Алексей РОСС "Фармакопея. Часть 2"

До самого вечера Юрий просидел, методично просматривая все имеющиеся снимки нужных ему мест Северной Кореи. Он отлично знал, что стандартная длина ВВП всех их армейских аэродромов составляла два с половиной километра, что было достаточным для всех типов военных самолетов, которые стояли у них на вооружении. Только у пяти аэродромов, где иногда появлялись гражданские самолеты типа Ту-154 или Ил-62, полоса была больше, и кое-где дотягивала до трех километров, кроме самого большого столичного аэродрома с его двумя четырехкилометровыми полосами. Но аэродром Пхеньяна Юрий не рассматривал как потенциальный, ибо тихое появление там Боинга с американцами было за пределами возможностей даже Северокорейской пропаганды.

Только эти пять аэродромов могли принять большой Боинг, но, как на зло, у Юрия не было хороших снимков на нужные ему даты прошлого лета. Все они либо были забиты сплошными облаками, либо сделаны такими простецкими метеоспутниками, что даже сам аэродром рассмотреть было невозможно, не говоря уже про самолет на нем. Поэтому он, предварительно отсортировав все снимки по датам, стал просматривать их один за одним, начиная с самых свежих, в надежде найти на этих аэродромах какие-то изменения за последние полтора года, которые могли бы свидетельствовать о приеме на них грузового Боинга-747.

Но, час за часом всматриваясь в мониторы, никаких изменений на аэродромах найти не удалось. Кроме красных раздраженных глаз, никакого другого результата этот поиск не давал, и Юрий уже начал отчаиваться. Плюс, его никак не покидало ощущение, что он упустил что-то очень важное, но понять причину этого беспокойства никак не получалось. Очередная порция черно-белых снимков, датированная пятым августа двадцатого года, показала сплошную пелену облаков не только над искомыми местами, но вообще над всем Корейским полуостровом и Юрий уже готов был сдаться. Для очищения совести он решил точечно проверить координаты аэродромов, и практически чудом нашел маленький просвет в облаках над южным аэродромом в Сунчхоне. Просвет был настолько мал, что в него не попадал аэродром целиком, а только крайняя стоянка для самолетов. И на ней, еле видимый в облачной дымке и утреннем свете, стоял большой самолет. Из-за плохой освещенности, контуры светлого самолета полностью слились с серым бетоном площадки, что его невозможно было разглядеть. Но тень, отбрасываемая им, благодаря лучам утреннего солнца, хоть и слабым из-за облаков, стопроцентно выдавали в нем Боинг-747. Такого характерного горба на фюзеляже не было ни у одного другого самолета. Наконец-то! Да, определенно, это был успех, хотя какое-то смутное беспокойство продолжало зудеть где-то на уровне подсознания.

– Это грузовой Боинг-747, майор, – спустя сорок минут, рассказывал Юрий Коттену, недавно вернувшемуся из поездки, – потому что даже на таком хреновом снимке был бы виден рад иллюминаторов на борту самолета, а здесь их нет.

– Прекрасно, Юрий, и поэтому я не понимаю причину твоих сомнений, – сказал Коттен, и почему-то вопросительно посмотрел на Юбера, сидевшего с другой стороны. Тот лишь пожал плечами.

– Мы выяснили, как вы помните, что доставка из Японии в Корею осуществлялась самолетами молдавской компании aerotranscargo, но все они пятого августа были в аэропорту Дубя, как показал Flightradar, – сказал Юрий, – поэтому их не могло быть в Сунчхоне, а значит это другой самолет.

– Какой другой? – удивленно спросил Юбер. – Ты же нам рассказывал, что туда вообще никто не летает, а теперь вдруг там паркуются Боинги со всего света. Как так?

– Ты предполагаешь, что это коммерческий транспорт японских корпораций, о которых ты нам говорил? – спросил Коттен.

– Да, майор, я думаю, что это может быть именно он. Ведь Сунчхон довольно крупный промышленный центр в КНДР, – ответил Фадеев.

– Но ты сказал, что снимок сделан утром. Так? – Юрий утвердительно кивнул. – Значит, самолет или только прилетел, или скорее всего стоит со вчерашнего дня. А если самолет «вчерашний», то это укладывается в наш календарь, просто это последний транспорт из Японии. Пока он долетел, пока разгрузился и тому подобное, все затянулось, и вылетать решили утром, а не ночью, чтоб не рисковать, – размышлял вслух майор. – Как думаешь, Юрий, может такой самолет за день долететь от Кореи до Дубая?

