Вот в этом городке встретился Викториус с юным охотником Сортом и его отцом Кущей.
***
Викториус осторожно пробирался между камней, начал разматывать длинную верёвку. Закрепил её конец, почти исступлённо выдохнул, и полез в этот ход в горе. Каждый шаг давался непросто, и монах всё боялся оступиться, держался рукой за шероховатую стену, ставил ногу всей подошвой. Но, шёл и шёл, спускался по наклонному ходу. Правда, опять и опять твердил сам себе, что будет лучше, и он должен дойти. Правда, за камнями, заметил чей -то костяк, в обрывках меховой одежды. Дело, как видно, было непростое, и очень опасное.
Он прошёл мимо валунов, миновал разрушенную арку, где заметил незнакомые письмена. Не удержался, и перерисовал вырезанные в камне странные буквы. Почувствовал, что очень устал. Достал флягу, и попил из неё немного. Он встал на колени, и начал молится. Поминал и Господа Бога, всю Святую Троицу, Деву Марию. И благодарил их всех, что видит в темноте. Здесь, у этой арки, был ещё один ход вниз. Чёрная, пречёрная дыра, выглядевшая совершенно по-адски. Монах пытался принюхаться, а вдруг серой пахнет, как в Адском узилище, гле грешники горят вечно… Но, Викториус обвязал свой рот и нос тряпкой и начал спускаться вниз.
Он попал теперь в высокий коридор. Тоннель был высоким, и тёмным, очень тёмным. Пол здесь, что удивительно, был отшлифован до гладкости. Викториус начал мерить шагами на слух, и через пятнадцать его глазам открылись чудные рисунки на стенах, с головами людей, окруженными светоносной аурой. Краски потускнели, но было понятно, где красный цвет, а где золотой…,
.Краски не потускнели за много лет, и настенные картины были очень яркими и красивыми. Присмотрелся, и заметил рядом с этими существами и маленьких человечков. Слышал он раньше о дактилях- пальцах, малых людях ростом в ширину пальца, и о таинственных ледяных великанах далёкого Севера.
Шаг за шагом монах двигался вперёд и вперёд, и показалось, именно показалось, что блеснула обитая золотом дверь Правда, вся увитая паутиной… Могучий косяк блистал золотыми вкраплениями в чёрном камне, словно золото пролилось мелким дождём по аспидному граниту.
Викториус осенил себя крёстным знамением, и осмотрелся, опасаясь ловушек. Эта дверь была закрыта на бронзовый засов, и открыть его оказалось легко. Как- то, повинуясь инстинкту, монах подпрыгнул, и уде потом заметил громадный, позеленевший медный капкан у двери. Теперь осторожно выдохнул. Пыль покрывала здесь всё, и слоем, наверное, в полфута точно. Монах заметил каменные лежаки, а на них, или в них, залитые глиной, находились человеческие костяки. А около них стояли громадные каменные сосуды, а в них человеческие черепа, тоже залитые глиной. Мертвецы словно спали, и ожидали, что их разбудят ото сна…
Монах достал тяжёлый молот из заплечного мешка. Он слышал, как отцы инквизиторы уничтожают останки еретиков и колдунов, сжигая их грешные тела, и дробя кости тяжёлыми молотами. Викториус взвесил в своей руке то орудие Божьей Воли, и снова поглядел на эти скелеты. Раньше, когда думал об этой обители, представлял, как он сокрушает этих демонов, и становится подобным Давиду. И вот, здесь не один Голиаф, а почти три десятка этих неукротимых великанов. А он один, самый —самый-самый… Но, как —то неприятно было на душе, как представил себе, что леят во все стороны осколки костей…
Сказать честно, он сроду и бродячую собаку не пиннул, кошку не ударил. А тут лишить надежды на воскрешение, на возрождение, этих..,всё же людей… А может быть, попробовать их воскресить самому, такая вот шальная мысль зародилась в его голове. Он бросил молот, и решил, что точно вернётся сюда.
А дальше, в другом зале, он увидел и саму Златогорку… Нет, просто статую, выразительную, выполненную из белого камня, и украшенную золотом. Он опять взялся за свинцовый карандаш, зарисовав, что обнаружил. Монах схватил одну штуку, и спрятал под плащом, здесь, как доказательство. Всего лишь Золотой перстень, лежавший у статуи. Здесь было много изделий из ярого металла, но Викториус пришёл не за ним, а лишь за Знанием, и он его получил.
