– Это уже хорошо, если в ней начинают просыпаться хоть какие-то побуждения к повседневной жизни, это уже очень много для нас. Как только она будет готова – веди её ко мне, надо начинать.
– Не терпится, да, док? – Энни снова засмеялась.
– Энни, я смотрю у тебя сегодня очень хорошее настроение. Надеюсь, оно не помешает работе, – Ларсену было не до шуток.
Энни вышла из кабинета доктора Ларсена, притворила дверь и, подняв глаза кверху, прислонилась спиной к двери и зажмурилась. Она так любила это время года – весну, она так много надежд возлагала на наступающую весну, она так влюблена в Дарси, она так счастлива, что может быть рядом с ним. Легкая, почти невесомая Энни быстрыми шагами поспешила за новой пациенткой.
Ларсен не раз замечал милое кокетство своей молоденькой помощницы, даже находил её все зачастившую игривость забавной, но всерьез никогда не задумывался о том, что она может испытывать к нему что-то, как к мужчине. Он считал себя ее начальником, ее учителем и даже в мыслях не допускал служебного романа, хоть и ловил себя на мысли, что Энни очень привлекательная девушка. Она могла бы стать для него прекрасной спутницей жизни. Изящный носик, пухлые яркие губы, добрый нрав. Иногда она напоминала ему карманную собачку, как бы не звучало такое сравнение. Её милые веснушки под глазами взлетали вверх от смеха каждый раз, когда он шутил. Лёгкая на подъем, оптимистичная, восхищающаяся им. Но она скорее стала для него добрым товарищем – всегда рядом, всегда поможет, всегда поддержит и, если он попросит – даст свой совет. В деле с Элизабет Нюрц он считал Энни незаменимой. Поэтому все её попытки сблизится, напросится на совместную чашку кофе после работы, оставались на нулевой отметке. Это даже тяготило его.
Для себя Энни решила четко, что дает ему еще три дня, после этого начнет активные действия.
***
– Здравствуйте, Элизабет! Садитесь, – Ларсен пододвинул Лизи стул и лучезарно улыбнулся. Глядя на пациентку, Дарси припомнил слова Энни о том, что Лизи все утро прихорашивалась, и улыбнулся еще раз. Она действительно выглядела лучше. Светло-русые волосы были аккуратно расчесаны и перекинуты на левое плечо, образуя на затылке капюшон из шелковых, гладких волос. Густая челка ровной границей легла над её глазами. Доктору казалось, что вся она сегодня загорелась, зажглась изнутри: волосы блестели, глаза сияли, она улыбнулась ему.
– Доброе утро, доктор, – смущенная его пристальным взглядом тихо ответила Лизи.
– Я засмущал Вас, простите ради Бога. Просто в Вас за ночь произошла разительная перемена, и она, как от врача-психиатра, от меня не ускользнула. Вы хорошо спали? Или как обычно? Может быть, сами раскроете мне секрет своего преображения?
Лизи растерялась, её лицо снова стало грустным и задумчивым. Дарси принял смену настроения спокойно, ведь резкие перепады в настроении верные спутники неуравновешенной психики. Да и ждать длительных улучшений от того, что пациент просто проспал одну ночь в его передовой клинике, не стоило.
– Доктор, вчера Вы дали мне надежду, что я смогу жить без прошлого, без этих кошмаров, которые вижу во сне и даже, когда бодрствую…и сегодня я действительно почувствовала себя немного лучше. – Лизи горько хмыкнула. – Даже ела с аппетитом. Доктор, я не помню, когда последний раз хотела есть. Я столько всего упустила, и от этого еще хуже.
– О, нет. Только не стоит сожалеть об этом. Это нам точно не поможет, а нервы раскачает неслабо. Лизи, Вы же друг себе, верно? Поэтому старайтесь отгонять это прочь. Не забивайте и без того свою уставшую голову всякой ерундой об упущенных возможностях.
– Я постараюсь, правда, – её мягкие губы попытались состроить бледное подобие улыбки.
