Анна Андросенко "Браслет неудачи"

Май выдался дождливым, но именно сегодня с погодой везло. Областное правительство, как читал Матвей в газетах, уже заранее начало готовиться и разгонять тучи над Екатеринбургом к годовщине Победы. Как символично, что подруга дедушки из его военной юности прилетела именно сегодня…

– Кажется, времени уже много, – Осипов достал карманные часы (он напоминал Свете Белого Кролика в такие моменты). – Нас к семи ждут.

Подводя ресницы и губы перед зеркалом, Света вполуха слушала пересказ дневниковых записей от Матвея и задавала наводящие вопросы, когда тот замолкал.

– А ведь я ни разу не видела портрета твоего дедушки, – внезапно вспомнила она. – Хотела бы я знать, каким ты его запомнил.

– Как же я так оплошал? – всплеснул руками супруг. – Срочно пойдёмте к серванту с сюрпризами, мадам!

Он достал из трюмо старый, обитый бархатом советский фотоальбом, долистал до дедушкиного портрета и протянул его Свете, залезшей с ногами на красный диванчик.

– Вот он, во всей красе.

С одной фотокарточки на них взирал старик с окладистой бородой, уже явно не в самом расцвете сил, но ещё не растерявший хитринки во взгляде. Только кипы не хватало. Однако старик тепло улыбался в седые усы, и казалось, что эта улыбка предназначена только для фотографа. Матвей заулыбался своему воспоминанию.

– Веришь или нет – это я его снял. Мне было десять. Дед тогда сильно болел.

– Да ну! В десять лет ты уже умел обращаться с фотоаппаратом?

– А то!

Света отвлеклась от его рассказов, потому что отчётливо услышала детский голос поблизости:

– Машенька, помоги нам выбраться! Спаси, защити! – это кричала девочка.

– Кто здесь? – спросила она. Из забытья её вытащило прикосновение мужа.

– Что с тобой, любимая? Мы у себя в квартире, кроме нас здесь никого нет!

– Кажется, я чувствую чьи-то воспоминания. Это снова происходит…

– Как тогда, с колье-змеёй?

Она кивнула.

– О… а что ты видела?

– Я только слышала – ребёнка, который звал Машеньку. И что-то взорвалось потом.

– Кажется, наша сегодняшняя гостья произвела на тебя неизгладимое впечатление.

– Наверное, это я себе вообразила, – попыталась успокоить Матвея жена.

– Я порой и сам не разбираюсь, где наше воображение, а где сверхъестественные подсказки, – признался ей антиквар. – Угораздило же нас таких однажды встретиться!

– Ты об этом жалеешь? – подколола его Света.

Матвей в шутку кинул в неё маленькой диванной подушкой.

– Ни-ког-да!

Супруги, подурачившись немного и собравшись, отправились в «Октаву».

Мария с внуком уже их ждали. После приветствия Матвей предложил всем выпить за знакомство.

– Ах, как я рада, что вы всё-таки согласились на встречу! Попросила Лёшу купить печенья.

Матвей достал из своего портфеля бутылку первоклассного вина и старый, потрёпанный временем блокнот.

– Мария, вы хотели показать нам куклу, сделанную моим дедушкой.

– Конечно!

На гостевом диване в номере чинно сидели три куклы-скрутки.

– Кто из них Машенька? Угадайте, мальчик мой.

Одна кукла с красными волосами показалась Матвею смутно знакомой, хотя рисунков дед в тетради не делал. Он писал о кукле из красных ниток пряжи вместо волос. Он скрутил один кусочек плотного лоскута и «подпоясал» его лёгкой тесьмой, а затем из другого куска более лёгкой ткани – наверное, ситца – сделал импровизированную голову и ручки (скрепив уголки нитками). Через голову куколки он продел очень много ниточек красной шерстяной пряжи и собрал их сразу в «причёску» – гриву, которую ленточками заплёл в косички. А ещё при помощи ленты подвязал на пояс кукле юбку, и крестьянская девушка была готова.

Глядя на куклу, Матвей представлял деда – молодого человека, прошедшего войну, с любовью ваяющим куколку из ткани для своей юной подружки. У куклы не было лица, поэтому она бы не украла у Марии душу.