Ему показалось, что в в темноте, у пола, шныряли маленькие, ростом в ширину пальца, человечки. По его ушам вдруг ударил сильный, давящий, свист, очень высокого тона. Сердце у него билось часто-часто, он дышал с трудом, согнулся от боли в животе. Монах в страхе схватился за уши, и просто побежал из этих горных покоев, Надо было выбираться отсюда, билась одна мысль в его голове…
***
Монах сидел за столом в келье отца-настоятеля, перед ним стояла глиняная кружка с вином. Это скромное обиталище едва освещалось сальной свечой, потрескивавшей от собственного жара. Он поглядывал на своего более пожилого собрата, опустившего глаза на объёмистый том, который тот жадно сжимал в своих руках, словно опасался, что какая-то сила лишит его столь вожделенной вещи.
– Токайское? – с надеждой в голосе спросил Викториус, – три года жил без нашего золотого вина, в далеких северных странах.
Отец Юлиан неспешно просматривал книгу монаха, иногда возвращаясь к началу повествования. Пресвитер рассматривал повзрослевшее лицо собеседника, своего ученика. Да, эта книга стоила таких усилий, ох как стоила…
А Викториус сейчас вспоминал страшные слова той, пермской колдуньи, сказанные почти два года назад. Он иногда посматривал краем глаза на своего пресвитера, делая вид, что отпил из кружки. Та колдунья, Лия, предсказала всё точно. Проверять же е последнее изречение не было никакого желания.
– Но, есть некие вещи, которые я не могу понять, сын мой… – спросил Юлиан, – Я прочитал, что ты обнаружил само Сердце Земли, и его стражей?
– Я не посмел уничтожить творение Божье. Что создано Богом, значит, и есть правильно. По Его же невысказанному и неоткрытому промыслу. Кто я такой, чтобы судить об этом? А весть об этом я разделил, так что бы недостойный не смог ы прочесть и прикоснуться к этой тайне. Часть дневника с картой местности и метками, которые я оставил, отдал на сохранение в Перми, в тамошнем монастыре. Всё написано по -латыни, там это прочесть не смогут, вдобавок всё зашифровано… И вот, этот код, обещающий подлинное могущество, я укрыл в этом томе, а без него дневник не прочесть. Код- это трафарет для чтения дневника, и он спрятан в переплёте книги. Так, будет всего разумнее распорядится этой тайной.
– Может быть, ты и прав сын мой. Там могла быть хитроумная ловушка, гибельная для нечестивца. В их смысле, не в нашем. И тогда тебя бы ожидала страшная смерть, – возвышенно изъяснялся Юлиан, и даже сжал своей сухой рукой крест Божий.
Викториус понимающе усмехнулся, и легко кивнул, соглашаясь с наставником. Но, тут его лицо скривилось, словно от страшной боли, и монах начал говорить, будто выдавливая из себя тяжкие слова:
– Ты меня отравить собрался, отец настоятель?
Юлиан склонился, просто весь вытянулся над старым столом, а его наперсный крест волочился по дубовой столешнице. Хитро усмехнулся, и показал замшевый мешочек. Больше всего он сейчас напоминал змея-искусителя, каким его рисуют на святых иконах.
– Нет, теперь нет… Ты прошёл последнее испытнание. И смысл его в том…
– Что нельзя никому доверять?
– Конечно. И любая верность должна быть оплачена, сын мой… Всё имеет свою цену, и каждый должен быть готов её оплатить!