– Думаю может.

– А еще, это может быть наш самолет, который не смог улететь, например, из-за плохих погодных условий, – убедительно заявил Коттен, показывая на сплошную облачность на снимке.

– Может и так, майор, – сказал Юрий. – Но и версия, что это всего лишь самолет с китайскими запчастями для смартфонов, имеет точно такой же вес.

– ОК, а что на этот счет показывает Flightradar? – спросил Юбер.

– Ничего не показывает, – сказал ему Юрий. – Так как КНДР под строжайшими санкциями, официально летать к ним не может ни одна авиакомпания мира, чтобы самим не попасть под санкции. Поэтому все подобные рейсы отключают транспондер, когда входят в зону ПВО Северной Кореи. Объективных данных по ним нет.

– А когда ты служил в посольстве, ты слышал что-нибудь о подобных воздушных поставках в Сунчхон? – спросил Коттен.

– Нет, не слышал. Я знаю только, что все подобные самолеты всегда прилетали в столичный аэропорт Сунан и никуда дальше, – сказал Фадеев.

– Тогда будем считать, что это именно наш самолет, потому что плюсов этой версии больше, чем любой другой, а значит наша лаборатория может быть где-то в этом районе, – сказал Коттен. – Продолжай искать, и удвой усилия, – продолжил он, – времени остается все меньше.

– Хорошо, майор, буду придерживаться этой версии, – ответил Юрий, но на подсознании все же вертелась мысль, что это ошибка.

Глава 27.

***

Лаборатория, (место засекречено), 02.07.2020

Дэн Махер и Барри МакКалман сидели в кабинете О'Браена, на уже ставшем традиционном совещании по четвергам, где они совместно вырабатывали тезисы для таких же традиционных онлайн отчетов перед головным офисом. Так как из-за ЧП с Джулией Кук и Ричардом Хадсоном им всю неделю пришлось регулярно общаться с разными «шишками», и не только офисными, то особо добавлять в итоговый недельный отчет было нечего. Получался только коротенький доклад Махера о том, что все работают не покладая рук, и уже вот-вот будет результат. Казалось, что и сам профессор уже не верит в мантру про «вот-вот», которую ежедневно повторял всем вокруг, и которая должна была вдохновлять всех на научные подвиги. Поэтому совещание прошло быстро, тихо и безэмоционально. МакКалман уже порывался подняться из-за стола, но Чарльз остановил его жестом.

– Коллеги, я хотел бы с вами обсудить еще один вопрос, оставить без внимания который не могу, – сказал О'Браен. – Я уверен, что вас, как и меня, очень обеспокоила череда происшествий, начиная с суицида Тилфорда, и заканчивая недавней резней, – Чарльз сделал паузу, но оба собеседника промолчали, хотя заметно напряглись. – Все это, конечно, может быть просто чередой случайностей, но позавчерашний срыв доктора Хартнет, заставил меня задуматься о некой системной проблеме, и попытаться найти ее причину.

– И есть какие-то определенные успехи, мистер О'Браен? – с нажимом спросил Дэн Махер, потому что предполагал очередные обвинения в свой адрес из-за затягивания сроков командировки.

– Определенных успехов нет, Дэн, – постарался спокойно ответить Чарльз. – Всего лишь удалось покопаться в большой куче неопределенностей.

– Это как? – спросил МакКалман.

– Я пошел к доктору Дэниелз, и вместе с ней просмотрел журнал обращений персонала за медицинской помощью и лекарственными средствами, и вот что я там увидел, – сказал О'Браен, раскрывая свою записную книжку. – В первые семь недель нашей командировки, к доктору за медицинской помощью обращались в среднем два раза в неделю, и во всех случаях исключительно из-за бытовых травм. А уже с восьмой недели количество обращений стало постоянно увеличиваться, и в настоящее время достигло почти двух обращений в день, причем, в основном с жалобами на психо-эмоциональные проблемы, для купирования которых она назначала успокоительные, седативные или даже антидепрессантные препараты.

– И что же по-вашему из этого следует? – проворчал нахохлившийся Махер.

– Кроме очевидных выводов, что все очень устали и испытывают из-за этого стресс, больше ничего, – ответил О'Браен.

– Это очевидно.

– Да, я тоже очень устал, – сказал Чарльз, – и вы Дэн, наверняка, еще больше меня. Но вы же не полезли в петлю, а я не стал бегать с кухонным ножом по этажам.

