отчаялся. Пожар лишь стал стимулом для улучшения своего состояния: в октябре того же года он приобрёл дворовое место у мещанина Семена Пестерева. В августе 1831 года купил у наследников разорившегося купца Ивана Степанова Нефедова обгоревший двухэтажный дом и усадьбу в центре города. Нефедовым пришлось пойти на это вынужденно: они перешли из купцов в мещане из-за того, что сын Ивана Нефедова – Федор растратил весь отцовский капитал. За это, а также за неповиновение своему отцу растратчика сослали в Сибирь[60 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 4, л. 345—345об], а дом и усадьба в результате оказалась в руках Ивана Щербакова.
Этот дом был затем перестроен и отремонтирован, после чего передан во владение старшему сыну Михаилу, о чем будет рассказано в последующем. А на месте своего сгоревшего дома Иваном Щербаковым был построен большой каменный дом, который по-прежнему стоит в центре старой части Мамадыша.
Приходилось помогать и местным властям.
Так, в сентябре 1830 года холера стала угрожать жизни и здоровью жителей уезда. При проведении профилактических мер по её недопущению в город решили устроить карантин, куда стали доставлять всех приехавших. Карантин был устроен в находившемся на въезде в город прядильном заводе Ивана Щербакова. В середине сентября туда попал, несмотря на сопротивление и утверждения о своем здоровом состоянии, приехавший из Казани щербаковский приказчик Степан Лощилов. Его вызволил вечером того же дня хозяин, получивший соответствующее разрешение от уездного исправника Шулинского[61 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 3, л. 356—356об].
Несмотря на это, сложности во взаимоотношениях с городовой ратушей всё-таки возникали. Так, 3 сентября 1835 года Иван Иванов прибыл в присутствие и заявил бургомистру с ратманами, что деревянный дом, который он сдавал ратуше для размещения в нём городничего правления, продал мещанину Акулову. Поэтому просил освободить помещения, а также выплатить долги – 210 рублей за последний год. Присутствие тут же подыскало новый дом для городничего правления стоимостью 200 рублей в год, а также распорядилось расплатиться с Щербаковым[62 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 8, л. 379об].
Основными же двигателями торговли всегда являются такие понятия, как ссуды, кредиты, долги. Содержание последних напрямую связано со старой русской пословицей: «Даёшь руками, забираешь ногами». Немало таких фактов связано и с Иваном Ивановым.
3 мая 1830 года в Мамадышской городовой ратуше слушался доклад по делу о взыскании поверенным купца Ивана Щербакова – мещанином из города Плёс Костромской губернии Максимом Колесниковым с мамадышского мещанина Петра Осинина 480 рублей. Долг образовался в 1822 году.
Щербаков уже входил в бедственное положение должника, предоставив тому 2 года рассрочки по уплате долга, но это не помогло. Тогда бургомистр Петр Таганов и ратман Петр Чибирев решили на основании действовавшего тогда законодательства: если Осинин не сможет предоставить двух поручителей по этому долгу, то тогда его либо направят на поденную[63 - Подёнщик (также подёнщица) (устар.) – отличительное название временного рабочего в Российской империи, занятого подённым трудом, подённой работой (подёнщина). К подёнщикам относились наёмные работники с низким социальным статусом, не владевшие определённой профессией, чаще без всякого образования, выполнявшие неквалифицированную тяжёлую работу и получавшие плату за труд по количеству отработанных дней, а не часов, при этом оплачивался проработанный день, а не выполненная работа.] или на казенную работу. Из оплаты за такую работу предлагалось вычитать по 24 или 12 рублей, соответственно, в год.
Решение ратуши возымело действие на Осинина, который через полтора месяца представил двух поручителей – мещанина Матвея Трескина и крестьянина Артемия Бекренева. Последние обязались платить по 30 рублей в год, если таковую оплату не сделает Осинин. Но тот решил не подводить своих поручителей, уже 24 июня внеся требуемые 30 рублей в оплату долга[64 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 3, лл. 175—176об, 230, 245].
Однако, это дело имело продолжение. 14 февраля 1836 года в ратуше вновь рассматривалось дело по иску мещанина Максима Калашникова, выступавшего по доверенности от Ивана Щербакова, к Осинину Петру. Последний задолжал по векселю Щербакову 351 рубль, оплатить долг так и не смог. Снова решили взыскивать с Осинина ежегодно по 30 рублей. Осинин, обрадовавшись очередной рассрочке, уже 29 апреля того же года отдал Щербакову 25 рублей[65 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 10, лл. 73, 215об].
