– …а вот живот – резкая и нежданная боль, – прочел вслух Кристофер.
Писатель посмотрел на свой сломанный палец и усмехнулся. Может быть, побеги я сразу на горшок, сберег бы палец.
Но история не может быть, она есть. И, как и история, его книга не терпит сослагательного наклонения.
* * *
Кристофер отправился в душ. Под теплыми струями воды он понял, что впервые за несколько лет лёг спать грязным. На лице его распласталась умиротворенная ухмылка – иллюзия новой нормальной жизни всегда радовала его, и даже один поднятый якорь меньше сдерживал этот самообман.
После душа Кристофер вернулся на диван. Это заняло какое-то время. Писатель никак не мог понять, как ему ставить ногу, чтобы «было все как прежде». После дурацкого длинного коридора, он понял – «как прежде» не будет. Этот сломанный палец будет напоминать ему о себе всю книгу, пока не заживет. Ну что за подстава! Как теперь ему бегать и прыгать по крышам? Все, расходимся.
На диване писатель хотел повторить свою вчерашнюю ошибку и попробовать уснуть – в конце концов, он же не выспался из-за неудобного дивана, и диван должен был срочно загладить свою вину, но сначала надо написать сообщение Кристоферу-старшему.
Писатель откопал на диване телефон. На часах было десять минут одиннадцатого, но ему никто не звонил и не спрашивал: где он, и почему он там, где он есть, а не на работе. Кристофер разблокировал телефон и задумался над сообщением. Он решил начать просто:
«Привет».
Спустя десять минут Кристофер продолжал смотреть на мигающий ползунок и одно злополучное слово «Привет». Он несколько раз начинал писать, но все заканчивалось одинаково – на исходной позиции. Ещё одно доказательство того, что вселенские принципы зачастую дают сбой.
– Твою мать, ты же не книгу пишешь, – проскрипел Кристофер и написал: «На больничном, три дня».
Черт его знает почему, в больнице ему дали только три дня. По мнению Кристофера, перелом – дело серьезное. Взять хотя бы его начальницу. Ее вот не будет до конца года, а ему дали всего три дня… И не важно, что ее сбил мотоциклист, а он ударился мизинцем о ножку стола – перелом есть перелом.
Кристофер уже устроился на диване, когда телефон завибрировал:
«Поправляйся».
Ответ в одно слово, и ни тебе расспросов, ни тебе комментариев – идеальный коллега.
Буду скучать по нему, когда стану знаменитым и придётся уволиться.
Кристофер закрыл глаза и попытался уснуть. Он верил, что поза достаточно удобна, а он – достаточно уставший, чтобы легко начать видеть сны, но после получаса лежания с закрытыми глазами, писателю пришлось пересмотреть своё мнение о комфорте. Мнение о собственном физическом состоянии, однако, осталось непоколебимым.
Вторую попытку уснуть Кристофер предпринял на кровати. Уж тут-то можно было и вовсе не формулировать мнения о комфорте. Кровать королевского размера для одного человека располагает местом для одной, а может даже и двух девушек, но не местом для сомнений об удобстве. Поэтому спустя еще один час, Кристофер начал сомневаться в своей усталости. Сон плюнул ему в лицо, собрал свои вещи, сказал оревуар, помахал на прощание, показал средний палец и ушёл. Он не уточнил, где его искать и как с ним связаться.
В конце концов Кристофер выругался и пошел на кухню. Раз уж он не может спать, значит его усталость – это лишь ответная утренняя реакция на низкий уровень кофеина в крови. Сейчас он сварит отличный кофе, добавит в него немного молока и решит все проблемы, переплывет все океаны и покорит все вершины – именно такую дозу кофе он собирался выпить. Планы его рухнули в тот момент, когда лицо его обдала прохлада из холодильника. И причиной тому была не температура, а скорее отношение холодильника к писателю. Он был пуст. Абсолютно пуст. Там только деревянной руки-манекена со средним пальцем не хватало, чтобы прочитать это, как: «Ты не кладёшь в меня продуты, какого черта я должен тебе их отдавать».