– Психика у всех разная, – сказал профессор Махер. – Кто-то стойко переносит стресс, а кто-то не справляется, ибо не способен от природы.

– Вы правы, профессор, но ведь все мы здесь не случайные люди, и кроме наших профессиональных способностей, все проходили строгий психологический отбор, чтобы попасть сюда, – сказал Чарльз. – Поэтому я подробно поговорил с Самантой о конкретных жалобах всех обращавшихся, и ее наблюдения меня очень серьезно обеспокоили.

Махер и МакКалман внимательно уставились на Чарльза.

– Доктор Дэниэлз отметила, что изначально жалобы были на бессонницу, повышенную утомляемость и потерю концентрации, которые со временем уступили постоянным жалобам на повышенную тревожность и параноидальные состояния суицидальной направленности. В некоторых случаях, как с Джулией Кук, направленность обратная, на убийство, – сказал О'Браен, и глубоко вздохнув добавил. – Даже я, периодически, вижу бредовые сны про убийство, которые похожи на те, что описывает доктор Дэниэлз.

– Убиваете кого-то конкретного? – серьезно спросил Барри МакКалман

– Ничего конкретного, – соврал О'Браен, сделав над собой усилие не бросить взгляд на Махера. – Просто какой-то общий неприятный фон, как будто посмотрел один из современных гадостных хорроров. Вам, коллеги, не снится ничего абсурдного?

В кабинете воцарилась тишина.

– Ничего суицидального, Чарльз, но ко мне вернулся давно забытый сон, как меня подстрелили в Афганистане, в одном из ночных рейдов, – произнес МакКалман, после долгого раздумья. – Я тогда думал, что точно умру, пока валялся там в горах, в снегу, истекая кровью, и ждал эвакуационный вертолет. Потом мне два года постоянно снилась эта ночь, и я с большим трудом переборол в себе этот страх, – сказал Барри, и заметно напрягся. – И вот уже месяц, как я снова вижу этот сон. Не еженощно, но очень напрягает каждый раз.

– А почему ты не говорил об этом доктору Дэниелз? – спросил О'Браен.

– Я и раньше никому не говорил об этом, кроме жены, которая видела как я стону в кровати, – ответил Барри. – Чего уж сейчас ходить по докторам…

– Вы тоже ни разу не обращались к Саманте, профессор, – сказал Чарльз, взглянув на внезапно осунувшегося Махера. – Вас ничего не беспокоит или ваши сны еще более страшные, чтобы доверить их врачебной тайне?

– Если честно, коллеги, то мне с недавних пор постоянно снится один и тот же неприятный сон, что меня случайно заперли во второй операционной, и я никак не могу оттуда выбраться, – сказал профессор. – Дверь заклинена, никто не отвечает на вызовы, воздух в скафандре заканчивается, и я стою, дергаю ручку двери, и боюсь обернуться назад. А когда страх становится нестерпимым, я оборачиваюсь и… просыпаюсь.

О'Браена мороз пробрал по коже, когда он представил себе эту картину, а МакКалман про себя подумал, что лучше еще раз получить пулю от талибов, чем каждый день видеть такое.

– Почему же вы не обратились с этим к Саманте, Дэн? – спросил О'Браен.

– Чтобы не вызывать кривотолков, Чарльз, – тихо тветил Махер. – Ведь если в лаборатории узнают, что я на антидепрессантах, то все мои поручения будут восприниматься с сомнением или даже оспариваться. А так как у меня полный доступ к аптеке, я сам себе выписал лекарство, и принимаю его в щадящем режиме. Поэтому я до сих пор в норме, а не в петле, или с ножом в руках, как вы выразились. И видит бог, Чарльз, я не подозревал, что проблема настолько массовая.

– А это не может быть побочным эффектом наших опытов? – спросил МакКалман.

– Ну что за бред вы несете, мистер МакКалман? – в привычной ему, снобистской манере, скривился Махер. – Мы не ставим здесь никаких опытов над людьми, над приматами, и даже над кроликами. Мы создаем лекарства, работая только с клетками лабораторных мышей. Какие тут могут быть побочные эффекты для людей, а особенно таких отдаленных от лабораторного процесса, как вы? – закончил он, заметно вспылив.