Тогда же, 14 февраля 1836 года Мамадышское городничье правление (нынешний аналог полиции) отправило в городовую ратушу дело о взыскании купцом Иваном Щербаковым с крестьян деревни Тарасовой Ярославской губернии Балашевых 1000 рублей. Городовая ратуша отправила дело обратно городничему, указав описанное крестьянское имение продать за долги[66 - Там же, лл. 77—78].
Все сложности и хитрости торгового дела, свой опыт Иван Иванов передавал своим сыновьям Михаилу и Никанору. Последнему ещё не исполнилось 14 лет, как отец решил приобщить его к предпринимательской практике. 1 июня 1835 года он обратился в Мамадышскую городовую ратушу за годовым паспортом сыну Никанору Иванову для выезда за пределы уезда по торговым делам. Бургомистр Белоусов с ратманами Чибиревым и Мустафиным прошение приказали удовлетворить[67 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 8, лл. 221—221об]. В следующем году Никанору выписали очередной годовой паспорт для выезда по торговым делам[68 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 10, л. 255].
Время шло. Никанор продолжал овладевать купеческим мастерством. Отец брал его с собой на сделки, знакомил с коллегами-купцами.
1 июня 1838 года Иван Иванов снова обратился в Мамадышскую городовую ратушу за годовым паспортом «сыну его родному Никонору» для выезда за пределы уезда по торговым делам. За паспорт было оплачено 50 рублей ассигнациями. Бургомистр Сухопаров и ратманы Стуков с Чибиревым приказали: «просимый пачпорт купецкому сыну Никонору Щербакову выдать надлежащим порядком а представленные деньги 50 рублей отослать для получения бланка на написание пашпорта в здешнее уездное казначейство»[69 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 13, л. 218].
Успел ли Никанор уехать из родного города, неизвестно. Случилось горе – Иван Иванов 7 августа того же 1838 года, исповедавшись и причастившись Святых таинств, скончался «от горячки». 10 августа его отпели в Троицком соборе Мамадыша[70 - ГА РТ ф. 7, оп. 75, д. 24, л. 44]. Похоронили его на городском кладбище. На памятнике к отчеству Ивана Щербакова был добавлен суффикс «-ич», который использовался в разговорной речи, несмотря на отсутствие такового в официальных документах.
Семья Щербаковых оказалась обезглавленной. Заниматься торговлей мог только умерший глава семейства.
Купеческие дети и неотделенные братья, а также жены купцов принадлежали к купечеству (были записаны на одно свидетельство). Купеческие вдовы и сироты сохраняли это право, но без занятия торговлей. Достигшие совершеннолетия купеческие дети должны были при отделении вновь записываться в гильдию на отдельное свидетельство или переходили в мещане. Неотделенные купеческие дети и братья должны были именоваться не купцами, а купеческими сыновьями.
Купчиха Прасковья Тимофеевна
Жизнь продолжалась.
В отличии от свекрови, Прасковья Тимофеевна[71 - К описываемому времени в купеческой среде отчества стали использоваться с суффиксами «-ич» и «-вна». В официальных документах отчества продолжали писать в старой интерпретации.] с рождения находилась в купеческой среде. Судя по дальнейшим шагам, что не исключает возможности советов со стороны родни и друзей среди купцов, она крепко взяла нити управления торговым делом.
Для начала нужно было продолжать текущую деятельность. Так, 10 сентября 1838 года в Мамадышскую городовую ратушу «представлены мамадышским 2-й гильдии купецким сыном Михайлом Ивановым Щербаковым за прядильный завод в пользу градских доходов за текущий сей год всего 60 рублей»[72 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 13, л. 529].
Следующим шагом стало получение свидетельства на осуществление купеческой деятельностью.
Свидетельство давало право на торговлю в определенной местности, оно выдавалось только в городах, причём все города в империи были разделены на пять классов местностей. Стоимость свидетельства изменялась в зависимости от этого класса. Купеческое свидетельство выдавалось купцам, уплатившим гильдейский сбор. В этот документ, кроме главы семейства, вписывались члены его семьи. Указ Правительствующего Сената от 28 февраля 1809 года определял круг родственников, которые могли быть вписаны в купеческое свидетельство. Это могла быть жена, сыновья и незамужние дочери. Внуки включались только в том случае, если в свидетельство были вписаны их отцы, и не торговали от своего имени. Братья могли быть вписаны в свидетельство, если они объявили наследственный капитал, и уплатили с него налог на перевод наследства. Все остальные родственники не могли включаться в купеческое свидетельство. Они имели право состоять в сословии только от своего имени.