Пресвитер с удовольствием смотрел на такого блещущего умом монаха. И незаметно убрал уже приготовленный мешочек с ядом. Да, настоятель поначалу действительно желал бы отравить его, чтобы навсегда сомкнуть уста этого посланца. Книга без дневника интересна для чтения, но совершенно безобидна. А дневник человек незнающий в жизни не прочтёт. В том пресвитер Юлиан теперь стал совершенно уверен. Тайну будут хранить лишь просвещенные, и тогда, когда придёт назначенное время, они получат подлинное могущество и власть…
ЧАСТЬ1 Между старых холмов
«Не в звездах держится наша судьба, а в нас самих»
Уильям Шекспир
ГЛАВА 1 Кащей и его невеста
Долго выслеживал этот охотник оленя. Высматривать следы на этой каменистой почве, вообще было делом непростым. Но он терпеливо шёл и шёл, когда надо, бежал, не давая добыче оторваться от него, и спрятаться, уйти в заросли. Это продолжалось долго. Но, наконец, олень опять решился побежать. Голова, гордо увенчанная ветвистыми рогами, прямо держалась на сильной шее прекрасного животного, и как- то немного отклонялась назад, во время бега. Это было невероятно красиво, и преследователь просто любовался природной грацией животного. Тёмные глаза оленя косили назад, самец с удивлением смотрел на своего неутомимого преследователя, на такое странное существо. Ему не были помехой ни рытвины, ни ветви, даже поваленные деревья страшный преследователь перепрыгивал с такой лёгкостью, словно имел даже крылья за спиной. Олень убегал от стаи волков, однажды смог сбросить со своей спины даже рысь, а тут, не мог оторваться от неукротимого и странного существа.
Оно было покрыты коротким мехом, с очень знакомым запахом. И, судя по всему, хищник был страшнейший. Сильный, крепкий и небывало выносливый.
Только вот странный, ибо бежал на только на двух ногах. Правда, к его сожалеиию, это не было последствие травмы, или уродства. Это была и не гигантская птица, и не медведь, вдруг вставший на задние лапы. Всё было куда проще, и страшнее…
Просто за оленем бежал человек. Человек, одетый в кожаную одежду, по летнему времени. И, упорный охотник настигал зверя. Олень пригнул голову назад, защищая шею от укуса, но оружием преследователя были руки. Огромной, невероятной силы рывок бросил рогатого красавца на землю, да так, что только затрещали ветви валежника. Олень попытался противника ударить своими мощными раздвоенными копытами, но охотник лишь рассмеялся, подпрыгнул, а ухватив за рога, прошептал:
– Прости, лесной великан!
И мощные руки разом оторвали оленю голову. Кровь окатила упавшее дерево, ноги забились в конвульсиях, и, наконец, всё стихло. Страх повис в перелеске, никто и чирикнуть не смел. Видели и не раз подобное лесные обитатели, и сразу прятались, лишь учуяв запах Охотника.
И вот, этот человек, в несколько движений снял шкуру с добычи, стащив подобно чулку с ноги. Затем располосовал мясо, разложив в мешок, не забыл и про рога, которые просто отломил с оленьей головы, да так, словно они были лишь тонкими еловыми веточками.
Взяв всё это, он откинул капюшон своей меховой куртки, и усмезнулся, оглядев свои угодья. Никто и не смел их оспаривать – ни волки, ни медведи, всё здесь было его. В ручье он деловито отмыл руки от крови, ополоснул лицо и голову, даром что из волос имелась лишь серебристая прядь на затылке. Охотник не был стар, его лицо казалось совсем молодым, лет около двадцати, не более. Просто такими волосами его наградили предки, как и ростом, чуть поменее взрослого медведя.
Но наконец, этот юноша пошёл своей пружинистой походкой между холмами, там, где под его мягкими сапогами шуршали мелкие камни. Наконец, свернул с дороги, и перед ним словно возникла высокая каменная ограда, окружавшая это скрытое место. Сложенная из громадных, заросших мхом гладко отёсаных глыб. Но человек непривычный или неопытный, принял бы эту кладку за каменную скалу или гряду. Но разве могли бы сделать подобное обычные люди?
Вернее, не совсем так, как бы подумал случайный, приблудившийся здесь человек. Ну а Охотник постучал в ворота, и ему открыл юноша, ростом тоже ему под стать.
– Привет тебе, Кашей, уж заждались, не знали, когда возвратишься!
– Да не с пустыми руками. Вот, мяса принёс. Свежего, а то, верно, рыба всем надоела!
