Сбор капусты оказался на редкость скучным и однообразным делом. Во всяком случае, для меня. Мой дорожный разговор с Пимочкиной не укрылся от внимания старосты. Уже на поле Славка поинтересовался, чем я разозлил нашего комсорга. Та все еще поглядывала на меня – щурилась, будто прицеливаясь. Пришлось соврать соседу по комнате, что в автобусе перепутал ее с одной знакомой и вот теперь забодался оправдываться.
Слово «забодался» произвело на Аверина сильное впечатление. Он пару раз произнес его вслух – наслаждаясь звучанием. Потом оценивающе посмотрел на Свету. Прищелкнул языком, поправил на голове бумажную пилотку: сдвинул ее на бок. Похлопал меня по плечу, пообещал, что «как старший товарищ» придет мне на выручку. Сказал, что с радостью пободается с комсомольским вожаком вместо меня.
Походкой бывалого ловеласа староста направился к ловко подрезавшей капустные стебли Пимочкиной. Не убоялся ее большого ножа. Я мысленно благословил героя на очередной подвиг, пожелал ему избежать новых ранений. Пробормотал жалобы на то, что даже во сне (если все же сейчас спал) труд колхозника меня не привлекал. И что лишь в неправильном сне резиновые сапоги так быстро натирали на ногах мозоли.
Аверин переключил внимание с меня на Пимочкину. Я тут же в глазах студентов снова стал «Эй» – человеком-невидимкой. Никто не пытался заговорить со мной, не подходил ко мне близко. Мне чудилось, что парни и девчонки поглядывали на меня настороженно, как на незнакомого зверя – будто прикидывали, насколько я для них опасен. Совсем никакого внимания я не заметил только со стороны Альбины Нежиной.
Такое отношение сокурсников к моей персоне удивляло (был раньше избалован вниманием), но не смущало. Я сам не заметил, как погрузился в размышления, ловко срезая своим мачете капусту и оттаскивая ту на кучи. Взмах ножом – рукой ловишь кочан. Относишь его к стремительно разраставшейся капустной горе, по щиколотку погружаясь в сухую землю. Вытер пот с лица, поправил пилотку. Снова взмах…
* * *
Работа в поле далась мне неожиданно легко, словно была для моего нового тела привычной и необременительной. Поймал на себе несколько завистливых взглядов, когда в составе толпы еле переставлявших ноги студентов бодро вышагивал к дому трактористов. Не слышал от сокурсников ни рассуждений о пользе спорта, ни фамилий спортсменов. Позабыли студенты и о достижениях советской космической программы. Не рассказывали анекдоты. Лишь урчали животы, да звучали предположения, какие именно блюда ждали нас на ужин.
По пути к дому трактористов я не слышал жалоб на голод и усталость от Аверина (за локоть старосты держалась бледная комсорг Пимочкина). Статус героя не позволял Славке жаловаться вслух, хотя живот Аверина кричал едва ли не громче других, а пилотка из газеты на его голове выглядела такой же измученной, как и сам Вячеслав. Обходилась без нытья и Альбина Нежина. Она гордо вышагивала с прямой спиной в окружении обновившейся компании бледных от усталости кавалеров. Даже изредка улыбалась, иронично поглядывая на своих спутников.
Нежина, пожалуй, была единственной из девчонок, на кого я изредка с интересом посматривал – точнее, на ее фигуру, особенно когда оказывался позади Альбины. Нынешняя одежда этой девицы на первый взгляд ничем не отличалась от нарядов других студенток – «колхоз колхозный». Но в то же время она выгодно подчеркивала женственные изгибы тела, не болталась бесформенным балахоном. Отметили эту особенность и другие. Пару раз я слышал завистливые слова одногруппниц: «Где только деньги берет на портных?»
Ревнивые взгляды девчонок, казалось, нисколько не волновали Нежину. Как и внимание парней. Альбина не отдалялась от общей группы студентов, но словно всегда была сама по себе. Будто солистка ансамбля – в коллективе, всегда на виду, но подчеркнуто особенная, отличная от других. Парней ее поведение интриговало, девчонок – злило. Тем и другим Нежина улыбалась в лицо: открыто, с хитринкой во взгляде: как та лиса, что заглянула в курятник с официальным визитом.
