– Ясно. А сам – кто?
– Я? – Степа подумал. – Автоэлектрик.
Матвей взглянул на руки Степы.
– И что, машины чинишь?
– Сейчас нет.
– А чем зарабатываешь?
– Ничем.
Матвей хмыкнул.
– Прямо как я. А в доме тогда как в Верином живешь? Там квартиры большие, дорогие, для тех, кто умеет что-нибудь продавать.
– В кредит купил. Как раз вот… не знаю, чем дальше платить. Деньги закончились.
– Ясно. Хорошо, когда денег нет, они закончиться не могут, – улыбнулся Матвей. – Вот как у меня.
– Я всегда думал, что писатели хорошо живут… – удивился Степа.
– Кто как, – пожал плечами Матвей. – Вот я квартиру свою старую продал. Эту комнатенку купил. Часть денег сыну дал на его дело, часть потихоньку проживал. Год назад деньги закончились. И сын все деньги профукал, обещал отдать вдвойне – болтал, я не просил отдавать. А теперь как бы снова не пришел – на хлеб просить. Но пока не появляется. Крутится как-то сам.
– Я вам Гошу оставлю… – осторожно сказал Степа.
Матвей молча открыл холодильник.
– Смотри.
Степа тоже молча посмотрел на пустые полки. Сгущенка, полбатона хлеба, тарелка, на которой лежал засохший кусок сыра, и остатки вареных макарон в глубокой тарелке.
– Нечем кормить мне Гошу. Оставишь – конечно, хлеба с макаронами дам. Сегодня. Завтра – не обещаю.
– Как нечем? Но… – растерялся Степа.
– Нечем. До пенсии осталось две недели. У меня триста рублей. За комнатку коммуналку заплатил, электричество, телефон, пару раз в аптеку сходил – всё, пенсия закончилась.
– А… а как же вы живете?
– Крупы варю. Ребенка так нельзя кормить. И жизнь у меня безалаберная. Ему в школу ходить надо, уроки делать. А я сижу, пишу – дня иногда не замечаю. Если соседи орут – до четырех, до пяти утра пишу. Всё равно не уснешь. Соседи у меня беспокойные. По двенадцать человек в таких вот апартаментах, как у меня, живут. Спят вповалку и в очередь.
– А ваши книги продаются в магазинах?
Матвей улыбнулся:
– Конечно.
– Почему же вы деньги за них не получаете?
– Деньги получает тот, кто издает книги и кто их продает. А писать – это дело такое, романтическое, не про деньги… Да и не дело вовсе. Разве это дело? Сегодня пишу – завтра в парке весь день гуляю, на людей смотрю, с кошками бездомными разговариваю…
Степа с сомнением слушал старика.
– В Интернете прочитай про меня, – сказал Матвей. – Вера Лялина – любимый автор многих женщин.
Степа засмеялся.
– Что ты? – слегка нахмурился Матвей.
– А я – любимый актер многих женщин.
Матвей присмотрелся к нему.
– Не знаю тебя.
– Я только в одном фильме играл, но в очень известном.
– Большую роль?
– Главную.
– У него там волосы крашеные! – объявил Гоша, не отрываясь от телефона.
– Слышишь, значит? Сгущенку будешь? Отковыряем сейчас… Там под корочкой еще пара ложечек есть, для внучка моего… Слезай, сынок… – Матвей похлопал Гошу по коленке. – Так ты на самом деле богатый, значит? Раз артист…
– Нет. У меня тоже закончились деньги. Но у меня не триста рублей осталось, чуть больше. Я понял. Хорошо, я вам дам денег на еду. И Гоша пусть у меня живет.
– Мне денег не надо. А за Гошей присмотришь? Ты ведь не каждый день пьешь?
– Нет, не каждый.
– А вообще пьешь почему?
Степа пожал плечами.
– От слабости? – спросил Матвей, очень внимательно рассматривая Степу, так, что тому стало неловко.
Степа отмахнулся:
– Временное.
– Не заметишь, как станет постоянным, – проговорил старик. – Не в моих правилах учить, но…
– А в книжках вы не учите жизни? – удивился Степа.
Матвей, молча покачав головой, достал две чашки и стакан с отколотым краем. Заварил один пакетик чая на всех, положил сгущенки в каждую чашку, отковыряв ее со дна.