Если свидетельство выписывалось на имя женщины, то муж не имел права вписываться в свидетельство.
Дети, достигшие совершеннолетия, могли получить свидетельство на своё имя. Все вписанные в купеческое свидетельство имели право заниматься торговыми делами.
Данная система создавалась в фискальных целях и с различными изменениями просуществовала до 1890-х годов.
12 декабря 1838 года Прасковья Тимофеевна обратилась в Мамадышскую городовую ратушу об объявлении капитала по 2-й гильдии в размере 20 000 рублей на следующий 1839 год. При этом представила с капитала на земские и градские повинности 115 рублей и вспомогательный земской сбор 43 рубля 68 копеек. При этом просила, чтобы из уездного казначейства выдали свидетельство на себя, сыновей Михаила и Никанора, а также на дочерей Евдокию и Екатерину. Прошение было удовлетворено[73 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 13, л. 218]. Такие объявления подавались в ратушу ежегодно, в декабре.
Затем, проанализировав состояние дел, Прасковья Тимофеевна решила избавиться от неликвидных активов.
Так, 25 декабря 1838 года она направила прошение в Мамадышскую городовую ратушу: «из числа имеемых у нея одного прядильного и другого кирпичного заводов находящихся на градской земле последний кирпичный по неимению в нем надобности она в 1838 году оный уничтожила». На этом основании просила освободить её от уплаты предполагаемого ежегодного оброка «за оный».
Бургомистр Сухопаров, ратманы Стуков и Чибирев обошли содержание прошения, приказав: смета доходов, в том числе взноса в размере 60 рублей за кирпичный завод, на 1838 год утверждена Казанским военным губернатором. Вследствие этого через Городничье правление и земской суд объявить в городе и уезде о продаже завода. При наличии желающих приобрести его, провести торги. Если таковых не найдется, то бургомистр с ратманами будут думать дальше, что делать[74 - Там же, лл. 558, 558об]…
Придумали только 21 июля 1839 году: платить за ликвидированный кирпичный завод, который занимал место на городской выгонной[75 - Земля, используемая для выгона и пастьбы скота] земле ? установленного акциза. Когда же Казанское губернское правление попыталось выяснить, когда и на каких условиях построены прядильный и кирпичный заводы, Прасковья Тимофеевна, «за давностью лет» не смогла вспомнить необходимых обстоятельств, а документов после умершего мужа не сохранилось[76 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 14, лл.365, 373, 407—407об].
В то же время Прасковья Тимофеевна продолжила деятельность своей семьи по продаже хлеба.
Так, 27 марта 1848 года ею Мамадышской городовой ратуше было уплачено 1 рубль 20 копеек за «засвидетельствование контракта» с мамадышским мещанином Яковом Мордашевым о поставке у город Рыбинск Нижегородской губернии хлеба на 1 700 рублей[77 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 44, л. 96].
В то же время, сама «по сторонам и весям» старалась не ездить. Полагаться же только на своих сыновей не получалось. Так, в 1848 году сын Михаил Иванович занимал должность мамадышского бургомистра, то есть фактически ежедневно должен был идти на службу в ратушу. Одному Никанору контролировать всю семейную торговую деятельность тоже было не под силу. Поэтому приходилось нанимать приказчиков.
Так, 31 марта 1848 года в мамадышскую городовую ратушу было уплачено 1 рубль 10 копеек за изготовление доверенности от Прасковьи Тимофеевны своему приказчику мамадышскому мещанину Андрею Осинину.
В последующем Прасковья Тимофеевна продолжила практику получения совместного купеческого свидетельства на себя и на своих сыновей.
Так, 16 декабря 1848 года Мамадышская городовая ратуша удовлетворила её прошение об объявлении капитала по 2-й купеческой гильдии на 1849 год. При этом ею было уплачено сборов на 63 рубля 58 копеек:
– на общие земские надобности – 15 рублей,
– на вспомогательный земской капитал – 29 рублей 58 копеек,
– в городские доходы по ? % доходов – 15 рублей,
– в добровольную складку – 4 рубля[78 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 44, л. 426].
За ней не отставали и другие вдовы мамадышских купцов: в декабре 1848 года свой капитал на получение свидетельств купчих 3-й гильдии заявили Мария Яковлева Сухопарова, Марфа Иванова Захарова, Ольга Васильева Чаблина, Наталья Григорьева Стукова, Анна Максимова Леденцова[79 - Там же, лл. 461—463, 470, 473].