– Лизи, я кратко расскажу, что я наметил для нас, чтобы Вы знали чего ждать и сколько. Пока у меня нет ни донора, ни партнера, который бы нуждался в такой же пересадке того же временного отрезка, как и у Вас. Поэтому, пока мы его подбираем и ждем, мы должны обследовать Вас. Это будет аппаратная комплексная диагностика, я не буду вдаваться в подробности, это все не больно. К Вам будут подключать разные системы диагностики для понимания вашего физического здоровья. От Вас требуется просто приходить в нужный кабинет в назначенное время, медсестра Вам всегда напомнит об этом. Моя работа с Вами будет заключаться в ежедневных беседах, в ходе которых я пойму Ваш психотип, Ваши особенности, мы четко выявим временной отрезок до дня, который надо будет вырезать. Все это по времени должно занять не больше 2-3 месяцев, возможно второго пациента мы будем ждать дольше, возможно нам повезет. Я предлагаю, пока сосредоточиться на обследовании. Мне нужно, чтобы все, о чём я спрашиваю, получало максимально правдивый ответ. Но при этом, если какие-то темы, которые я затрону, будут излишне болезненными для Вас, обязательно мне скажите. Нам нельзя раскачивать Вашу психику, лучше я помечу этот блок, и мы вернемся к этому вопросу в следующий раз, когда Вы будете более подготовленной. Если у вас есть вопросы – задавайте.
– Доктор, скажите, но ведь Вам придется вырезать весь отрезок моей памяти, включая день операции, ведь в этот день я все еще буду помнить о том… ну о том, что со мной случилось, – Лизи потупила глаза, говорить о групповом изнасиловании с кем-либо было малоприятным.
– Лизи, я пока не могу дать однозначно четкого ответа. Вот скажите мне, Вы помните, о чём думали вчера? Последовательность мыслей, их очередность? Чаще всего люди не помнят о том, о чем они думали, только если они не анализируют что-то долго и тщательно. Если Вы не перебираете в мыслях подробности, кто, что сказал и, что он хотел этим сказать, помимо сказанного или сделанного, то скорее всего уже на следующий день Вы почти забудете об этом. А через месяц и подавно. Кстати, Вы задали очень хороший вопрос, ответ на него будет частью Вашей работы. В наших с Вами интересах максимально сократить промежуток, который нам потребуется вырезать. А чтобы его сократить – начните контролировать себя, свои мысли. Чем меньше Вы будете думать о пересадке и о том, что Вы хотите вырезать, тем меньше следов останется в каждом последующем дне, тем меньше Вашей памяти мы травмируем. Вам кажется, что пересадка решит все Ваши проблемы, но это не совсем так, Вашу расшатанную психику я пересадить не смогу. Мы удалим причину – воспоминания. Но психику придется восстанавливать, и потом трансплантология всегда была одной из самых сложных операций, и хотя физически вырезать один Ваш орган и вставлять на его место другой мы не будем, это, всё таки, будет травма. На восстановление тоже потребуется время. И предугадать, как пойдет восстановление, какими могут быть последующие осложнения, я тоже не могу. Элизабет, я хочу, чтобы Вы еще раз все это обдумали, пока мы не начали Вы можете отказаться. Риска тут, вероятно, больше, чем можно было бы допустить. Решение за Вами. Как только будете готовы с ответом, дайте мне знать, необходимо будет подписать кое-какие бумаги о том, что вы предостережены о возможных неблагоприятных последствиях и согласны на операцию.
– Доктор, если представить, что не было бы Вас и Вашего предложения, то я не хотела бы жить так же дальше. Я не живу, я всё время, как в пелене, от этих таблеток и уколов, руки ноют от капельниц и катетеров. Ничего не хочется, никуда не хочется. Я как овощ. Так что давайте будем откровенны – Вы ставите на мне опыт, но этот опыт нужен, прежде всего, мне. Он, возможно, даст мне шанс жить, быть такой, как прежде…а возможно станет хуже… но мне и сейчас плохо. Так что давайте Ваши бумаги, я все подпишу.
Элизабет, не глядя в документы, подписала их. Ларсен сгреб их в ящик своего стола.
– Ну, тогда начнем.
Лизи кивнула в ответ головой.
