Они стали любовниками в первую же встречу. Точнее, она отдалась ему. Ещё точнее, они стали тайными любовниками, встречающимися только в постели. Как раз того самого пентхауса на Фрунзенской набережной, где только что включили свет. По крайней мере, две трети времени их романа дела обстояли именно так.
Но теперь точно что-то внутри Ванги надломилось. Иначе бы вряд ли состоялся этот слишком уж задушевный вчерашний разговор с Петриком. Хотя, конечно, виной тому и то, что они напились вдвоём, здорово накидались, и попали в унисон настроения друг друга.
– Я ведь спрашивал, сколько тебе осталось обязательной практики? – напомнил Петрик. – Ты ответила, ещё месяц. А прошло уже больше, чем полгода.
– Угу.
– Ждёшь не дождёшься свалить от них? – его глаза мягко блестели. Петрик совсем не умел хитрить.
– Почему? Мне даже нравится.
– Девушки вроде тебя надолго с ментами и прокурорскими не задерживаются. Будет какая-нибудь частная контора, адвокатское бюро…Ты же не мусорня.
– Так, не темни, к чему клонишь?
– Интересуюсь планами своей дорогуши.
– Ну… я пока не думала уходить. Дело одно очень интересное… но меня попёрли.
– Телефонист? Помню. Но, дорогуша, все шахматные партии рано или поздно заканчиваются. Не превращай это в свою личную дуэль.
– Думаешь, у меня ущемлённое самолюбие? – усмехнулась. – Инстинкт охотницы? Как с мужиками, когда ускользают?
Петрик рассмеялся, он помнил этот их разговор. Налил им ещё вина. Ванга кивнула:
– Или у меня завышенная самооценка?
– У тебя золотые мозги. Признай за ним право на такие же. И просто отступись. Твой Сухов, может, тебе услугу оказал.
– С чего это? – фыркнула она. И улыбнулась. Для Петрика это не осталось незамеченным, и он лишь печально вздохнул.
– Иногда мне жаль, что я гей, – сказал Петрик.
– Иногда мне тоже, – рассмеялась она. – Насколько было бы проще.
– Не хочу, чтобы тебя звали Вангой.
– Чёй-то?
– Именно из-за Телефониста. Имя ведь тоже обладает властью.
– По-моему, кто-то напился.
– По-моему, кто-то просто любит Катю Белову.
– Взаимно, – она подняла бокал и почти полностью его опустошила. – Попытаюсь тебя догнать.
– Алкоголичка, – сказал Петрик. – А как там дружок твоей вагины?
Она сделала последний глоток, начала хмелеть. Пододвинула к нему бокал. «Дружок моей вагины» – так когда-то она охарактеризовала Петрику свои отношения с мужчиной, которого должна бросить.
– Ну что ж, дорогуша, – понимающе кивнул тогда Петрик. – Порой это не так и плохо. Да о таком можно только мечтать! А он… хороший ей дружок?
– О да – лучший.
Сейчас Петрик налил ей ещё вина.
– Всё непросто, – сказала она. – Я его бросила четыре месяца назад. С тех пор мы стали трахаться ещё больше.
– Знакомое сладкое чувство.
– Думаешь, я социопат?
Петрик чокнулся с ней бокалом, звук вышел певучим:
– Думаю, что… в телесных утехах нет ничего плохого.
– Как ты элегантно выразился.
– К тому, что если кто-то понимает твоё тело и то, что ему нужно… Как это по-русски? Дорогого стоит.
– В том-то и дело, что я уже и сама не знаю.
– Моя любимая дорогуша выросла? И просто отражение в зеркале больше не устраивает? Симбиоз из овер… Я правильно сказал это по-русски?
– Прикалываешься? Твой русский… Похоже… что-то точно из овер.
– Слушай, тогда надо просто отступиться. Как с Телефонистом. Иначе это никогда не кончится.
– Знаю, – сказала она. – Но в обоих случаях нужна альтернатива.
– Ошибаешься, – отрезал Петрик. – Сначала освободись, а потом всё будет… сам всего этого наелся. На те же грабли наступать. А так да – мы все социопаты. Социопаты и извращенцы. И это прекрасно.
Она хмыкнула. Петрик тут же ткнул пальцем в потолок.
– А вот наша альтернатива. – В квартире на верхнем этаже шла постоянная склока. Петрик как-то раз попытался вмешаться, и муж, здоровенный бугай, чуть его не избил. Пришлось вмешаться «хрупкой» Ванге. С тех пор муж и жена при встрече с ними постоянно отводили глаза.