– У меня здесь персонажей – видал сколько? По коридору бегом бегают или ноги таскают… В каждой такой комнатке – роман с продолжением, пиши не хочу. Кого тут только нет! Беженцы всех родов и видов.
– В смысле? – не понял Степа.
– Все откуда-то или от кого-то бежали. Кто от войны, кто от родных, кто от неудач, кто за счастьем в Москву, кто от самого себя. Вот я и наблюдаю за ними. И не писать не могу, я уже тебе говорил. Я, кстати, еще недавно сутки-трое работал, так у меня побольше денег было. Гошу даже в детский театр водил, билеты на пятый ряд покупал. Но теперь всё – возраст, погнали. Кому такой сторож нужен!.. И в дворники не берут, там все братья и дяди вот этой чумазой мелкотни, которая сейчас по коридору бегала, работают. Вдесятером наш палисадничек метут. Я когда-то его за полчаса утром убирал.
– Вы работали дворником? – изумился Степан.
– А что тут такого? Поэты всю дорогу истопниками работали, да кем только не работали! Не всем же в Переделкино да в Америке жить.
– Удивительно…
– Да, я пробовал в школе работать, когда моложе был. Но сил и нервов столько уходило – на написание книг совсем ничего не оставалось. А у меня же читатели, они ждут, письма пишут вот мне в Интернете…
Степа слушал с сомнением, поэтому Матвей, ухмыльнувшись, открыл что-то в компьютере, кивнул:
– Хочешь, вот, посмотри! Пишут мне…
– Да нет, ладно, я верю… Просто странно… Неужели вам так хочется писать, что вы добровольно живете вот так… – Степа обвел глазами комнатку.
– Мне нравится, как я живу! – рассердился Матвей. – Я хорошо живу! Сам с собой в ладу. Мне всего хватает. Не нравится – не живи так. И сейчас уходи, всё! Мне работать надо, главу заканчивать. А то я выйду оттуда и иногда войти обратно не могу.
– Откуда? Куда? – не понял Степа.
– А из того мира, – совершенно серьезно ответил Матвей. – Это ведь мир параллельный. Я ничего не придумываю. Это там есть. И я иногда вижу, слышу, иногда зайти туда могу. А иногда – всё. Закрыто – и всё тут. Ничего не вижу, не знаю. Схематически придумать могу, а всё мертвое, потому что придуманное. А вот когда дверца-то открывается – то всё по-живому идет. И отклик тогда другой. Женщины Вере Лялиной пишут, рассказывают о своих судьбах, кто совета просит, кто хочет, чтобы она, то есть я, написала о них…
– И вы пишете? – осторожно спросил Степан, потому что всё больше убеждался, что дед Гоши – человек необычный. «Старик»! Известная писательница Вера Лялина, а не просто старик!
– Иногда. Но это всё не то. Главное всё – там… – Матвей показал куда-то мимо Степы, мимо окна, мимо всего. Лицо у него стало мечтательным. Старик задумчиво покачал головой, как будто оттуда ему что-то сказали.
– Что? – спросил Степа. – Слышите что-то?
– И слышу, и вижу, так что идите, идите… пока дверь не закрылась…
Степа успел заметить, что на сайте, который открыл Матвей, рядом с фамилией «Лялина» стояла фотография достаточно молодой, красивой женщины с тонким лицом, задумчивыми глазами. Женщина длинными изящными пальцами теребила шелковый розовый платок, накинутый на шею, смотрела на тебя внимательно, в уголках рта пряталась улыбка… Степа взял отложенную книгу. Да, та же женщина. Чуть другой ракурс, и лицо – то же, да не то, как будто в зеркале снимали, ну да… родинка на другой стороне, платок чуть светлее…
– Что? Хороша? – усмехнулся Матвей.
– А кто это?
– Это я. Вера Лялина.
– А на самом деле?
– Не знаю, – пожал плечами Матвей. – Нашел где-то фото. Оно одно и есть, на всех книгах. Тут меня попросили дать другую фотографию, порадовать читательниц, а я говорю: «Где ж я вам другое фото возьму?» Так они сами фото перевернули, подсветили по-другому, сейчас ведь все можно сделать в компьютере. Из старика – младенца, если надо. И наоборот. Вот такая теперь фотография на книгах.