Мысль о том, что холодильник недолюбливал Кристофера, не очень сильно терзала писателя, а вот отсутствие молока – да. Это уже второе утро на кофе без молока. А это значит, что покорять горы он отправится в следующий раз. Сегодня доза кофе будет минимальной – пить эту гадость без молока лишено всяческого смысла. Помимо того, что эта дрянь делает туалет вторым самым посещаемым местом после кухни, так еще и на вкус кофе похож на землю. Не то, чтобы Кристофер пробовал землю на вкус (правильно, чего ее пробовать, если она по вкусу как кофе без молока), но сравнение казалось ему корректным.
В итоге Кристофер налил себе небольшую кружку, вернулся в гостевую комнату и пошёл к книжному шкафу. За стеклянной дверью на длинных полках, слегка покрытых пылью у края, стояла маленький отряд книг. На пестрых разноцветных торцах проскакивали самые разные авторы – тут были писатели детективов, триллеров, ужасов и даже несколько любовных романистов и успешных предпринимателей с мемуарами.
Кристофер старался много читать. Как и любой писатель, он должен был держать руку на пульсе – кто что написал, какие книги продавались, а какие проваливались, какие жанры в моде. И он действительно старался, но у него не получалось.
Откровенно говоря, он не очень любил читать чужие книги – раз уж Кинг не мог порадовать его сюжетами, то что говорить про других. У одних отвратный слог, у других плоский сюжет, а у третьих – стиль, что вполне мог заставить Чехова схватить топор и оказаться героем Достоевского. В общем, знания Кристофера о рынке ограничивались рассказами и мнением Андрея, и не будь Андрей сердцем издательской индустрии Москвы, знаний у Кристофера бы не было.
Кристофер медленно вёл пальцем по названиям книг, вспоминая, пытался он их прочитать или нет. У него не было желания брать хоть одну из них, но делать было нечего… Причём в прямом и переносном смысле: книга временно приостановлена, работа временно приостановлена, вся его жизнь временно приостановлена. А в книгах он, пускай и редко, но все же находил интересные предложения или мысли. И произведение, что оказалось в его руках, не было исключением. Уже с первой фразы оно зацепило его внимание:
«Может, поэтому трагедия и является такой трагичной».
Неплохо, – подумал Кристофер. Писатель взял книгу с собой на диван – практически высшая степень признания, но дверцу шкафа не закрыл. Книга не оказалась исключением в наличии интересной мысли, но могла и не оказаться исключением в плоском сюжете.
Кристофер начал читать и был в восторге. История захватила с первых же станиц.
О Господи!
Что происходит?!
Не иди туда!
Это ловушка!
Как ты мог?
Что?
Где?
Как?
Что будет дальше?
А дальше лицо Кристофера начало меняться – от восторга и восхищения к неприязни и отвращению. Он дочитал до конца главы и закрыл книгу.
И кто даёт все ответы на семидесятой странице?
Возможно, Кристофер еще не был писателем мирового класса, но он понимал, как писать книги. Если читатель говорит: «Я понял!» перед последней страницей, то вы в пролете. И никак иначе.
И хоть Кристофер и не любил читать, но книги помогали ему писать. Как говорят: «Прочитай сто хороших книг, напиши одну»? Кристофер понятия не имел, где взять сто хороших книг, кроме как написать их самому, поэтому вернулся к ноутбуку и начал писать.
* * *
Андрей сидел в своём кабинете. На глазах были очки, а в руках – карандаш. Он что-то методично зачеркивал, обводил и писал. Редактор – он на то и редактор, чтобы зачеркивать, обводить и писать. Андрей с этой работой справлялся отлично.
