Катерина
Мимо дома Калитиных проехал белый «Москвич». Он громко посигналил и скрылся за соседним домом. Но Катерина, стоя возле окна в зале, успела его разглядеть и поняла, что приехала семья Крыжниковых: родная сестра Люда, ее муж Вася и их дети: одиннадцатилетний Кирилл, шестилетняя Тоня.
Каждое лето Вася привозил свою семью на месяц или на два к теще и тестю в деревню погостить и насладиться свежим хвойным воздухом, так как их закопченный шахтовый город «Л» с множеством заводов и труб не давал им такую возможность. Еще Люда скучала по матери, отцу и сестрам.
Стояла прекрасная июльская погода. Дети Катерины: пятилетняя Даша, двенадцатилетняя Вера и одиннадцатилетняя Аня сидели на кухне и ели блины.
Катя глубоко вздохнула и вышла к ним на кухню. Приезд сестры ее сильно взволновал, дыхание у нее участилось и какое-то странное, непонятное чувство, похожее на разочарование, наполнило ее душу. Она вспомнила прошлое беспокойное лето, когда сестра и ее дети целых два месяца жили в деревне и каждый день пропадали у Катерины, а ей приходилось заботиться о них: кормить, поить и наводить после них порядок. Сама же Люда жила, как на курорте – без забот и без денег.
Мать Фаина Марковна встретила гостей очень радушно. Она заметно повеселела, начала колготиться на кухне. Приняла в подарок от дочери новую клеенчатую скатерку и накрыла ей большой круглый стол в комнатке. Скатерка пришлась в пору. И Фаина Марковна долго ее разглядывала, гладила и восхищалась.
Отец Федор Николаевич только что пригнал деревенское стадо коров и распустил. Он был пастухом и вернулся очень уставшим, голодным. И приезд гостей его не очень обрадовал. Он холодно протянул руку зятю и, лишь глядя на внуков, улыбнулся.
– Ох, подросли сорванцы! – произнес он мягко и обратился к зятю: – Что-то вы припозднились?
– Да, пап, я сегодня только в отпуск пошла… вот решили сразу к вам приехать, – оправдалась Люда.
– Это хорошо, что вы приехали, – смягчился отец, – а то бабка тут со скуки умирает. Я ж целый день по лесу блукаю, коров пасу, некому ее тут шевелить.
Люда вся рыхлая, белая и довольная, что наконец вырвалась в родную деревню, нашла в комоде платье матери, переоделась и стала помогать готовить да накрывать на стол.
Катя прибралась на кухне, подмела пол, и что-то светлое из детства вспомнилось ей, точно это было только вчера и все обиды, волнения отошли на второй план.
«Может быть я нервничаю зря, ведь это моя родная сестра и я должна радоваться ее приезду», – подумала она и произнесла вслух очень громко:
– А пойдемте, девки, к бабушке сходим!
Девчонки обрадовались и начали собираться. Катя умыла Дашу, надела ей чистое платье, сандалики, и они вышли на улицу. Вера и Аня вскоре тоже присоединились к ним. И вот они уже все дружно шли в горку, к дому Фаины Марковны.
Дверь в дом была открыта настежь. Хозяйка жарила картошку на маленькой плитке, стоящей на столе. А Люда чистила селедку. Беспорядок и грязь на кухонном столе матери у Катерины всегда вызывал недовольство и даже отвращение, но сейчас она не обратила не него внимания.
– Здравствуйте! – громко сказала Катя с порога.
– О, Катя пришла! – произнесла радушно мать. Она была в синем ситцевом платье, и ее худенькая, маленькая фигурка суетливо копошилась возле стола. Мать всегда торопливо все делала, и в ней было много живости.
Дом у стариков был маленький бревенчатый, с кухней, залом и двумя маленькими комнатками. Он был уютным и вполне опрятным, если не считать кухонный стол и затоптанный пол в кухне. На полу в зале лежали самотканые дорожки, купленные у соседки и кружки, связанные хозяйкой. В углу на тумбочке стоял маленький черно-белый телевизор. Рядом расположился круглый стол. Тут же имелась одна железная кровать, застеленная чистым постельным бельем и льняным покрывалом. Что-что, а постельное белье у Фаины Марковны было хорошо выстиранное и выглаженное. Две огромные перьевые подушки, уложенные друг на друга и накрытые легким тюлем, возвышались на кровати. А на стене висел плюшевый ковер с оленями. В спаленках же стояло по одной кровати, по комоду с зеркалами. Пахло сыростью и нафталином.