– Профессор, это был всего лишь вопрос, и не нужно на него так реагировать, – быстро вмешался О'Браен, увидев как у МакКалмана сжались челюсти, от слов Махера. – Я же сказал вам обоим, что никаких конкретных причин общей нервозности ни я, ни доктор Дэниелз не нашли. И этот разговор с вами я затеял не для того, чтобы кого-то в чем-то обвинять, а для того чтобы найти какое-то решение этой проблемы.

– У вас есть какое-то конкретное предложение, – спросил МакКалман, сверля ледяным взглядом профиль Махера.

– Да, есть, – ответил Чарльз, удовлетворенный тем, что удалось быстро погасить разгоравшийся конфликт. – Я думаю, что первопричина общей нервозности – это усталость, которая следом за собой подтянула склонность людей к затворничеству. А это, в свою очередь, стало проявляться у большинства, как социофобия. Как известно, большинство убийств и самоубийств, дело рук социофобов. Поэтому, я предлагаю организовать целый день отдыха, который весь персонал проведет на природе. Через два дня – Четвертое Июля, наш День Независимости, – О'Браен ткнул пальцем в календарь, у себя за спиной. – Организуем пикник с барбекю, пивом и танцами. Все отдохнут и пообщаются друг с другом. Я очень надеюсь, что если это и не решит всех проблем, то хотя бы снизит градус накала и нормализует обстановку.

– Как вы себе это представляете? – удивленно спросил профессор Махер.

– Да очень просто. Переведем все технические процессы в лаборатории на автоматику, а ручные процессы просто остановим на одни сутки. Весь лабораторный этаж законсервируем, и поставим на автоматическую охрану. А внешний периметр и так охраняют наши местные друзья, – сказал Чарльз. – Барри наверняка сможет договориться с ними предоставить нам какую-нибудь живописную полянку поблизости, и чтобы нам привезли свежего мяса и пива. Сможешь? – спросил у МакКалмана.

– Думаю, что смогу найти обоснование, – ответил МакКалман. – Только пиво будет местное.

– Пусть будет местное, главное самое лучше, и побольше, – сказал Чарльз, оживившись. – Согласитесь, мужчины, что это хорошая идея, и она нам по силам.

– По силам, – ответил МакКалман.

– Думаю, что да, сможем, – после краткого раздумья ответил Махер.

– Отлично! Тогда даю вам три часа, чтобы составить план действий, как нам на день остановить все работы и организовать праздник, – сказал О'Браен, – Как только мы его утвердим, я сделаю общее объявление. Уверен, что все с радостью примут эту новость. А согласование с центром я беру на себя.

***

Аэродром Казлу Рудос, Литва, 02.07.2020

Сразу после завтрака, потому что сегодня дежурство по кухне было у Лорана, Юрий приступил к поиску бункера лаборатории около Сунчхона. Он до боли в глазах всматривался в экраны мониторов, и по уши закопался в распечатках, на которых с линейкой отмерял размеры каждого непонятного бугорка, но ничего не получалось. Все окрестности вокруг южного аэродрома Сунчхона были забиты позициями ПВО, военными городками, радиолокационными станциями и другими военными сооружениями. Фадеев в первые пятнадцать минут нашел сразу шесть объектов, похожих на макет бункера который они ищут, но за последующие часы кропотливого анализа и отбраковки, вынужден был списать их все, как неподходящие. И вот уже полчаса, он растерянно блуждал взглядом по зимнему ландшафту этого района, пытаясь на засыпанных снегом горах найти следы деятельности, неизвестные ему ранее.

Поняв, что это бесполезная трата времени, Юрий решил пока отложить в сторону все снимки, и еще раз проанализировать опорную информацию. Поиски лаборатории сфокусировались в районе Сунчхона, потому что именно на аэродроме Сунчхона он нашел Боинг-747, а они удостоверились, что доставка оборудования из Японии осуществлялась именно таким самолетом. Он еще раз пересмотрел все спецификации по грузовым Боингам, и везде минимумом указывались три километра ВПП, поэтому Фадеев и не рассматривал северный аэродром Сунчхона, который назывался Чхопхён, и где полоса была на пятьсот метров короче, что критично для Супер Джамбо. С другой стороны, думал про себя Юрий, Боинги из Японии могли перелететь не в КНДР, а в Китай или даже в Южную Корею на очередную перегрузку. А уже оттуда весь груз отправили бы другими самолетами, поменьше, возможно даже северокорейскими Ан-12. Тогда оборудование и персонал лаборатории можно было бы доставить на любой другой аэродром страны, с полосой поменьше. И когда он стал прикидывать в уме количество аэродромов, которые подойдут под новые характеристики, внезапная мысль пронзила его голову: «Точно, именно что-то связанное с длиной ВПП не давало ему покоя все эти дни, заставляя отвлекаться от работы». Но что это конкретно такое, он никак не мог вспомнить. Промучившись над этим еще десять минут, он решил продолжить поиск по всем подходящим аэродромам, и начать решил с ближайшего аэродрома Чхопхён.