И только меня Альбина в упор не замечала. Чувствовал себя при ней не просто «Эй», а человеком-невидимкой. Такое отношение меня поначалу удивляло: в прошлой жизни привык быть завидным женихом. Привлекал внимание симпатичных женщин, даже перевалив за полтинник. Теперь и не вспомню случая, когда женщины вот так сквозь меня смотрели: будто через прозрачное стекло. Поначалу злился. Но потом махнул рукой: рассудил, что мне странно расстраиваться из-за невнимания со стороны семнадцатилетней соплюшки.
За время полевых работ большая часть мужской половины группы сделали попытку заслужить расположение Нежиной, будто соревновались друг с другом. Совершил пробный заброс удочек и староста (одним из первых, еще во время обеда). Как и остальные, удостоился лишь равнодушной улыбки. Я отметил, что Аверин обиделся, хоть и не подавал виду. Он-то и прозвал Нежину Снежной королевой. Альбина никак не отреагировала на прозвище, но оно приглянулось студентам. Только к вечеру сократилось до Королевы.
* * *
После ужина я в одиночку отправился к колодцу, где помылся под ледяной водой да устроил постирушки. Пока не определился, что вокруг меня, сон или реальность, но даже во сне не хотел ложиться в кровать грязным: от этой привычки избавляться не пожелал. Тело Комсомольца в очередной раз меня удивило. На колодезную воду оно отреагировало спокойно, будто холодный душ для него не в новинку. Следовать моему примеру студенты не спешили. Девчонки затеяли возню с тазиками (собирались греть воду на печи?). Парни ограничились походом к умывальнику.
Очутился в центре внимания, подходя к дому. Гулявшие по двору студенты при виде меня умолкали. Рассматривали мое тело, будто никогда не видели по пояс голых мужчин. Не сразу сообразил, что глядели не на мои выпиравшие ребра и не на впалый живот – всеобщий интерес привлекли украшавшие меня шрамы. Еще у колодца я отметил, что жизнь здорово потрепала Александра Усика. Нашел на своем животе следы от старых рваных ран, места порезов на руках и груди. Какие картины открылись зрителям на моей спине, лишь догадывался по сочувственным взглядам.
Прошел в жилую мужскую комнату, борясь с желанием ускорить шаг. Порылся в рюкзаке, поспешно натянул найденную там майку. Стеснительностью я никогда не страдал, но сочувственные взгляды, что провожали меня до кровати, совершенно не понравились. Не помню, чтобы в записях Людмилы Сергеевны видел упоминания причин всех этих старых ран Комсомольца. Парню когда-то сильно досталось. В школе-интернате? Или туда он угодил уже со всеми этими отметинами на теле? Так или иначе, но детство Саши Усика прошло явно не на берегу кисельной реки. Не удивительно, что крыша у парня подтекала.
Желания прогуливаться по полям я не испытывал. Участвовать в студенческих спорах и беседах тоже не рвался. Объектов для исследования вокруг дома трактористов я не видел: сомневался, что в девяностых колхозные поля сильно отличались от тех же, что были в шестидесятых. Пашка Могильный и Слава Аверин активно ездили по ушам двум подружкам: Фролович и Пимочкиной – бывшим одноклассницам. Рядом с этой четверкой вертелась и моя соседка по автобусу Надя Боброва, она оказалась соседкой Оли и Светы по общежитию. Присоединяться к компании я не пожелал. Решил, что несколько дополнительных часов сна перед завтрашним рабочим днем мне не помешают.
Но сразу завалиться спать не получилось: на своей кровати обнаружил гитару. Смутно припомнил, что инструмент принадлежал застолбившему верхнюю полку надо мной студенту. В памяти мелькнуло воспоминание о прочитанной в интернете заметке. Ее автор сообщал, что шестиструнную гитару в СССР запрещали. Мол, знаменитые композиторы доказали, что семиструнный инструмент лучше, что для него есть больше аккордов. А шестиструнная «испанка» – западное веяние, плохо влиявшее на советских людей. Потом автор и вовсе впадал в маразм, доказывая, что наш инструмент не гитара – гусли.