Будучи относительно молодым, он стал безотносительно успешным. Несколько писателей, которым он помогал, и которых он курировал, стали так известны, что права на издание их книг на английском языке выкупали члены большой пятерки[5 - Большая пятерка – крупнейшие издатели в США: Pengiun, HarperCollins, Macmillan, Simon & Schuster, Hachette.]. Суммы в договорах побили все рекорды, и с тех пор Андрей каждый день слышал вопросы, которые бы хотел услышать Кристофер, – «Как вы это сделали?». Андрей на это обычно отвечал, что ему повезло, но везением там и не пахло. Будучи единственным сыном военных, он часто переезжал. Друзья оставались в других городах, а порой и в других часовых поясах. И только книги и военная дисциплина путешествовали вместе с ним. Они-то и предрекли его судьбу: факультет журналистики, и выковали его талант: распознавать и терпеливо шлифовать талант других. В этом был секрет его успеха и та причина, по которой он продолжал нянчиться с Кристофером. Он был терпелив.
Телефон на столе завибрировал, но Андрей не реагировал. Он спокойно дочитал до конца параграфа и только потом положил карандаш.
– Кристофер? – спросил Андрей. Неожиданный звонок писателя в середине дня удивил его.
– Ты свободен? – голос Кристофера звучал взволнованно.
– Работаю.
– Буду у тебя через полчаса.
– Что-то случилось? Ты же должен быть в офисе?
– Мне нужно кое-что тебе показать.
– Что ж, приезжай. А что… – не успел Андрей закончить, как услышал гудок. Он пожал плечами и снова взял карандаш – терпеливая шлифовка и никакой удачи.
* * *
– Ты хромаешь? – спросил Андрей, когда Кристофер вошёл в квартиру.
– Да.
– Как так вышло?
– Скоро прочтешь.
– Это попало в новостную колонку? – усмехнулся Андрей.
Кристофер не ответил, он уже удалился в дальнюю комнату, кабинет Андрея. Это было единственное место, где писатель чувствовал себя комфортно. Точнее сказать, это было единственное место, где писатель не чувствовал себя некомфортно. Весь этот мрамор и старинные подсвечники напоминали Кристоферу об отсутствии его жизненных достижений. С момента их знакомства, когда они оба были голодранцами, и по прошествии многих лет, редактор превратил свою жизнь в сон, в то время как писатель медленно дрейфовал в кошмар.
По обеим сторонам кабинета шли массивные полки, заполненные современными и старыми книгами, с отдельным местом для тех, которые редактировал Андрей. Посередине стоял старый дубовый письменный стол, темное кожаное кресло подстать дивану и кованый журнальный столик. И все это перед панорамным окном с видом на МГУ и Воробьёвы горы, хоть большую часть времени, равно как и в этот раз, за окном была кромешная мгла. Что поделать, Москва один из тех городов, где утром в ноябре раздвигаешь занавески, а в комнате становится темнее.
Несмотря на то, что кабинет был таким же вычурным и помпезным, как и все остальные комнаты, здесь, в компании великих ушедших писателей и еще живых авторов бестселлеров, Кристофер чувствовал себя уверенно. Он точно знал – всех их постигнет одна и та же участь: забвение. Это произойдет, когда его тень накроет величие всех остальных. И произойдёт это скоро.
Когда Андрей зашёл в кабинет, Кристофер протянул ему несколько печатных страниц. Редактор взял их и направился к своему столу. Он не задавал вопросов и не комментировал. Он надел очки и посмотрел на рукопись.
– Где двойной интервал?
Кристофер осознал, что не удовлетворил эту странную прихоть Андрея. Он не знал, требовали ли другие редакторы двойного интервала (он вообще не знал других редакторов), но Андрей требовал, и обычно получал требуемое. Но сегодня Кристофер забыл об этом и на секунду запаниковал: он вспомнил, как однажды стал свидетелем разговора Андрея с другим писателем. Кристофер тогда даже немного заерзал в кресле от такой ругани. В цензурном варианте редактор сказал нечто такое: «Если тебе плевать на мои пожелания, почему меня должны волновать твои?» К слову, Кристофер больше никогда не слышал о том писателе… ни от Андрея, ни от кого-либо другого. Так что отсутствие двойного интервала немного встревожило его. Но только на секунду:
– Великие книги можно читать даже без двойного интервала.