Через час перелопачивания каждого квадратного метра его окрестностей, Фадеев нашел бункер! Он был оборудован в горах, в десяти километрах восточнее аэродрома, и судя по могучему лесу вокруг, был построен давно. Собрав все снимки этого места за последние несколько лет, Юрий сумел детально рассмотреть его со всех сторон, чтобы убедиться в своей правоте. Вход в бункер был примерно на двадцать пять метров ниже вершины, но не у самого ее подножья. Метров на десять ниже вершины, и в сорока пяти метрах от входа, ясно просматривался выход вентиляционной шахты. Еще ниже по склону, и примерно в трехстах метрах севернее был расположен военный городок, типичный для горных районов Северной Кореи, с несколькими маленькими домиками казармы, штаба и столовой. Трижды, а потом еще столько же раз, Юрий перепроверял себя, и все указывало на то, что это именно тот объект, который они искали. При этом, в его голове обосновалась твердая уверенность, которую он не смог себе объяснить, что этот объект ошибочный. Поэтому он решил обсудить с Коттеном все свои сомнения, чтобы таким образом докопаться до истины. Через час, вернувшись с полигона и пообедав, Коттен, Лоше и Юбер стояли вокруг Фадеева и рассматривали снимки найденного им объекта.

– Ну и что ты думаешь, Жером? – спросил его Юбер, переглянувшись с майором.

– По всем характеристикам, которые нам известны, это наш объект, если только Юра не нашел что-то похожее в другом месте, – ответил Лоше, отрываясь от снимка. – Он выгладит точно так, как на макете, очень похож на те бункеры, которые мы осмотрели с майором здесь. Так же он не выходит за сетку искомых координат, и находится рядом с аэродромом, где мы видели Боинг. Все сходится.

– Я тоже так думаю, – добавил Юбер, а Коттен спросил Фадеева, – не понимаю, Юрий, какие именно факты вызывают у тебя сомнения?

– Во-первых, Боинг мы видели на аэродроме Сунчхона, а не соседнего Чхопхёна, – ответил Юрий. – Во-вторых, даже от Чхопхёна везти груз в лабораторию можно только на машинах, и только вокруг всей этой горной гряды, потому что в горах нет дорог. Вот так видно лучше, – Фадеев изменил масштаб снимка. – Это, как видите, крюк почти в тридцать пять километров в направлении Пончхана. Ехать вдоль реки и через несколько населенных пунктов, а потом еще подниматься в горы. Такое движение никак не утаить от местного населения. А если смотреть от Сунчхона, где был Боинг, то крюк вообще больше пятидесяти километров.

– Эта причина совсем уж выглядит притянутой за уши, – сказал Коттен. – Спрятать лабораторию подальше от народа, самое логичное решение, и несколько десятков километров совсем не дистанция. А кроме этого, доставка груза не обязательно проводится автотранспортом. Вот это что, рядом с северным аэродромом? – Коттен ткнул пальцем в угол снимка.

– Это вертодром, Йонак, – ответил Юрий.

– А вот эти большие вертолеты, это случаем не русские Ми-26? – спросил Коттен.

– Да, это они, – признал Юрий, после небольшой проверки.

– Если у них есть в наличии самые большие в мире грузовые вертолеты, зачем им ехать на машинах пятьдесят километров по горным дорогам, если за десять минут можно все доставить на место вертолетом?

– Но в том месте, где бункер, нет посадочной площадки. Там сплошной лес. Вертолет там не сядет, – ответил Юрий.

– А ему не нужно садиться, рядом есть военный городок с маленьким плацем, туда груз спускается на тросах, а уже оттуда завозится в бункер. По моему, все логично, – сказал Коттен, – так что эти сомнения мы тоже не принимаем. Что еще?