«Сам бы играл на тех гуслях», – подумал я.
Взял в руки гитару – привычную, шестиструнную. Хотел было отложить ее на соседнюю койку. Но не удержался, провел рукой по струнам. Пальцы словно только того и ждали: пробежались по грифу, вспоминая аккорды. Моя музыкальная карьера вышла в пик во времена студенчества. После окончания учебы в институте я нечасто брал инструмент в руки. А вот Усик, похоже, игрой на шестиструнке не пренебрегал: уж очень ловко мои пальцы перебирали струны – без навыков, на одних только прошлых знаниях так не сыграешь. Заинтригованный, я уселся на кровать, отвернулся от входа в комнату, проиграл простенькую мелодию.
Затягивать баловство я не намеревался.
Улыбнулся, вспомнив девяностые, когда я, подвыпивший, усаживался на перила в коридоре общаги и на пару с пареньком из Мурманска устраивал концерты.
Уже собрался было забросить гитару на верхнюю полку, как вдруг услышал голос Пашки Могильного.
– Нет, посмотрите на него, – сказал он. – Спрятался тут. С гитарой обнимается. Девчонок испугался?
Пашка взял со своей кровати спортивную кофту (вечером на улице жара не досаждала) с надписью «СССР» на груди, но одеваться не спешил.
– С детства их боюсь, – сказал я.
– Это ты зря.
Пашка указал на гитару.
– Что, и играть умеешь? – спросил Могильный.
– Баловался когда-то.
Я примерился, желая вернуть инструмент на кровать его владельца.
Но Пашка помешал мне расстаться с гитарой.
– Нет уж, – заявил он. – Сыграй что-нибудь.
– Да я…
Могильный положил мне на плечо руку – не позволил встать с кровати.
– Спокойно, Саша. У меня сестра училась играть на скрипке. Пять лет! Поверь мне: я многое слышал и пережил, терпеливо отношусь к юным талантам. А больше тебя никто и не услышит. Не стесняйся. Что умеешь? Высоцкого можешь сбацать?
Я погладил струны кончиками пальцев.
– Ну…
Попытался припомнить: исполнял ли когда-нибудь песни Владимира Высоцкого. Не припомнил ни одну мелодию. В девяностые мы предпочитали иной репертуар.
«А Комсомолец?»
Мысли о Комсомольце помогли мне выбрать музыкальную композицию.
Проиграл вступление.
– Давай, Саня, – подбодрил меня Пашка. – Я тебе подпою.
– Ты эту песню не знаешь. Она не на стихи Высоцкого.
– Играй. Начало хорошее.
Решил: спою.
Не потому что поддался на уговоры Пашки.
Хотел проверить: смогу ли.
От Александра Усика мне достались гибкие и ловкие пальцы музыканта. А еще множество шрамов на теле. И необычный имидж, в поддержку которого я и решил спеть. Ни на секунду не усомнился, какая песня для моего исполнения была бы более уместной.
Она наверняка бы понравилась Саше Усику.
– Я начал жизнь в трущобах городских. И добрых слов я не слыхал…
Слова лились легко.
Голосом Комсомольца природа не обделила. Да и сам он, похоже, занимался пением. В своем настоящем теле я ТАК исполнить эту песню не смог бы – без сомнения.
Шептать и прятаться я не собирался.
Сам удивился мощи своего голоса.
И тому, как уверенно и ловко пальцы порхали над струнами.
Песня из кинофильма «Генералы песчаных карьеров» – вот что ассоциировалось у меня с образом Александра Усика. Пожалуй, это единственная композиция, которую я заучил после института, уже в двухтысячных, под впечатлением от сериала «Бригада». Пел ее тогда на корпоративных вечеринках для своих тогдашних начальников. Уже потом узнал, что песня старая, написана еще в начале семидесятых годов совсем для другого фильма. И исполнялась она уже тогда неизвестным мне коллективом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70570402&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