– Здо?рово…
Степа опять взял книгу. Да, немного другая женщина, та же красотка, но чуть уставшая. Поплыл овал лица, стал менее четким, собрались морщины у глаз. Даже взгляд стал менее ярким. Женщина как будто постарела лет на пятнадцать, но осталась такая же красивая, и в глазах – та же загадка.
– А как же вы ходите на встречи со зрителями… то есть… с читателями?
– Да никак. Ходила вместо меня одна актриса пару-тройку раз. Глупышка такая… В областном театре когда-то работала, играла совсем мало, потом дома засела с ребенком, никто толком ее и не знал. Я ей тексты для встреч писал, чтобы знала, что говорить, просил, чтобы учила наизусть цитаты великих и мои ответы, но если ее что-то неожиданное спрашивали, такие казусы бывали… Теперь она уехала в Австралию, навсегда, и я даже рад. Потому что проболтаться могла.
– А почему ее фото на книгу не поставили? – поинтересовался Степа. – Это ведь не она?
– Не она. Так сначала я вот это фото нашел, жил с этим несколько лет, а потом уже – похожую актрису! Случайно, кстати. С Гошаном ходили на ёлки, там Снегурочка была. Стояла и молчала, улыбалась – прекрасная, как Царевна Лебедь… И я аж ахнул – так это же просто моя Вера Лялина! Я потом к ней подошел, она всё понять не могла, в чем дело, переспрашивала, не верила, сама схожесть не видела. А книжки мои читала. Но когда ее попробовали сфотографировать – у нее никакой загадки в глазах. А у этой – есть.
Степа заслушался старика. Если он так пишет, как говорит – слово за слово, ведет-ведет тебя куда-то, петелька-крючочек, петелька-крючочек, и ты уже забыл, о чем думал до того, как слушать стал, то понятно, почему его женщины с удовольствием читают.
– И что, все в издательстве знают, что вы мужчина, – и никуда это не просочилось?
– Ну, во-первых, не все… А во-вторых – кому это нужно!.. – вздохнул Матвей. – Ты на тиражи мои посмотри. Даром что в любви и дружбе читательницы признаются. Но прочитают несколько тысяч человек мои книги или не прочитают – ничего на этой земле, к сожалению, не изменится.
– А вы пишете, чтобы изменилось? – негромко спросил Степа.
– В том числе и для этого. Есть такое слово «призвание». Не слышал? Так вот, когда тебя призвали, ты уже по-другому не можешь. Гоша! – окликнул старик внука, который допил чай и, не замечая этого, снова взял пустую чашку. – Что делать с ним?
– У него тоже свой мир, как у вас, – заметил Степа.
– Э-э, нет. У него мир – чужой. И его завлекают в этот мир.
– Кто? – засмеялся Степа. – Американцы? Жидорептилоиды, которые построили себе бункеры на случай Третьей мировой? И сами ее раздувают?
– Ты зря смеешься, какой же ты глупый! Понятно, актер. Да, американцы, которые хотят захватить мир. Практически уже захватили.
– Это у вас с советских времен осталось, наверное. Тогда все врагов вокруг видели, искали американских шпионов.
Матвей прищурился.
– Самое обидное, что таким глупым и неразвитым, как ты, можно вложить в голову всё что угодно.
– Я иногда новости смотрю, – обиделся Степа. – И Толстого читал по программе.
– Толстой тебе про шпионов рассказал?
– Нет. Но…
– Ты глупый. Займись собой, пока не поздно, пока совсем не спился. Знаешь… Оставляй мне Гошу.
– Вам же кормить его нечем!
– Ничего, пусть макароны поест. Потом придумаем что-нибудь. Соседка Нинель накормит – видел толстуху, ходила по коридору? Тоже одна живет, и деньги у нее есть. Свою квартиру сдает, здесь живет, ест с утра до вечера. Говорит: есть перестану, только если взорвусь. Вот, накормит Георгия, женщина ведь! Не даст с голоду погибнуть. Это лучше, чем с таким глупцом он будет жить, пусть даже временно. Глупость заразна! Не верит он, что американцы хотят захватить мир!
Степа не мог понять, отчего так рассвирепел дед Матвей.
– Давай, давай, иди!
– Нет. – Степа постарался сказать это как можно тверже. – Матвей, он пойдет со мной. Вы… пиши?те книги, а я с Гошей справлюсь как-нибудь. На это ума хватит. Гошан, вставай, двигаем к выходу!