Дни Элизабет обрели смысл: днем она старалась, как можно более точно отвечать на вопросы доктора Дарси, а вечером обдумывала то, как ответить ему на те вопросы, которые выводили её из душевного равновесия. Она даже стала носить с собой тетрадку на прием к врачу, чтобы записывать то, что надо проработать самой, прежде чем являться на прием на следующий день. Каждый прием психоанализа, проводимый доктором, словно целебный бальзам заживлял её истерзанную душу. Даже ночи, которых Элизабет так боялась после того ужаса, что она пережила, стали ожидаемыми, потому что за ночью придет утро, а с ним и прием у врача. С каждым днем она чувствовала, как ближе и ближе она становится к новой жизни.
Чаще всего Лизи очень стойко отвечала на все, даже самые неудобные вопросы, чем облегчала работу Дарси и ускоряло её. Дарси был доволен тем, как идут дела.
***
– Энни, да на тебе лица нет. Ты что танцевала всю ночь? – еще больше заводя нервы девушки, насмешливо прокричал Дарси и, все слова, что она готовила этой бессонной ночью для него, вылетели из головы. За три дня активного флирта и попыток вытащить Дарси в кино под предлогом «Док, Вам надо передохнуть и хоть немного отвлечься от работы, а то так можно и заболеть» успехом не увенчались. Эн решилась пойти на отчаянный шаг – выложить ему все о своих чувствах, как есть. Каждый день видеть его, говорить с ним и скрывать, не иметь возможности проявить свои чувства стало настоящей пыткой. Она прекрасно понимала, что в случае отказа с его стороны, ей придется уволиться из клиники накануне начала такой интересной научной практики. Сегодня она надела новое платье, чтобы добавить себе уверенности. Девушки-продавщицы в магазине уверяли, что выглядит она в нем сногсшибательно, и оно ей очень к лицу. Но теперь, услышав насмешку Ларсена, она стояла возле шкафа для верхней одежды, теребила пальчиками верхнюю пуговку своего плаща и совсем не находила в себе сил снять его. Её платье казалось ей слишком коротким, слишком ярким, слишком весенним. Ларсен подошел к ней близко, почти вплотную, нарушая все границы личного пространства. Для него это было обычным делом, за время совместной работы. Они не соблюдали дистанцию уже давно и, в этом для него было что-то доверительно-родное по отношению к Энни. Но для нее это значило совсем иное. Каждый раз и, особенно остро сейчас, она чувствовала эту близость, особое тепло, исходившее от его тела, запах его парфюма и кофе, чашку с которым он частенько держал в руке, заговаривая с ней. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула воздух и вместе с ним его запах. Ей казалось, что вот сейчас она вдыхает его самого, возможно в последний раз испытывая единение с ним вот таким образом.
«Энни, что случилось? Тебе плохо? Тебе помочь?» – он подхватил её под локоть, почувствовал, как она вся напряжена.
«Доктор…то есть Дарси, – она терялась, путалась, лишь решительная мысль, сказать все прямо сейчас, не снимая плаща, пронеслась в её хорошенькой головке. Она не вынесет его насмешливого взгляда старшего брата, когда Дарси увидит её в этом дурацком цветастом платье, которое так нравилось ей еще утром перед выходом из дома, и ответит отказом на её чувства. Но если он ответит отказом на её чувства, ей придется уйти, уйти навсегда и никогда его больше не увидеть. Нет, так она точно не сможет. – Мне что-то нехорошо, – быстро проговорила она, – мне надо домой, док, можно я сегодня побуду дома?
– Конечно, давай я вызову такси!
–Не нужно, я сама, – прошептала Энни и, робко подняв глаза на Ларсена, выскочила из кабинета.
– Позвони, как доберешься до дома…– крикнул в след обеспокоенный Дарси, но не был уверен, что она его услышала.
Она бежала к автобусной остановке, стискивая рукой лацканы своего плаща, туго стягивая их у основания шеи, так чтобы ни один миллиметр её чудесного весеннего платья никто не увидел. Ей казалось, что быть увиденной в этом платье хуже, чем быть совсем голой.
Придя домой, Энни механически, словно будучи в оцепенении, переоделась во фланелевую пижаму, оставив платье валяться на полу в прихожей. Она забралась с ногами в глубокое кресло в гостиной и укуталась пледом, старательно укрывая им даже плечи по самую шею. Так она просидела больше часа, пока её не испугал показавшийся особенно громким и резким звонок телефона.
