– Стало быть, ваша ложь была напрасной.
– Похоже на то, – горько ответил Франческо.
– Я тебе уже рассказывал, что я вырыл луковицы и поместил их в воду? Примерно половина погибла, но те, что выжили, дали побеги и деток. Так что на следующий год их будет ровно вдвое больше, – сказал Йонас, положив руку на плечо другу.
– Все так непросто, – нахмурился Франческо.
– Вообще-то нет. Это просто жизнь, – ответил Йонас.
Франческо уже открыл рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон.
– Должно быть, это Айрис, – пробормотал он и поспешил нажать кнопку ответа.
Вот только звонила не Айрис, к нему стучалось прошлое.
– Кто это? – поморщился Франческо.
– Привет, Франческо.
– Фиоренца? В чем дело?
Почему эта женщина, жившая в его родительском доме ради того, чтобы матери не было одиноко, звонила именно теперь?
– Ты должен немедленно возвращаться домой. И прямо сейчас.
– Почему? Что случилось?
– Джулия хочет с тобой увидеться.
Франческо провел рукой по лбу. Внутри зрело чувство пустоты. Однажды ему приходилось слышать пословицу, которой он не запомнил, но суть была в том, что неприятности сыплются на человек одна за другой. Франческо ощутил себя точно в центре замкнутого круга. Если уж мать просила приехать – значит, все серьезно.
– Насколько все серьезно? – уточнил он.
– Очень, – вздохнула женщина в ответ.
11
Иные растения обожают нас удивлять. Стрелитция по виду напоминает птичий клюв, за что ее так же называют райской птицей. Ее загадочные цветы очень ярких оттенков. Стрелитция любит жару и боится холодов. Растет в хорошо дренированной, богатой почве. Может использоваться как комнатное растение, а также культивируется в теплых странах в качестве садового. Цветение – с октября по март.
Айрис никогда не бывала в Италии. И хотя она там родилась, в сознательном возрасте она никогда туда не возвращалась. И пока она смотрела из иллюминатора на зеленые холмы, мысль эта вдруг пришла в голову и ручьем влилась в реку других, так что все наконец сложилось в единую картину. Отец всегда старался держаться подальше как от Италии, так и от Англии, так что и она волей-неволей стала зависима от его предпочтений. В Италии оставалась Джулия Донати. В Великобритании находились Клаудия Бруни-Донати и Виола. Бабушка, мать и сестра Айрис. Казалось, такое открытие должно было радовать Айрис, и поначалу именно так и было. Когда отец сообщил ей, что у нее есть и бабушка и что перед поездкой в Лондон им придется ее навестить, Айрис почувствовала себя счастливой. Наконец-то она обретала то, чего ей всегда так не хватала – прошлое, настоящую семью.
Но теперь ее взгляд на ситуацию изменился, как и она сама. Внезапно Айрис поймала себя на том, что чувствует чужим человека, сидящего рядом и тщетно пытающегося подобрать тему для разговора. Она не могла больше выносить его попыток объясниться, оправдаться, найти всему логичное обоснование. Она старалась не смотреть в полные боли глаза отца, на то, как он цеплялся руками за собственную куртку, словно не знал, куда их приткнуть, пыталась игнорировать его встревоженные взгляды, обеспокоенное выражение его лица.
Ведь в конце концов именно он вырвал ее из семьи и увез бог знает куда, а потом лгал ей всю жизнь. И теперь не важно, что послужило тому причиной, отчего он сделал такой выбор. Возможно, с матерью и сестрой у нее была бы совсем другая жизнь, лучше той, что теперь. Эта мысль навязчиво сидела в голове Айрис.
Стало быть, она не обрела семью, а лишь узнала, что потеряла ее. Столько дней, сколько лет прошло! Сколько дней рождений без праздника. Айрис чувствовала себя так, словно ее обокрали, и винила в этом отца. Все в ее жизни встало с ног на голову, она многого еще не знала и не понимала. Ей очень сложно было представить себе, как быть дальше: только-только дорога вперед начинала вырисовываться, как снова ее отбросило назад.
В ее жизни всегда присутствовало ощущение неуверенности, но теперь оно стало подавлять Айрис настолько, что она запаниковала. Даже работы, и той она лишилась.
Она смотрела в иллюминатор, и темно-голубое небо напоминало ей об Африке, настолько оно было ярким и жизнерадостным. В голове всплывали отрывки былых разговоров с отцом, тех, речь в которых заходила об Италии.
– Почему ты уехал из дома? – спросила Айрис.