Сестры поцеловались, а девочки прошмыгнули в зал.
С улицы зашел Василий. Он громко и добродушно поздоровался с Катериной и стал рассказывать, как они долго сюда добирались. Потом он заглянул в зал.
– Девчонки, привет! – торжественно проговорил он.
– Здрасьте! – в один голос ответили старшие девочки.
– Тонечка! А что ты там сидишь? К тебе сестренки пришли, – обратился Вася к дочери, сидевшей на кровати с надутыми губками.
Но Тоня еще больше надулась.
Вася был большим, крепким, с пышной русой шевелюрой и крупным носом. В нем было что-то медвежье – неуклюжее. Но, несмотря на его грозный и серьезный вид, он был очень добродушным, веселым и общительным. Он никогда не нервничал, а всегда улыбался. Он работал водителем «КАМАЗа».
Вскоре, в зале был накрыт круглый стол и, когда все уселись за него, стало довольно шумно. Тоня начала капризничать, что не хочет есть. Люда стала ей навяливать жареную картошку и суп, но она говорила: «Я не хочу, не буду!» Кирилл же хорошо ел. Вера и Аня с удовольствием стали уплетать картошку с рыбой и солеными помидорами. Еще на столе были соленые грибы, огурцы, отварной кролик и утрешние оладьи, очень пышные и вкусные. Даша же отказалась есть совсем.
Василий громко рассказывал о рыбалке, о том, как они недавно ездили в деревню «Б» к его матери и, как потом возвращались обратно. Голос его сильнее всех звучал в доме. А Люда молча смотрела на него и, кажется, что она не очень была довольна веселью мужа. А может она просто устала и желала скорее отдохнуть. После выпитого домашнего пива, глаза ее начали слипаться, и она, что бы не уснуть, стала расспрашивать сестру о ее семье:
– А как, Катя, вы поживаете? Как Генка?
– Да все хорошо. Генка по-прежнему работает сварщиком. Стал, правда, чаще приходить с работы пьяным.
– Да разве Гена много пьет? – вмешалась мать.
– Бывает, и частенько, – строго сказала Катерина.
– А как у Даши здоровье? – спросила Люда.
– Да ничего, слава богу!
Василий с отцом вышли из-за стола и пошли курить на улицу.
– А у моей Тони на все аллергия: на викторию, на апельсины… У нее высыпает сыпь на теле… Я очень внимательно отношусь к ее питанию. Ничего лишнего. Тут мой Васька недавно накормил ее викторией. Я как увидела, у меня шок чуть не случился. Я ему говорю: нельзя, а он свое: что ей будет? Смотрит на меня своим бестолковым взглядом. Вот вечером сыпь и высыпала. Да ну его…
– Ай, – махнула рукой Катерина, – не обращай на это внимания. Все потом пройдет, у детей такое бывает. Надо давать все понемножку: викторию, апельсины…
– Ой, даже не знаю… Мама, ты не против, если мы у тебя с ребятишками поживем до конца лета? – обратилась Люда к матери. – Сейчас у меня отпуск, и хочется подышать свежим воздухом.
– Конечно, Люда! Я буду очень рада, – громко и радостно произнесла Фаина Марковна.
Катеринина веселость куда-то исчезла, и на лице появилась серьезная сосредоточенность. Она поняла, что ее волнения были не напрасны и, что теперь ее, итак беспокойная жизнь, станет еще беспокойней.
– Васька переночует и завтра уедет домой. А приедет потом за нами, когда я ему скажу, – продолжала Люда.
Люда работала уборщицей в детском саду и на работу приходила к четырем часам вечера, в свою смену, а до двенадцати часов она с дочерью спала и даже не провожала мужа на работу, сына в школу. Что уж говорить, даже, когда приходилось гостям уходить рано утром, она не подымалась, а мило нежилась в своей теплой постели. Гости уходили молча, не попив чаю и захлопнув за собой дверь. Это Катю всегда раздражало, и поэтому она очень редко наведывалась к своей сестре. Но ей об этом она, конечно, не говорила, а делилась с мужем своими переживаниями. И угостить гостей чем-нибудь вкусным Люда не торопилась, а наоборот все прятала и говорила, что у них совсем нечего есть, заставляя гостей раскошелиться. А лицо у нее было недовольное, с хитринкой, но белое и сытое.
А когда же она сама приезжала в гости, то все должны были благоговеть перед ней и ее семьей, это она очень любила и становилась милой, общительной да веселой. Только Катерина все помнила, но держала это в себе.