Ей пришлось выбраться из своего уютного убежища, оставив плед в кресле, и выйти в прихожую, чтобы ответить на звонок.
–Алло.
–Энни, это Дарси. Ты дома, как ты?
– Я отдыхаю, все нормально. Завтра все будет, как прежде, – голос Энни показался ей самой чужим, ледяным. Она повесила трубку, не дожидаясь ответа Дарси, хотя и слышала, как он начал что-то торопливо и обеспокоенно говорить ей.
Повесив трубку, она собралась пойти на кухню, чтобы выпить чаю, или даже съесть чего-нибудь. Но тут её взгляд упал на платье, которое лежало на её пути.
Не выдерживая больше скопившегося в ней за прошедшие сутки напряжения, Энни сдалась. Сначала её грудь сотрясали глухие, почти беззвучные истерические рыдания. Даже слез не было, на мгновение ей стало страшно от того, что с ней происходит. Ведь такого раньше не было. Но эмоции взяли верх над разумом.
В какой-то момент она резко остановилась в своем горе, схватила ножницы из ящика на кухне, с которыми, вернувшись в прихожую, старалась причинить своему новому наряду столько же боли, сколько испытала сама. Она безжалостно, хаотично кромсала его на неравные части, множество мелких частей, таких же, на которые было разбито её сердце.
На следующий день все действительно было как бы, как и прежде. Но Энни не сумела до конца скрыть от Ларсена перемену, произошедшую с ней. А от наблюдательной Энни сложно было скрыть перемену, произошедшую в Лизи. Казалось, они поменялись местами. Лизи стала вставать раньше обычного, тщательно приводила себя в порядок, прихорашивалась и наряжалась, насколько могла позволить себе пациентка больницы. А Энни спрятала все свои чувства и переживания под белые сестринские халат и шапочку, почти не общалась с Дарси на отвлеченные от работы темы, а если он что-то спрашивал, старалась поскорее уйти.
***
Вот уже несколько недель Лизи не понимала саму себя. Она даже начала вести второй дневник – первый она вела по просьбе доктора Ларсена, а во втором писала то, что
Ларсен не должен был знать, по крайней мере, пока. Пока она не поймет себя, и его тоже.
С их первой встречи, с их первой весны прошло полтора месяца, он проводил с ней практически все свое рабочее время и частенько даже задерживался, они работали как партнеры, казалось, он так искренне интересуется ею и, конечно, тут не только врачебный и научный интерес. Лизи видела, как он улыбается ей, как нежно смотрит. Она наслаждалась теми новыми ощущениями, которые он ей дарил своим присутствием, звуком своего голоса. Голоса такого разного, сегодня серьезного, завтра чуть хриплого от простуды, а вчера полный такого искристого веселья, что ей казалось, что, задавая свои вопросы, он над ней подшучивает. Лизи становилось смешно порой от собственных мыслей о том, насколько проще до терапии была её жизнь в больнице. Уколы, таблетки и одеться потеплее, потому что без движения она все время мерзла – вот чем была ее жизнь. Теперь же так хотелось выглядеть хорошо, нет, не хорошо, а привлекательно, чтобы он смотрел на нее не как на больную, а как на девушку. В больнице, когда второй год пошел без покупки косметики и новых вещей, быть привлекательной оказалось для Элизабет очень сложной задачей. Родители были далеко, привозить подарки, обновки было некому. Зато возобновилось их общение по телефону, и встревоженный, не верящий в чудесное выздоровление дочери голос матери потихоньку стал прежним, спокойным и заботливым. Через пару дней они увидятся. Лизи стала задавать себе вопрос, который раньше для нее вообще не стоял – что будет после больницы? Хочет ли она вернуться домой? Мать постоянно твердила, что ждет её дома, что в её комнате ничего не меняли. А Лизи, такая новая, такая другая не хотела и не могла вернуться назад, в прежнюю жизнь.
Сегодня утром по очереди то Энни, то Дарси заходили к ней и задавали странные вопросы, приглядывались так, будто что-то идет не так. Или все идет так, просто наступил финал, и они оба нервничают перед ключевым моментом лечения – трансплантацией отрезка памяти Лизи.