– Ничего. Что-то на ледник положим, а что и Висна испечёт. Пошли есть, а то каша остынет! Тата отличную кашу пшённую наварила, на молоке! Кащей зашёл внутрь этого дома -убежиша. Изнутри всё выглядело гораздо приятне, веселее, чем снаружи. Сработано добротное здание было по старине, круглым в плане, в два этажа. С десяток небольших окон позволяли проникать внутрь лучам солнца. Двор был ухожен, чисто выметен.
К людям подбежали две лайки, одна и них ткнулась носом в руку Кашея. Тот погладил собак, присел рядом.
– Ну что? Я и про вас не забыл. Пошли со мной.
Он встал у собачьих будок, где стояли большие глиняные миски, без следов грязи, чистые и отмытые. В них и положил кости для пушистыз помошников.
– Вот, ешьте, молодцы, – приговаривал Тивда, – и ты Серый, и ты, Найда. Теперь еды вам надоого хватит!
Собаки с урчанием грызли кости, соскребая начисто с них мясо, жилки и жир. Кое-о чём охотнику думать было пока не нужно…
Во дворе был вырыт и кололец, в одной из громадных подклетей. Пара коров размещали подалее, от жилых комнат, что бы не мешать людям. Но они выдавали своё присутствие громким мычанием. Надо было и о животине подумать.
– Салит, пора коров на выпас отгонять! – напомнил Кащей, – чего ты, позабыл, что ли?
– Да помню, я сейчас! Всё сделаю, Тивда!
Именно так и звали на самом деле Охотника, Тивдой, а Кащей- лишь прозвище, данной Альмой, Второй из Мёртвых Царевен.
Выглядел Салит, как и все обитатели этого строения, дома-крепости. Высокий, стройный, с обритой головой, и косичкой серебристых волос на затылке. И этот юноша, а на вид никто бы не дал ему больше двадцать лет, отворил ворота, и стал выгонять коров за ворота. Одна из них заупрямилась, не желая выходить из тёплого хлева. Тогда великан, ни слова не говоря, подсел, взвалил себе на плечи эту громадную пеструшку, не вздыхал и не тужился, словно поднял малый камешек. Корова же, не испытывала страха, не мычала и не билась, только повернула голову, и облизала шершавым, как тёрка, лицо Салита. Тот только ухмыльнулся, так и вышел с коровой на плечах со двора, на лужок. Следом шустро бежала и другая коровёнка, ещё тёлочка, весело помахивая хвостом. На это смотрела с улыбкой высоченная девушка, с серебристыми волосми, убранными в тугую косу. Нарядный сарафан и рубаха отлично ей шли, как и невысокое очелье.
– День добрый, Тата, – поздоровался охотник.
– И тебе, Тивда, – как-то натужно, вымученно ответила девица.
Но заметил юноша, что как-то прячет глаза Тата, словно случилось что. Он опять осмотрелся, кажется, всё было хорошо, или? Что -то будто ударило иглой в сердце, стало тяжелее дышать.
– А где же Настасья? Чего не встречает? – спросил, ещё не понимая, Кащей.
Сказал, не потому что знал, а просто хотел успокоится. Убрать из головы и серлца гадкое чувство ожидания. Он его просто ненавидел.
– Так упросила отпустить её. Дескать, не любит тебя и всё… Плакала всё без конца, просила пожалеть… Мы и разрешили ей уйти. Она ведь добрая и хорошая…
– И кто же такой умный выискался?
Спросил так просто, что бы позлить Тату. А решать она ведь могла вместе с Лютом, больше же не с кем?
– А у меня забыли спросить? Все же знаете, я её батюшке за дочку целый пуд золота отдал, – уже не говорил, а кричал Кащей, – да вы что? Жить мне не даёте?
– Чего ты раскричался так? Подумаешь, девка… Правда, не любит она тебя!
– Потому, как не знает ещё, дурища, что какой я умный да умелый! И папашка её нам нужен, менять золото на хлеб. Или не помните, – с ехидцей уже говорил Кащей, – как из-за Салитовой дури мы год без хлеба сидели?
Оба припоминали, как их пастух под горячую руку купцов убил, которые одни ходили в скит, к старообрядцам. Торгаши – то конечно, были прожженными жуликами, да другие боялись в этом селении торговать.