Андрей недовольно вздохнул, покачал головой и начал читать, а Кристофер еще раз подтвердил свое превосходство над другими.
* * *
– А ты говорил, что написать книгу про писателя – это плохая идея, – усмехнулся Андрей. – Да это гениально!
Кристофер кивнул. Неужели он думает, что это его заслуга? Он хотел сказать, мол книга только его достижение, и Андрей тут ни при чем. Но редактор не слушал, и писатель ничего не сказал.
Андрей задумчиво сидел и смотрел куда-то в сторону. На лице его медленно расползалась улыбка.
Неужели он мечтает? Кристофер никогда не видел своего друга мечтающим, но отлично знал, как выглядят мечтающие люди. Возможно, редактор чувствовал, как близко Кристофер подобрался к мировой славе, и вот-вот сделает последний шаг. И он, Андрей, будет рядом в этот момент. Его в очередной раз спросят: «Андрей, как вам это удалось?». И на этот раз он ответит наконец-то: «Я просто делаю свою работу».
– Что дальше? – резко спросил он. – Какой план?
– План?
– Ты всегда пишешь по плану.
– На этот раз нет никакого плана. Я пишу о своей жизни. Все, что происходит со мной, попадает в книгу. Только финал будет фикцией. Все остальное – правда.
– Кстати, – Андрей помедлил. – Насчет правды. Тебе не кажется, что ты слишком откровенен? Ты не боишься?
– Чего именно?
– Показать всем, кто ты на самом деле. Мы все носим маски, ты же понимаешь. У нас их сотни. Одна для жены, другая для детей, третья для друзей, врагов, незнакомцев. Ты показываешь свое настоящее лицо в книге. Если она будет опубликова…
– Когда она будет опубликована.
– Когда она будет опубликована, все будут знать, что ты о них думаешь. Ты этого не боишься?
– Я не думаю, что люди поверят, будто эта история основана на реальной жизни. В конце концов, кто решится вправить палец на ноге, чтобы написать интересную книгу?
Андрей нахмурился.
– Дело твое. Давай перейдем к комментариям.
А вот и оно! Время комментариев. Кристофер воспринимал любые комментарии как критику, а любая критика пробуждала в нем жажду крови. Он считал, что давать комментарии можно лишь превосходящим по навыкам мастерам. На языке Кристофера это значило: «Я могу критиковать всех, и никто не может критиковать меня». Андрей, однако, был исключением. Многие годы дружбы даровали ему царское разрешение на комментарии. Да и редактором он был отменным, и Кристофер это понимал.
– Вот, нашел. Здесь, в первой главе, ты пишешь: «По крайне мере толстый редактор верил, что гении должны выглядеть именно так.». Во-первых, я не толстый, а упитанный. А во-вторых, ты меняешь перспективу со своей на мою, а это не…
– Я отлично знаю, что я меняю перспективу и что это «не рекомендуется» внутри одной сцены.
– Оставишь?
– Да.
– Что ж, – Андрей замолк: то ли перечитывал, то ли пытался вспомнить, использовал ли этот метод кто-то из его других писателей. – В конце концов это не зако…
– Даже законы нарушают.
– Да, но нарушителей за это наказывают.
– Зависит от результата. Если получится хорошо, это либо простят, либо и вовсе проигнорируют. А если получится плохо… – Кристофер не закончил фразу, а лишь пожал плечами.
– Ты, видимо, считаешь, что вышло неплохо.
– А разве нет? Весьма гармонично.
Андрей уже открыл рот, чтобы ответить, но Кристофер ему не позволил:
– В этой главе тоже будет взгляд с двух сторон.
– В этой главе? Это тоже будет в книге?
– А эта сцена, что, особенная?
Андрей начал брать длинные паузы между своими фразами. Видимо, тщательнее обдумывал предложения.