****
–Эн, так что ты думаешь? Мне кажется, она вполне готова к трансплантации…– Дарси, прищурившись, смотрел в окно.
–Да, док, она готова, – решительно ответила Энни. – Но, на мой взгляд, не к трансплантации, а к тому, чтобы просто выйти в нормальную жизнь. Я считаю, что она реабилитировалась и, Элизабет может жить обычной жизнью, придерживаясь рекомендаций врача и регулярно наблюдаясь. Думаю, что трансплантация памяти ей больше не требуется. То, кем она приехала сюда, и кто она теперь – это два разных человека.
– Подожди, Эн! – Дарси побагровел, услышав подобное, – Да ты с ума сошла! Мы шли к этому столько времени, я только ею и занимался, а ты предлагаешь все бросить?! Сейчас, когда я подошел к финалу?! Когда все готово, когда я на пороге открытия!?
– Доктор Ларсен, – начала Энни официальным тоном, – хочу напомнить Вам о врачебной клятве, о том, что главное «не навредить». И теперь вполне очевидно, что подобный опыт принесет Элизабет вред, а не пользу. Зачем пить таблетку, которая не нужна и у которой столько побочных эффектов? Вы, прежде всего, врач, а уже после ученый, а Ваши пациенты – не лабораторные крысы!
Ларсен просто обалдел от того, что услышал от своей тихой исполнительной ассистентки.
– Уйди, пожалуйста, – тихо произнес Дарси.
– Что? – не поняла Эн.
– Выйди вон!!!
***
Энни шла по коридору в полном смешении мыслей – она пошла против того, кого все эти годы практически боготворила, кем так восхищалась, кого так любила. Дарси был для нее всем, воплощением идеального мужчины. Он первым всегда учил её гуманности и первоочередной ценности человеческой жизни.
Она сейчас же пойдет к Элизабет и еще раз с ней поговорит, может он все же прав, может сама Энни ошибается, и Лизи действительно все еще нужна эта операция. Ведь он не может оказаться таким, таким…таким подлым, таким беспринципным.
Подойдя к палате Элизабет, прежде чем постучать в дверь, Энни прислушалась и отчетливо услышала, как внутри веселый женский голос напевает ритмичную мелодию.
– Привет! Можно к тебе? – с улыбкой спросила Энни, просунув в чуть приоткрытую дверь одну голову.
– О, да, конечно, заходи, – воскликнула Лизи и лучезарно улыбнулась.
– Лизи… – Энни не знала, как и с чего начать…– Лизи, как ты себя чувствуешь? – в голосе Энни были и забота, и замешательство, и тревога. На самом деле Энни боялась услышать то, о чем уже давно догадалась, о том, что Лизи здорова, что она готова уйти отсюда и больше не нуждается в их помощи, а тем более в такой опасной и непредсказуемой вещи, как трансплантация памяти. Но она не могла допустить, чтобы на здоровом человеке кто-то, пусть даже это тот, кого она очень любит, из-за своих амбиций исковеркал здорового человека.
– Замечательно, – звонко отозвалась Лизи, – я созванивалась с мамой, она сказала, что на днях приедет и привезет одну из моих подруг в гости, я так счастлива.
– Лизи, а что ты чувствуешь, о чем думаешь, когда ложишься спать?
Удивленная и оторопевшая Лизи не знала, что сказать, и вопросительно посмотрела на Элизабет. В ответ Энни улыбнулась и положила руку ей на плечо.
– Лизи, ты не представляешь, как много сейчас значат для меня твои молчание и немой вопрос во взгляде. Видишь ли, если бы я задала тебе такой же вопрос еще три-четыре недели назад, то ты бы ответила или отреагировала так, что мне и без ответа все стало бы ясно. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Лизи нервно сглотнула и внезапно крепко обняла Энни, слезы брызнули из ее глаз:
– Я почти не вспоминаю, Энни, я почти забыла!
–Вот видишь, а прошло только 8 недель, что будет, когда ты выйдешь отсюда, встретишь новых людей, побываешь в новых местах. Ты будешь вся заполнена новыми мыслями, эмоциями. Старым воспоминаниям места просто не останется. – Энни сама еле сдерживала слезы, так радостно было видеть эту ожившую девочку, полную желания жить.