В целом о весомости в Мамадыше купцов Щербаковых, и Прасковьи Тимофеевны, в частности, может говорить факт приобретения ею земли для тканекулевого завода в 1851 году. В это время Никанору Ивановичу уже 30 лет, он полностью вошёл в силу. Однако, мать по-прежнему остаётся полноправной купчихой, занимаясь торговыми делами семьи.
Так, 7 октября 1851 года Мамадышская городовая ратуша рассмотрела торговую записку о прошении купчихи 2-й гильдии Щербаковой Прасковьи Тимофеевой выделить в 12-летнее оброчное владение участка размером в 140 квадратных сажень[80 - 1 сажень = 2,1336 метра] для строительства тканекулевого завода на землях, используемых под выгон скота. Ратуша ранее организовала для решения этого вопроса торги, результаты которых решили представить для утверждения в Казанское губернское правление.
На первые торги, назначенные на 28 сентября, явилась сама купчиха Щербакова, предложив за земельный участок 5 рублей 60 копеек. Других претендентов не имелось.
Пришлось провести «переторжку», назначив на 2 октября новые торги. К ним подготовились тщательно: пригласили претендентов (мамадышских мещан Тырышкина, Белоусова и Мельникова), которые предложили, естественно, размер оброка намного ниже, чем предлагала Прасковья Тимофеевна. Победа на торгах для последней была обеспечена. Правда, за купчиху по её личному «приказанию» в документах расписывался сын – Никанор Иванович.
Земля была получена. Однако вплоть до ноября 1853 года в Казанское губернское правление Мамадышская городовая ратуша так и не представила проект условий её использования, а также план и описание земли: «проэкты условий и описания земель занятых купчихой Щербаковой с прочими лицами под разные заведения имеют быть в скором времени представлены» писал ратман Леденцов[81 - ГА РТ ф. 2, оп. 10, д. 308].
Вплоть до своей смерти, произошедшей из-за горячки 25 июня 1868 года[82 - ГА РТ ф. 4, оп. 153, д. 350, лл. 95об-96], Прасковья Тимофеевна, являлась главой семьи, продолжала принимать самое деятельное участие в купеческих делах. Менялся и её статус: вместе с сыновьями в 1853 году стала потомственной почетной гражданкой[83 - РГИА ф. 1343, оп. 39, д. 5705], а в последующем и купчихой 1-й гильдии. Кроме того, она была восприемницей при крещении 11 внуков – детей Никанора Ивановича.
Михаил Иванович
Михаил Иванович, в отличии от младшего брата Никанора Ивановича, так и не обзавёлся семьей, хотя не был обделен крепкой купеческой хваткой. Он так и остался в семейной истории «завидным женихом», при этом находясь в тени у последнего.
Повзрослев, стал заниматься торговыми делами, в том числе связанными с поставками товаров для городских нужд.
Так, к 1839 году в построенном после пожара 1811 года деревянном здании городовой ратуши стали образовываться щели между бревнами. Для пробивки стен Михаил Иванович продал Ратуше 4 пуда смоляной пакли, по 1 рублю 75 копеек за пуд. 29 августа 1839 года Ратуша полностью расплатилась с поставщиком[84 - ГА РТ ф. 25, оп. 1, д. 14, л. 451].
Кроме того, Михаил Иванович начал проявлять свои способности в «цивильных»[85 - Гражданских] делах. Например, будучи по статусу купеческим сыном, 17 мая 1847 года взыскивал долги, с мамадышской крестьянки Екатерины Паутовой, задолжавшей 64 рубля[86 - ГА РТ ф. 115, оп. 1, д. 887].
Основной массив архивной информации о Михаиле Ивановиче отложился в делах Мамадышской городовой ратуши, где он с 1847 по 1849 год служил бургомистром.
Таким образом произошло своеобразное разделение труда: мать, будучи главой купеческого семейства, концентрировала на себе все принимаемые совместные решения по направлениям работы – от её имени были все прошения и велась вся торговая деятельность. Никанор, будучи в постоянных разъездах и переговорах, проводил все эти решения в жизнь. Михаил, будучи бургомистром, оказывал им поддержку со стороны властей.
Так, 27 сентября 1849 года по делу о взыскании матерью с купца Степана Лощилова 24 куля муки и 60 рублей по векселю, устно заявил, что денег в возмещение долга он не получал. На следующий день поступило прошение Прасковьи Тимофеевны о взыскании с Лощилова ещё 2 кулей муки и стоимости 62 порожних (пустых) кулей.
Через месяц Лощилов решил, что тягаться с бургомистром не стоит, поэтому оплатил все долги.