Франческо давно ждал этого вопроса. Весь день он надеялся, что Айрис заговорит с ним, но теперь, когда она задала такой простой вопрос, он не мог найти слов для ответа. Почему он уехал? Можно ли в двух словах описать то, что с ним тогда произошло? Можно ли так просто ответить на вопрос, ответ на который он искал годами? Можно ли описать то отчаяние, которое разрасталось в нем каждый раз, когда он думал о том, что совершил роковую ошибку, когда видел знакомые места и спрашивал себя, где сейчас его вторая дочь? Он попытался подобрать несколько фраз, но потом передумал. Ни одна из них не подходила для объяснения, не было таких слов, которые бы могли описать то, что случилось.
– Дай мне немного времени. Я все тебе расскажу, когда доберемся до Спинозы.
– Спинозы?
По губам Франческо проскользнула медленная улыбка: «Ах, ну да. Вилла, куда мы направляемся, носит это имя. Думаю, немного найдется в Италии таких домов, которые издревле принадлежали только одной семье. Этот дом передавался из поколения в поколение потомкам Донати, как и земля».
Воспоминания завладели Франческо, а взгляд, не видя, бродил по потолку кабины.
– Возле виллы был огромный парк, люди гуляли в нем и приходили в восторг, черпали вдохновение, отдыхали душой. Мы ведь всегда умели обращаться с цветами, – устало улыбнулся он. – Не так давно парк закрыли для публики. А жаль.
– Почему?
Отец посмотрел на дочь. Ее нежное лицо освещало солнце. Ровные брови темнели на белоснежном лице, полные губы были готовы к открытой улыбке, и не важно, что сейчас они были собраны в тонкую, напряженную нить. Уж он-то знал, как легко Айрис поддавалась порывам смеха. Это напоминало в ней мать, хотя в остальном они были совсем не похожи ни внешне, ни по характеру. Внезапная мысль о бывшей жене ранила Франческо, руки его задрожали, он схватил бортовой журнал и крепко сжал его в ладонях.
– Джулия… – голос его надломился. Он глубоко вздохнул и понемногу успокоился, улыбнувшись дочери. – В общем, это было решение твоей бабушки. Когда я предложил ей отреставрировать парк и вновь открыть его для посетителей, она отказалась, не объясняя причин. Слишком уж сильно Джулия привязана к своему парку.
– А парк большой?
Сколько уже он не вспоминал о Спинозе? Слова сами сорвались с его губ.
– Дом стоит на высоком холме, а вокруг – поля и небольшой лес. С холма спускается узкий ручей, он впадает в искусственное озеро. В нем я когда-то учился плавать, – улыбнулся отец и взгляд его казался далеким, словно потерялся в воспоминаниях. Айрис хотелось кинуться к нему и обнять, но она осталась неподвижно сидеть на своем месте.
– Дед мой был ботаником, а еще преподавал в университете, – продолжал Франческо. Вдруг внезапно на его лицо легла тень беспросветной грусти, плечи опустились, и Айрис пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не взять его за руку, такой у него был несчастный вид. А ведь всего минуту назад она и разговаривать с ним не хотела. Однако ей было непривычно находиться в ссоре с отцом, ведь они всегда были самыми близкими людьми друг для друга.
– А мать и Виола… Они присоединятся к нам?
– Нет, я не успел предупредить их о том, что наши планы изменились, – ответил Франческо. – Я позвоню им чуть позже, когда мы доберемся до места.
Франческо не знал, в каком состоянии найдет мать. Кажется, она была дома, а не в больнице. Это уже обнадеживало. А может быть, как раз наоборот. Человек ведь просится домой, когда надежды больше нет, разве не так? Когда хочет умереть среди любимых людей? Вот только рядом с Джулией не было никого, кроме Фиоренцы и Стефана, но они не семья.
Франческо на секунду прикрыл глаза и где-то внутри у него зародилось подозрение, что, возможно, он снова совершает ошибку. Клаудия ему этого никогда не простит. Но потом он подумал, что сейчас перед ним стоят другие задачи: мать не видела внучек уже двадцать лет, и теперь она, возможно, умирает. Виола, Айрис, Джулия – вот о ком надо думать, а Клаудия подождет.
С тех пор как он уехал из дома, Франческо ни разу не общался с матерью. Изредка он созванивался со Стефаном или Фиоренцой, узнавал, как дела на вилле. Мать тоже ничего о нем не знала, даже то, что он давно расстался с женой, что жил с дочерью, что они с Клаудией разделили детей.
Почему вокруг столько боли? Франческо провел рукой по лбу. Тогда они с матерью поссорились навсегда, наговорили друг другу столько жестоких, непростительных слов. Они едва ли не ненавидели друг друга. И во всем – да простит его Бог, – во всем, что случилось тогда, Франческо обвинял ее, Джулию. Как же он ее ненавидел! Но с тех пор прошло уже двадцать лет. Двадцать лет, за которые они ни разу не встретились, не сказали друг другу ни слова… Как он мог такое допустить?