– Да, ты права, – Лизи смахнула слезы, уже успевшие скатиться на щёки, и сдерживая те, что снова наполнили её глаза, улыбнулась и снова обняла медсестру.
–Лизи, ты здорова, здорова, – тихо шепнула ей на ушко Энни, пока Лизи всхлипывала, продолжая обнимать её.
Лизи радовалась, как ребенок тому, что первый раз осознала, что теперь она может жить со своим прошлым, и оно больше не убивает её.
Дверь отворилась, и в палату вошел Дарси. Его глаза были полны решимости. Когда Энни поймала на себе его взгляд, то подумала, что он решился, все-таки решился отказаться от своей затеи – искалечить ради опыта, славы, денег восстановившегося человека.
– Энни, оставь нас ненадолго, – сказал Дарси, глядя на Энни, и в его глазах теперь она прочла нескрываемые гнев и раздражение.
Что ей оставалось – лишь встать и выйти. «Нет, он не сможет, он не сможет так поступить с ней!» повторяла она про себя.
– Как сегодня себя чувствует моя любимая пациентка? – Дарси улыбнулся и вскинул брови. Лизи растаяла от подобного приветствия, все же было очень приятно, что он выделяет ее среди своих подопечных. Мысль о том, что она может быть «ЛЮБИМОЙ», потому что является ядром его научной работы, в голову ей не приходила.
– Отлично, – смутившись, тихо произнесла Лизи.
– Как спалось, о чем мечталось? – Дарси старался придать голосу побольше беззаботности. От Лизи, которая пыталась уловить малейшие проявления его чувств к ней, не ускользнуло то, каким сосредоточенным, холодным и расчетливым стал его взгляд, пока он ждал ответа.
– Спалось хорошо, а вот о втором – позвольте, промолчу, – Лизи не смела поднять на него глаз.
– О, у моей пациентки появились секреты от меня, – он нежно взял её за подбородок и заставил посмотреть на себя, – Лизи, ты должна мне рассказать, я твой доктор. Если не можешь сказать – напиши в дневник, я прочту, помнишь, как мы договаривались. Кстати, где он? Я хочу пересмотреть твои записи за последние пару недель. Он протянул руку к тетради, которая лежала на её тумбочке.
Лизи вспорхнула, как испуганная птичка, и, не дав Ларсену взять в руки тетрадь, вскрикнула: «Это не он!»
Ларсен поднял руки вверх, будто она пригрозила ему пистолетом, но тем же расчетливым взглядом уловил, куда Лизи спрятала от него розовую тетрадку, которую так яростно только что охраняла от него.
– Ну, что ж сегодня замечательная погода, выйди в сад, – на этих словах Дарси направился к двери.
– А что сегодня сеанса не будет? – не сумела скрыть своего расстройства Лизи, неужели сегодня она просто будет гулять по саду вместо того, чтобы провести в его кабинете два часа. Два часа внимания Дарси, два часа с ним.
Дарси, который нацелился на дневничок Лизи, хотел любыми способами вытянуть её из палаты. Его нетерпение росло, сделать это хотелось, как можно скорее, тут еще эта Энни сует свой нос, куда не просят. И вместе с нетерпением в нем начало расти и раздражение. «Неужели все коту под хвост и только из-за того, что у кого-то из обслуживающего медперсонала появилось свое мнение по моей, МОЕЙ работе!»
– Лизи, отдохни сегодня, я подумаю, как нам вообще лучше поступить в дальнейшем.
–Доктор, знаете, Энни сказала сегодня, что я здорова. Может быть, можно обойтись без трансплантации?
Дарси вспыхнул, как сухой порох, самому ему показалось на миг, что сейчас его сердце взорвется от того бешенного ритма, который заполнил все внутри и вокруг него.
– С каких пор медсестры в моей клинике ставят диагнозы? Она тебя случайно еще не выписала? – первая фраза оказалась настолько жесткой и злой. Произнося вторую, он заставил себя усмехнуться, чтобы перевести все в шутку.
– О, нет, не подумайте ничего такого, просто мы сдружились, и ведь я действительно уже чувствую себя гораздо лучше, вот я подумала, что раз психотерапия так положительно на меня повлияла, может, стоит ей и ограничится.