Конечно, Катерина не была жадной и скрягой, а была гостеприимной, доброй и даже прощала обиды. Но всегда отмечала и помнила добро. К Калитиным частенько наведывались гости, иногда с ночевкой. И Катя всех встречала радушно. Их небольшой, ухоженный домик с садиком и просторным двором был всегда открыт для гостей.
Катерина была женщиной красивой, стройной, невысокого роста и имела хороший вкус.
– Здра-вствуйте! – в дверях появилась еще одна дочь Фаины Марковны, младшая Наташа. – А я иду и смотрю издали, чья-то машина. Поближе подошла, батюшки, это же Люда приехала, – весело проговорила она.
– Привет! – отозвалась радушно Люда, сидевшая за столом.
– Как это вы надумали приехать? – Наташа не стала лезть через стол, чтобы обнять сестру, она села на кровать.
– Вот так решили… думали, думали и решили, – ответила Люда.
Ребятишки вышли из-за стола. Кирилл ушел на улицу, Тоня села на маленький стульчик, Даша встала рядом с кроватью.
– А я, как чувствовала, что вы приехали. Думаю, дай схожу к мамке, а тут – вы! – все еще восхищенно говорила Наталья.
Она была высокой, полноватой, с короткой стрижкой на русых волосах. Черты ее лица были грубы, крупны, однако, она была симпатична. Одевалась Наталья очень простенько. Частенько она носила одно и то же, в отличие от Катерины, которая одевалась хорошо, со вкусом, несмотря на постоянный недостаток. И Люда тоже старалась приодеться, но разнообразием она не блистала. Наталья небрежно относилась к одежде, дому, деньгам. Она залазила в долги постоянно, но занимала частенько у матери, зная, что та обязательно ей простит и скажет: «Наташа, не нужно отдавать, ведь вы сейчас сидите без денег, а мы пока не бедствуем». – «Хорошо, мама, как у вас не будет денег, я сразу отдам», – говорила она очень довольная тем, что ей простили долг. Вот и сегодня она принесла деньги, которые занимала три недели назад, в надежде, что они останутся при ней, и она опять сделает довольное и умиротворенное лицо.
Мать вышла из-за стола и направилась на кухню. Наталья последовала за ней.
– Мам, я тебе тут долг принесла, – сказала она тихонько.
– Что, Наташа? А! Да, что ты, потом отдашь, я знаю ты последние принесла… оставь их себе, – сказала взволнованная Фаина Марковна, как беспокойная мать.
Катя тоже вышла на кухню. Услышанное ее расстроило, ведь мать ни одного рубля не простила ей и никогда не сказала: «Катя, тебе трудно, оставь эти деньги себе». Но этого не будет никогда. Даже, когда родители держали корову, молоко Катя всегда у них брала за деньги. А тем временем, Люда все лето жила за счет родителей, не давая ни копейки.
Начиная с мая и по октябрь отец пас коров и неплохо зарабатывал. Еще он держал кроликов, курей и пчел.
Катя вышла на улицу и пошла домой. На душе у нее было скверно.
Дома уже был ее муж Геннадий. Он ужинал после работы. Катерина сделала удивленное лицо, глядя на мужа, потом спросила почему он припозднился и, услышав ответ, села рядом и начала жалобиться:
– Как обидно, если б ты знал, как обидно, что моя мать относится ко мне, как к чужой! Она мне даже никогда копейки ни даст просто так, а наглая Наташка только и выцеживает у матери деньги! И эта Людка приехала! До конца лета теперь будет здесь торчать с ребятней! А мне их кормить…
Геннадий молча поглядывал, то на Катю, то в свою тарелку, говорить об этом он не любил, если не сказать больше: говорить он вообще не любил. Он всегда молчал. А если что-то решался сказать, то долго перед этим размышлял, а потом тихо, с расстановкой произносил, как бы делая одолжение собеседнику. Катерина иногда называла его стенкой, которую можно очень легко отодвинуть и, которая при этом не издаст ни звука. Она же любила поговорить. А больше всего любила кому-нибудь поплакаться, выговориться, а жилетки у нее такой не было. Муж, по ее мнению, был тряпкой, но не жилеткой. А когда он приходил с работы пьяным, тут было вообще не до разговоров – он ложился спать. Когда же он засыпал, то покрывался красными пятнами и храпел. Иногда он разговаривал во сне. А дочерям было забавно смотреть на отца и стараться выведать тайну у него спящего. Говорят же, что спящий человек, особенно пьяный или человек в бреду, может рассказать о себе многое. Катя же их одергивала: «Не лезьте вы к нему, выспится, снова человеком станет». А они на это смеялись. Но самой Катерине было не до смеха, она часто плакала, стоя возле окна, глядя на улицу в никуда.