У него разболелась голова, и постепенно боль охватила все тело. Она пульсировала в нем раскаянием и безутешным отчаянием. Франческо показалось, будто он бросил вызов времени, вернулся в прошлое. Жизнь ускользала у него из рук – жизнь собственная и жизнь любимых людей. Взгляд его вспыхнул нахлынувшей внезапно злостью. Пускай Клаудия злится на него сколько душе угодно. Если он чему и научился за эти годы, так это нести ответственность за свои поступки, ощущать тяжесть этой ответственности.
– Ты ведь позвонишь им, они ведь приедут? – спросила Айрис.
Он кивнул, не отрывая глаз от иллюминатора.
– Все будет хорошо, не волнуйся, – ответил Франческо. Однако слова эти не убедили Айрис, хоть отец только и делал, что пытался улыбаться.
– Но почему ты так резко передумал? Мы уже взяли билеты до Лондона, как вдруг полетели в Италию, – недоумевала Айрис.
– Есть вещи, которые невозможно объяснить словами, их можно понять только самим. Если твоя мать и сестра откажутся приехать, мы тут же отправимся в Лондон, – заверил он дочь.
Мысли его были охвачены воспоминаниями о прошлом. Он думал о матери, о Клаудии, о Виоле. С матерью он прожил немало лет, однако все эти годы никак не сглаживали ужасные слова, которые были сказаны в тот день и которые он был не в силах забыть.
Вот только несколько месяцев назад он все-таки сдался и позвонил Джулии. На звонок ответила Фиоренца.
– Тебе не кажется, что пришла пора перешагнуть обиды прошлого и вернуться домой? – спросила она.
Франческо не ответил, он держал трубку и считал секунды до того момента, когда услышит голос матери. Вот только трубку снова взяла Фиоренца.
– Джулия не хочет ни с кем разговаривать. Сейчас неподходящий момент, – сообщила она.
Ну да, что он себе возомнил? «Ничего страшного», – ответил он и положил трубку прежде, чем женщина успела что-то ответить. Франческо не хотелось слушать извинения, его это не интересовало. Он налил себе стакан бренди и подошел к окну. Безбрежное небо горело огнем заката. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что решился позвонить на виллу. И из-за этого забытая боль спустя долгие годы внезапно вспыхнула снова. И когда он уже привыкнет к тому, что желаемое столь сильно отличается от действительного?
Его мать совершенно не изменилась. Когда Франческо привез жену и девочек на виллу, Клаудия была моложе, чем теперь Айрис. Джулия сама пригласила их. А он согласился, потому что другого выхода у него не было. Его зарплата была слишком мала, чтобы оплачивать аренду жилья и жизнь жены и детей. А еще он наивно думал, что Джулия уже не держит зла и забыла о прошлом. Он позабыл, как склонна она к порывам бешеного гнева, как способна осыпать окружающих презрением, как хочет постоянно контролировать все и вся. Он позволил матери проникнуть в их семью, испортить его брак.
Франческо посмотрел на дочь: четкий профиль, мягкие волосы, спадающие на плечи. Она такая беззащитная, такая вспыльчивая. Когда-то и Клаудия была такой. Мысль эта взорвалась в его голове с пугающей силой. Боль и страх скрутили желудок. А что, если Йонас прав? Что, если это он, Франческо, во всем виноват? Что, если он так и не смог понять жену, выбрал легкий путь…
Голос капитана корабля возвестил о скорой посадке, прервав ход его мыслей. Франческо помог Айрис спустить чемодан, а внутри у него тем временем вновь зародилось сомнение. И пока они молча шли по терминалу, он чувствовал, как оно растет и заполняет каждую клеточку его существа.
Бьянка
Повсюду все было в камнях – вечных, неподвижных, прочных камнях. Гоффредо Донати, основатель рода, выбрал их для постройки дома. Об этом ей рассказала мать, Инес.
Раньше Бьянка этого не замечала. Но теперь она смотрела на огромный дом взрослыми глазами и поражалась ему. И единственное слово, которое приходило ей в голову при виде этого строения, – величавый. Из того же камня были сделаны и скамейки, фонтаны, арки, домики для персонала, высечены статуи. Бьянка широко распахнула глаза и провела пальцем по телу колонны. По ней шла трещина, а за ней другая и еще одна. Вся эта величавость – всего лишь иллюзия. Тогда Бьянка улыбнулась. Она почувствовала себя счастливой, потому что почувствовала зов сада, здесь зародились все эти растения. Сад – это жизнь, камень – отсутствие жизни. Камень – это память о тех, кто отказался сдаться непримиримому течению времени, кто восстал против забвения. «Ну и глуп же этот Гоффредо, – подумала она. – Можно было просто посадить деревья, сделать сад». Все, что создает человек, умирает вместе с ним, законченное дело – мертвое дело. Вот только растения вечны, каждый год они возрождаются снова и снова. Живут, растут, меняются.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/k-kaboni/sad-tainstvennyh-cvetov/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