– Это Машенька, – мужчина указал на красноволосую куколку в центре.

– Поразительно! – всплеснула руками старуха. – Вы истинный внук Моисея. Это она!

– Нет ничего поразительного, я просто читал его дневниковые записи. Правда, он лишь в общих чертах записал процесс создания скрутки.

– Эта кукла, мальчик мой, спасла мне жизнь. Однажды, когда война ещё не закончилась, а я потеряла сестру.

– Вы про Софью?

– Да. Про твою бабушку, Матвей. Она не пережила голода, который был во время войны. Моисей вернулся с фронта по ранению и хотел уже сделать ей предложение. Но…

Конец 1943 года. В полуразрушенной квартире Рыжовых остались только двое – девочка Маша и младенец, которому так никто имени и не дал. Мать мальчика умерла, ослабев от родов и от голода, успев лишь какое-то время покормить его своим молоком. Маша изо всех сил держалась, потому что не представляла, что будет с малышом, если и её не станет. Соседи, кто ещё остался жив, немного помогали.

Однажды в дверь постучали. Маша испугалась и не стала открывать. Она уже приготовилась схватить младенца и убежать через чёрный ход, крадучись, к соседям. Не успела и спряталась в шкафу.

Но дверь из парадного тихонько открылась, и вошёл молодой мужчина в солдатской форме, придерживающий одну руку другой, с огромной заплечной котомкой, в которой что-то позвякивало.

– Хозяева? – произнёс мужчина. Он бегло обвёл взглядом квартиру Рыжовых, потом уже неуверенно спросил: – Есть кто дома?

Маша не могла не узнать этот голос! Давно не видела это смуглое лицо, дарившее ей и соседским детям кукол из тряпочек.

– Мося? – также неуверенно спросила она, а потом вышла из шкафа.

– Маруська!

Моисей отложил свою поклажу в сторону и приземлился на колено. Маша держала в руках ребёнка и готова была заплакать от облегчения. Любимец детей Моисей не погиб, не пропал безвестно, вот он! Маша прошагала к нему и остановилась.

– Это твой братик, Маш? А где твои все?

Маша хотела ответить, но предательские слёзы градом покатились из её глаз. Малыш словно в ответ на её плач тоже захныкал. Гость растерялся. Потому что не знал, как успокоить двоих детей сразу. Но он с ужасом понял, каков будет её ответ.

– Их… их нет!

– И Софья?

Маша сквозь слёзы кивнула.

Соседка тётя Таня говорила, что Маша должна быть сильной и жить ради памяти своей семьи. Она сказала ей, что смерть Маши и всех советских людей будет на радость фрицам, и просила не доставлять такой радости врагам. Соседка с двумя детьми-погодками старалась и ей кусок хлеба не пожалеть, но как ей было прокормить четырёх голодных детей? – один Бог знает! Моисей сходил к соседке, и та проводила его на могилы Рыжовых. Он вернулся с совсем почерневшим от горя лицом и твёрдо сказал Марусе:

– Нам, милая, уходить надо.

– Но куда?

– Есть один вариант. Надо попробовать.

Мария прервала воспоминания и всхлипнула.

– Прости, мальчик мой, я не смогу больше!

– Вы не обязаны воскрешать в памяти войну, – сказал Матвей. – Мы даже не представляем, через что вам пришлось пройти.

– Машенька спасла мне жизнь.

– Как? – спросила Света. – Впрочем, не терзайтесь, если не хотите рассказывать.

– Я расскажу, Светочка, ведь долгие годы это было тайной между нами тремя…

Мария продолжила рассказ, а Света всё более погружалась в её воспоминания. Только она видела не глазами маленькой девочки – нет! Она видела… глазами Моисея!

В руках мужчины был автомат, и он постоянно оглядывался назад – идёт ли за ним девочка? Та держала в руках ещё более ценный груз, чем оружие – младенца, завёрнутого в самую чистую простыню, найденную в квартире. Надо было добраться до ближайшей деревни, ведь дети не пережили бы долгую прогулку по болотам. Машу с братиком он точно оставит в деревне. Он и так на всю жизнь проклял себя за то, что не уберёг Софью. Его любимая вместе с родителями погибла от голода и болезни, которые принесла война, а он её не спас. Он воевал, был ранен и чуть ли не потерял руку, но сохранил твёрдость ума и физическую форму в целом. Он запретил Маше по пути разговаривать. Велел беречь силы ради себя и мальчика.