Может быть Гена был плохим мужем для Кати, но для дочерей он был хорошим отцом. Он никогда на них не кричал и не поднял ни разу руки. Он часто с ними гулял по лесу, делал забавные игрушки из бумаги, мог выслушать и дать добрый совет. Конечно, он стал все чаще приходить с работы пьяным и меньше обращать на них внимания. Но они, по-прежнему любили и уважали его.
Катя всегда говорила, что вышла замуж не по любви. Генка ей просто нравился, он был скромным, симпатичным, ответственным, а ей нужно было выходить замуж. Он предложил, она согласилась. Хотя выходить замуж за своего одноклассника, да еще соседа – не так романтично. Ведь они в детстве бегали на одной улице, ругались, спорили и ни о каком совместно будущем даже не мечтали, если не считать тот факт, что Генке всегда нравилась Катя, и он частенько дарил ей цветы, в тайне мечтая о ней.
– Мать мне ни копейки ни простила, – продолжала Катерина, – а Наташке постоянно дает в долг, а потом, когда она приносит, говорит: «Наташа оставь их себе, вы же сидите без денег… Не надо мне отдавать. У нас деньги есть». И довольная Наташка кладет их обратно в карман. И еще Людка сейчас на их шею сядет да на нашу. А ведь она, наверняка, ни копейки не привезла с собой. Родные прокормят. Ох! Зло берет на мать и на сестер! А у Наташки даже мыла никогда не бывает, соберется стирать, за мылом хозяйственным к мамке идет в такую даль. Нет, чтобы в магазин сходить, она к матери идет. И машину стиральную, которую купила Зинка (Зина старшая сестра) они берут, чтобы белье свое перестирать. Витька постоянно на мотоцикле приезжает… Разве это дело?! Но неужели она не может себе купить стиральную машину. И картошку никогда на поле не садят, когда с огорода кончается, у матери берут. Ты меня слышишь? – спросила Катя у мужа, который уже не поворачивал голову, а смотрел в свою тарелку, – Так, не забудь сегодня полить помидоры, лук и морковку, – громко с досады сказала Катерина, – а я устала…
В дом зашли дочери, они шумно о чем-то галдели.
Геннадий молча доел суп и спросил:
– А что Людка с Васькой приехали?
– Кошмар! Я разговаривала сейчас со стенкой. Приехали, я тебе об этом твержу уже несколько минут…
Гена спокойно и с укором посмотрел на жену. Потом он встал и пошел на улицу. Катя отправилась вслед за ним, видимо, давать распоряжения насчет поливки огорода и постараться чем-нибудь уколоть мужа.
В десятом часу вечера пришли гости. Катя с мужем были еще в огороде. Стало заметно прохладно, приятный запах влаги тянулся с грядок, освежая округу. Далеко слышался гул удаляющегося поезда. И чей-то пес протяжно и неугомонно лаял очень далеко. Комары стали наглее. Они противно жужжали, выбирая более комфортное и аппетитное место для приземления.
– Добрый вечер! – прогремел Василий и подошел к Геннадию, чтобы протянуть ему руку.
– Здравствуй, Гена! – сказала Люда.
– Здравствуйте! – отозвался хозяин и протянул руку Васе.
– Какая чистота и красота! – произнесла Люда, глядя на ухоженные и ровные грядки. – Какая ты – молодец, Катя!
Похвала подействовала на Катерину, как бальзам. Она выпрямила спину и широко улыбнулась. Ее никто не хвалил и не говорил ей: спасибо. Никто не восхищался ее красотой и нарядами. Геннадий не замечал ее новую прическу, платье, порядок в доме, и от этого она сникала, становилась нервной и ворчливой.