– Ну допустим, что это так, и они специально в интересах секретности, вертолетами, по ночам, тайно перевозили все оборудование в бункер, пока гражданское население спит и видит сны про Ким Чен Ына, – с сарказмом сказал Фадеев. – Но ведь конечная точка доставки находится всего в трех километрах от двух городков, Пончхана и Чхопхёна. Кружащий, даже в трех километрах, Ми-26 разбудит любого. Люди будут интересоваться.

– Сразу становится понятно, что ты не жил в военных городках или рядом с ними, – с усмешкой сказал Юбер. – Поверь, Юра, все местные жители прекрасно знают, что где-то там на горе военный объект, знают что там нет ничего интересного, и что туда не нужно ходить. И какие-то перемещения туда со стороны военного аэродрома или обратно, даже на вертолетах, не станет проблемой для секретности, потому что на это уже никто не обращает внимания.

– Хорошо, убедил, – сказал Фадеев. – И все же самое главное сомнение, что этот Боинг, именно тот, что перевозил оборудование из Японии. Я в этом не уверен!

– Это точно полное дерьмо, Юра, – раздраженно сказал Коттен. – Мы уже несколько раз это обсуждали. Никаких других Боингов во всей Корее ты не нашел, поэтому сомнения на этот счет уже из разряда навязчивых идей. Тем более, что у них на всю страну всего несколько аэродромов со взлеткой нужной длины, способных принять Боинг, а новых аэродромов, как я знаю никто не…

– Точно, точно! – вскрикнул Фадеев. – Вот что за мысль меня мучила все эти дни, – Юрий кинулся к своим распечаткам, а потом стал лихорадочно перебирать все снимки Северной Кореи на своем компьютере. Несколько минут все вокруг молча стояли и только переглядывались. Наконец Коттен спросил Юрия, все ли у него в порядке, но он только отмахнулся и сказал еще немного потерпеть. Через некоторое время, он повернулся к своим компаньонам, обвел их взглядом, и сказав «смотрите», открыл на мониторе изображение еще какого-то корейского аэродрома. Все трое французов долго всматривались в снимок, но на их лицах не было и тени того восторга, которым светилось лицо Фадеева.

– Что же мы здесь должны увидеть, поясни? – сказал Коттен, переключая свое внимание на разведчика.

– Это военный аэродром Кэчхон. Находится в тридцати пяти километрах севернее Сунчхона. На нем базируется полк армейской авиации на самолетах Су-17 и Су-25. У аэродрома стандартная Корейская взлетная полоса длиной в два с половиной километра. Ему уже лет сорок или больше, и как я помню, он всегда был таким, – ответил Фадеев. – А вот на этом снимке видно, что они недавно отремонтировали полосу с обеих сторон.

– И что это означает? – спросил Юбер.

– Это означает, Эрик, что человеку невозможно держать в памяти все детали, – сказал Юрий, улыбаясь. – На всякий случай, я бегло просмотрел свежие снимки всех аэродромов Кореи, даже тех, которые не подходили нам по длине ВПП. Сначала я не обратил внимание на этот ремонт, но, видимо, подсознательно отметил изменения, и именно эта мысль сверлила мне мозг все время поиска Боинга. Вот снимок этого аэродрома три года назад, – Юрий открыл еще одно большое фото на соседнем мониторе. – Найдите отличия!

Все уставились в оба монитора.

– Они удлинили полосу, – наконец сказал Лоше.

– Правильно, Жером, – подтвердил Юрий, легонько стукнул кулаком по столу. – Они удлинили ее с двух сторон, с северо-восточной стороны на сто пятьдесят метров, почти до шоссе, а с юго-западной на триста пятьдесят метров, вплотную к военному городку. Для этого им даже пришлось снести несколько боксов для техники с этого края. И теперь у них полоса длиной ровно три километра.

– Понятно, к чему ты ведешь, Юрий, – сказал Коттен. – Но это может быть плановая модернизация аэродрома, ведь Боинга на нем ты не видел.

– Нет, Боинга не видел, но есть кое-что интереснее, – сказал Юрий. – Я ведь сразу обратил на это внимание, но не сложил весь пазл до сегодняшнего дня. Реконструкцию на этом аэродроме начали в конце мая прошлого года. На снимке от двадцатого мая еще нет никаких работ, а на снимке от третьего июня уже видны масштабные работы с обеих сторон полосы. А главное то, что строительство велось просто бешеными темпами, и закончилось уже в конце июля. На снимке от двадцать пятого июля уже видна новая разметка на обоих концах, и строительная техника убрана. А как мы знаем, тридцатого июля лаборатория улетела из США.