– Сам же знаешь про «только тешатся», – заметила Ванга.
– Фигня всё это, – отмахнулся Петрик. – По-моему, вот это вот и есть настоящее извращение.
– Поэтому я живу с тобой, мой социопатик, а не… Чуть не добавила: «а не со своим мужиком», прекрасно понимая, насколько это неправда. Почти вплотную приблизившись к рубежу тридцатилетия (вот, день рождения, потом ещё один, и всё), Ванга ни разу ещё не жила со «своим мужиком». Не нашлось такого, с кем не пугала бы перспектива совместного ведения хозяйства и все эти грязные носки по углам. Возможно, она бы и хотела, просто такого человека не было. Пока не было, а она не знала, где искать. Единственно, знала наверняка, что если не завяжет с мужчиной, которого должна бросить, его и не будет. Слишком многое он ей давал. И слишком многое забирал. Хотя в её случае это одно и то же.
Иногда она думала, что он тоже был социопатом, только совсем другого рода. Когда она его впервые увидела вживую, то подумала: «Действительно, фотки не врут, невероятно красивый человек». И так как пришла брать у него интервью, включила аналитическую машинку в своей голове, и следующая мысль была такой: «Харизматик, но очень закрытый».
Потом: «Окружающим по ошибке представляется, что он мил и приветлив…»; «несомненное обаяние мизантропа»; «власть напрямую его не интересует, пройденный этап…», «настолько презирает коллектив как сумму людей, что просто решил стать одним из самых богатых из них…», «забавный выходит портретик».
– Сканируете меня, да, Катя Белова? – внезапно прервав беседу, спросил он и весело усмехнулся. – Имейте в виду, многое может оказаться ошибкой.
Он застал её врасплох: казаться умствующей идиоткой тоже не хотелось.
– Пустяки, – с улыбкой успокоил он. – Первые впечатления чаще всего недостоверны. Врут учебники по психологии… Между набором поведенческих штампов и экзистенцией целая пропасть, верно ведь?
Она не сконфузилась, но улыбнулась. Сказала:
– Забавно.
Взгляд его серых глаз был насмешливым и одновременно успокаивал. «Умеет засранец пользоваться своим магнетизмом», – подумала она. И спросила:
– А что не врёт?
– А вот это ты мне сама скажи, Катя Белова, – его голос, когда он говорил тише, был от природы хриплым, никаких акустических манипуляций с ней бы не прошло; и вот этот вот внезапный переход на «ты» оказался не вульгарным, а сократил расстояние между ними. Почти до интимного. В следующую секунду Ванга поняла, что уже сегодня они станут любовниками.
К интервью с Игорем Рутбергом она подготовилась обстоятельно, прошерстив всё, что по нему было в сети. Он занимал кресло зампредседателя правления крупнейшей госкорпорации, в народе о таких говорят «олигарх». Им он и был, вероятно. То, что Екатерина Белова именовала «своей обязательной практикой», началось в Управлении по экономическим преступлениям (хотя мечтой, как и у всех, был пресловутый «убойный отдел»), и к нему на интервью она пришла в рамках дела о коррупции, заведённого на его предшественника. Это было именно «интервью» с любезного позволения хозяина кабинета. И хоть в интернете по нему можно было найти всё, в том числе и немногочисленные фото (и лишь одна относительно крупным планом), он умудрился оставаться не медийным, серым кардиналом, и по телевизору показывали его шефа.
«Какой красавчик, – удивилась девушка, разглядывая ту единственную фотку. – Да ему по Каннской лестнице разгуливать, а не среди рях-чиновников».
Встреча вживую лишь подтвердила это мнение, хотя, вероятно, многие женщины с ней бы не согласились. Его красота не была столь очевидной и эффектной, но уже в тот момент она попалась на удочку. Вероятно, это был её тип мужчины. Её обещание романтического приключения… Возможно, от него пахло сексом. Или что-то ещё. Или всё сразу.
«Но ведь он не еврей, – почему-то подумала Катя Белова, далёкая от любого шовинизма. – И вряд ли немец. Наверное, какие-то северные или скандинавские корни. А может, и немец».
С того интервью прошло уже больше полутора лет, и вот вчера она напилась с Петриком, лелея при себе твёрдое решение всё это прекратить. Она не знала, почему, что именно её перестало устраивать, от чего должна освободиться, но что-то явно было не так. Только и этому решению уже четыре месяца. И вот она стоит на мосту с симпатичным парнем, слушает какую-то лабуду, прекрасно понимая, что всё, что ей надо, она сможет получить сейчас там, в пентхаусе на Фрунзенской набережной. Зря они всё-таки вчера после вина перешли на водку.