В прошлом году на день рождения дочери Ани, Катерина пригласила соседей, с их двумя маленькими детьми, и они с удовольствием приняли приглашение – пришли в назначенный час. Соседка Надя была небольшого роста, чернявая, не сказать, что красавица, но симпатичная. Ее муж Михаил – высокий и худощавый шатен, спокойный, молчаливый и тоже симпатичный. Еще на праздник пришли мать и отец Катерины и брат Гены с женой. Сама Катя была прекрасна и обворожительна. На ней было розовое шелковое платье и красивый макияж. Все шло очень хорошо. Взрослые выпивали водку и ели, дети пили компот и тоже ели. Но тут Катерина заметила, что Генка частенько поглядывает на соседку. Что-нибудь скажет, засмеется и на нее взглянет. А она, довольная и хитрая на него поглядывает. У Катерины испортилось настроение, почему-то захотелось одернуть мужа, сказать какую-нибудь пошлость. Но она молчала и тоже поглядывала на мужа и на эту вертлявую Надьку, о которой она когда-то слышала нехорошее. «А может быть я зря переживаю? Может быть между ними ничего нет?» – подумала она и взглянула на Михаила. А тот совсем не замечал переглядов его жены с соседом. Михаил много пил и ел, снова ел и пил. Катя еще больше запереживала, ведь если муж напьется и ляжет спать, то жена свободна.
Дети вышли из-за стола. Мать и отец вскоре ушли. Потом, почему-то ушел Михаил.
Остальные, кроме Кати, стали танцевать. А хозяйке предстояло навести порядок на праздничном столе и на кухне. Катя занялась делом, потом она вышла на улицу. А когда вернулась, оставшиеся гости сидели за столом. А Генка что-то шептал на ухо Надежде. И лишь эти слова: а ты сегодня очень прекрасно выглядишь, Катя только и услышала.
Ее точно окатили кипятком. Дыхание у нее участилось и сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. «Ну, погоди у меня! Я тебе сегодня задам… Я тут стараюсь для него: крашусь и наряжаюсь, а он на чужих баб заглядывается. Вот сволочь!» – думала Катя, подходя к столу. Геннадий, увидев жену, побагровел и глаза его виновато опустились в пол.
– А давайте выпьем! – произнесла громко Надежда.
– А давайте! – отозвалась Катерина, ей почему-то захотелось напиться и ничего не видеть, никого не слышать.
Все подняли стопки. Катя чокнулась стопкой о стопку Надежды, посмотрела в ее наглые глаза и выпила. Потом она выпила еще и еще. Дальше она все помнила уже смутно. Перед ней мелькали знакомые лица, и они были где-то очень далеко и уже не раздражали Катерину. Потом ее потянуло в сон.
Проснулась она уже утром. Сильно болела голова, тошнило. Тут она вспомнила вчерашний день и вечер, смутно, но вспомнила. Но никак не могла вспомнить – ругалась она с мужем или нет. Наверняка, пока она спала, он почувствовал свободу и…
У Катерины от волнения перехватило дыхание, она вышла из спальни, чтобы найти мужа.
Генка спал в зале на диване. Дети тоже еще спали в своей комнате. Было шесть часов утра.
Она хотела его растормошить и наговорить гадостей, но тошнота подступила к горлу.
– Гена, мне плохо, – сказал она мужу, присаживаясь на диван.
– А! Надо похмелиться, – ответил он. – Ты с похмелья болеешь.
– Не-е-т! – протянула Катя. – Я больше пить не буду!
– Как знаешь? – произнес муж и закрыл глаза.
Кате захотелось на него накричать и наговорить то, что она о нем думает: что он плохой, бабник и, что в тихом омуте черти водятся. Но она подумала, что может разбудить детей. Катя решила все сказать позже.
И она сказала позже, вернее накричала на мужа, когда тот собираясь на работу, вышел на веранду. Она высказала все: «Ты встречаешься с Надькой, я это вчера поняла! Ты бабник! На меня ты совершенно не обращаешь внимания…»
Геннадий сказал: «Ты ненормальная, и все это тебе привиделось, этого вовсе не было, и давай больше об этом не будем говорить…». Потом он ушел на работу. А Катю начало рвать.
Итак, Катерина сделала окончательный вывод: если муж приходит с работы пьяным, не обращает на нее внимания, а замечает других баб, значит она его перестала интересовать, как женщина.
У Катерины не было близких подруг; на мать и на сестер она обижалась и не доверяла им; с мужем у нее не ладилось и с соседями она больше не общалась.
Вскоре семья Крыжниковых ушла и даже не зашла в дом. Катя с Геной проводили их до ворот и пошли отдыхать.
На следующий день Вася уехал домой.
А Люда с детьми пришли к Катерине уже к обеду. Сестра как раз наварила «Щи» и настряпала булочек. Она пригласила гостей к столу, и те с удовольствием согласились отобедать. Дети ели с аппетитом. И сама Люда причмокивала и говорила:
– Какой вкусный суп, свеженький, горяченький! Мамка тоже сварила «Щи», но дети есть отказались, им захотелось идти к тете Кате. А где у тебя девки?