Как добрались до деревни, Моисей уже и сам не помнил. Дошли до ближайшего пустого дома и решили заночевать там. В домике оба смогли перевести дух. Мося поставил на стол свою армейскую сумку и велел Маше собирать на стол. Он взял у неё внезапно закричавшего младенчика, и тот неожиданно успокоился в его руках, едва взглянув на «дядю». Маша понимала, что Моисей что-то почувствовал, чуть более внимательно взглянув на малыша, – нечто необъяснимое.

Моисей отметил, что Маша тоже успокоилась. Она зажгла все свечки, что нашла в доме, почти разобрала его сумку и сказала, что нечем порезать хлеб.

– Держи! – он аккуратно извлёк из кармана штанов ножик и протянул ей, укачивая ребёнка раненой рукой. – Хлеб так наломай, это я для консервов даю. Печку натопить сможешь?

Маша всхлипнула в ответ, но коротко кивнула и дрожащими ручками начала разламывать каравай. Когда младенец уснул, мужчина аккуратно положил его на печку и стал помогать ей. Он ловко вскрыл жестянку ножом и протянул девочке.

– Ешь давай, не время сейчас слёзы лить.

Маша благодарно посмотрела на своего спасителя, запустила ложку в жестянку и стала есть. Мужчина же внимательно всматривался в окно, почти не глядя на детей. Не доев и половины каши, девочка протянула жестянку ему.

– Наелась, что ли? – спаситель взял ложку из домашней утвари и тоже утолил голод. Он по Машиным глазам видел, как ту распирает любопытство. – Спрашивай!

– Мось, ты где был всё это время?

– Родину защищал, – лаконично ответил юноша, вгрызаясь в ломоть каравая.

– Софка не знала, что ты ушёл. Кукольника нашли тогда мёртвым – говорят, убили его. Все думали, что и тебя вместе с ним убили или отправили куда-то…

– Иконовича действительно зарезали эти звери, – Моисей непроизвольно сжал кулаки. – Я его утром нашёл, потом услышал, как добровольцев записывают, и с ними попросился. Брали всех, кто хотел. Я ушёл на фронт, воевал, был ранен, и меня домой отправили, хотя дома-то уже не было. Я хотел Софе предложить… – он поперхнулся крошками и махнул рукой. Маша встала и похлопала его по спине.

– Софья тебя всё это время ждала. Она от родителей до последнего скрывала, что тебя любила.

– Что ты говоришь? – Моисей так и не понял.

Та кивнула в сторону мирно спящего младенца.

– Он мне не братик, Мось!

– А кто же? – опять не понял юноша.

– Мама после меня больше не рожала. Это Софии ребёнок.

Моисей от избытка непонятных чувств стукнул кулаком по столу, так, что ложки зазвенели. Маша испуганно зашикала: разбудит!

– Господи!

– Она правда любила тебя до последнего дня. Просто вы так не вовремя с ней…

Мося пропустил её последние слова. В голове зажглось воспоминание: кукла, подарок!

– Ты, Маруська, посмотри в моей сумке на дне. Там для тебя кое-что лежит.

Детское любопытство не убить ни войной, ни голодом. Маша послушно полезла в его солдатскую котомку и извлекла со дна, порывшись, куколку-скрутку с красными волосами-нитками и в перевязанном тесьмой тряпичном платьице.

– Ой! – Маша захлопала в ладошки и бросилась обнимать старшего товарища. Впервые мрачное лицо Моисея озарила улыбка.

– Это тебе, Марусь. Я всё помню. Она поддержит тебя и защитит!

Маша начала клевать носом, и он помог девочке залезть на печь. Маша проверила, спит ли мальчик, а потом сжала ручкой куклу.

– Мось, а ты не врёшь? Точно защитит?

– Точно, – тот кивнул. – Ты только её назови как-нибудь, а то без имени кто же к тебе придёт-то?

– Машенька! – ляпнула девочка первое, что пришло в голову.