– А ты была в него влюблена? – Спросил Петрик. – Ну… крылья за спиной, и все дела.
– Не знаю. Вряд ли… ну, может, только самое первое время.
– Он знает все твои тайны, да? – Петрик состроил кислую мину. – Перестал тебя разгадывать?
– Да не в этом дело, – возразила Ванга. – Скучно-то не стало. Но… сама не понимаю.
– А подарки?
– О да. Более чем щедрые. Устала ему уже говорить, что я не содержанка.
– Противоречие между производительными силами и производственными отношениями, – важно заявил Петрик. Они «накидывались» всё больше. – Почти по Марксу. Или Фрейду.
– Чего-чего?
– Противоречие между его членом и эмоциональным экспириенсом, которого ищут все девочки.
– Умеешь ты всё так элегантно формулировать, – рассмеялась Ванга.
– Вино кончилось, – расстроился Петрик. – В холодильнике есть водка. Польская. И вискарик.
– А-а, всё равно…
– Когда сказала ему, что уходишь, сама-то искренней была?
– Угу. Прощаться заявилась. Типа, последнее свидание.
– Трах со слезинкой… Офигенно ведь, да?!
– Ну да, – согласилась она. – Только и это всё в прошлом. В голове-то я его бросила, а…
– Хочешь найти себе нормального человека, растить с ним детей и даже быть ему верной? – Петрик смотрел на неё прямо. – Думаешь, в нашем с тобой случае такое возможно?
– Не знаю, – призналась она. – Но очень бы хотелось попробовать.
– Потому что трах ничего не решает, да? – грустно произнёс Петрик. Ванга бросила на него пристальный взгляд: похоже, и у тебя не всё в порядке?
– Да, – кивнула она. – И нет.
– И да, и нет, понимаю, – он вздохнул. – Видишь, только друг перед другом и можем быть открытыми. Такая херня.
– Такая херня, – согласилась Ванга. И только сейчас заметила, что влага в глазах Петрика угрожающе заблестела.
«Да ты, похоже, поссорился со своим Рудольфиком, – подумала она. – А меня тут успокаиваешь».
– Эй, сокамерничек, – позвала она. – Как дела у моего любимого педика?
– Всё нормально, – Петрик махнул рукой. – Всё через жопу.
– Фу… Петрик.
– Сдурела?! Не в физиологическом смысле. К сожалению, – он то ли усмехнулся, то ли всхлипнул.
– Прости… – Ванга кивнула. – Вот у меня всё нормально – через жопу.
– Завтрак у Тиффани…
– Что?
– Обожаю твой обречённо-прекрасный взгляд.
Она улыбнулась, позвала:
– Ну-ка иди ко мне, романтическое чудовище, обниму… Чего ты там говорил про запасы в холодильнике?
И они решили напиться. Перешли на водку «Бельведер». И это было ошибкой. Спустя час они ржали как сумасшедшие. Спустя ещё один она плакала на плече Петрика. Тот тоже: Рудольфик – свинья, обманывает его, нашёл себе ещё кого-то… Последний раз подобная умора с Катей Беловой происходила в старших классах школы.
А ночью ей приснился кошмар. Хотя Петрик и уверял, что после «Бельведера» спать будут как убитые. Во сне она пришла в пентхаус на Фрунзенской, но оказалось, что внутри – это дом, в котором она росла. Внутри темно, лишь какие-то странные огоньки у стен, похожие на прикрытые ладонями свечи. И ещё почему-то там эти картинки с репродукцией Мунка, которую она подарила Сухову. «Крик». Но пока здесь тихо, лишь даже не слышимый, а, скорее, угадываемый, как это бывает во сне, трескуче-скрипящий звук. Заезженная пластинка. Она знает, что это за звук. Игорь Рутберг давно ждёт её. Он стоит голый в этой полутьме. И сильный. Бросает её на кровать Вангиного детства. Трах ведь ничего не решает. И он уже внутри неё. Ей хорошо и нежно… но оказывается, что это Сухов. Они занимаются любовью с Суховым, предавшим её. И здесь, в пентхаусе на Фрунзенской, или в забытой полутьме дома, где она росла, есть кто-то ещё. И звук, знакомый ей скрипящий звук всё громче…
– Верно, – говорит Сухов голосом Игоря Рутберга. – Верно, он здесь. Назови его!