– Ну, погорячился по старой памяти, не сдержался, – вступилась даже подошедшая сюда Висна, – ну, и убил… Обмануть его торгаши щахотели. Сил не рассчитал, и вырвал обоим руки, случайно ведь вышло…
– А головы-то зачем к дереву гвоздями прибил? Зачем прибил-то? Хорошо, что в скиту о какой-то там нечисти рассказы ходили, сюда полицию присылать не стали, и казаков тоже.
– Чего ты вспоминаешь? Это было уж шестьдесят лет назад, так нас и попрекать станешь за всё? И бумажные крылья Люта припомнишь? – уже злилась теперь Висна.
– Так мой дом, я строил. Ко мне пришли, обещались, – устало произнёс Кащей, – что не станете себя выдавать. И Лют тоже… Ну для чего? Пролетел над скитом, да в реке утонул. А я опять мучался, могилу копал. Хорошо, он хоть темноты дождался, и только тогда с кладбища ушёл.
– И всё ты один делал? – и Тата теперь встала руки- в -боки, – забыл, как мы камни тесали, водоводы да сливы ладили? А теперь, он один оказывается, всё тут устроил? И устал наверное, с лица спал, похулел даже…
– Ладно, пойду я сам Настасью искать, а то сгинет здесь, на этих тропинках…
И вздохнув, пошёл Кащей в свою келейку, всё оглядываясь на своих-друзей товарищей. Нет, ну конечно, вместе то жить завсегда веселее, и зла своих не держал. А вот девка легко здесь, в этих местах, пропасть могла, это точно. Так раздумывая, зашёл в свои покои. Несколько комнат с печью, и отличная спальня. И что не понравилось? Кровать богатая, соболями крытая, а мебель, так её купцы привезли из Североуральска, сам из скита на спине принёс. А в шкафу фарфор японский, сменял на пять сороков соболиных шкурок. Да даже у него граммофон есть! А Настасья сбежала. И то, чего девке надо было? Понять и не мог.,.
Открыл шкаф, резной, красивый, орехового дерева, достал непривычную одежду, что бы выглядеть как путешественник из богатой семьи. Погляделся на себя в зеркало. Показалось, что выглядел неплохо. Шерстяной вязаный свитер, брюки-галифе, гетры, ботинки на шнурках. Кожаная куртка до колена, и кепи дополняли облик. Взял и «винчестер» с сотней патронов, закинул за спину рюкзак с припасами.
А чего-то вспомнились опять те далёкие дни, когда встретил Царевну Альму в первый раз…
ГЛАВА 2 Помнить, чтобы забыть
Он шёл и шёл, по тропинке, в этих пустынных местах. Выискивал, и находил малейший след- притоптанный цветок, след от катков, место на гравии, где ставили тяжкий груз. Как шли его побратимы с гранитными гробами на плечах, все шестеро… Те, с которыми он преданно служил Элле-повелительнице, и видел, как волхв Рамид и его уноты Пакал и Зенд уводили их, Бессмертных, в дальнее урочище. Смотрел, с дальнего холма, как Пакал и Унод отрубают головы, а затем останки, поочерёдно, вываривают в громадном бронзовом котле. Как волх Рамид самолично уносит кости в подземелье, а затем и черепа, помещенные в глиняные корчаги.
Всё его друзья не сопротивлялись велениям волхвов, а он, Тивда, не захотел! Нет, не захотел! Отчего он должен ждать Конца времен, и Воскрешения, и лежать покрытый паутиной в тёмной пещере? Он желал помогать людям, а для начала помочь побратимам. Он должен решиться, и воскресить их. Никто из Бессмертых не мог умереть. Надо было лишь соединить скелет и череп, и ждать, ждать, почти две недели, пока кости снова прорастут новой плотью.
Тивда чувствовал, нет, он просто был уверен, что так будет лучше. Всемером они таких дел наделают, столько подвигов совершат! А там, глядишь, явится и Новая Мёртвая Царевна, как всем было обещано. И ей они ещё верой и правдой послужат. Так и утешал себя Тивда.
– Ну, вот, кажется я прошёл все ловушки – тихо прошептал Бессмертный витязь.
И вправду, прошёл мимо ловушек и обошёл с десяток капканов, удавок и самострелов. Он миновал гряду камней, прополз разрушенную арку, обошёл страшные ворота. Чуть было не зажёг факел, да вспомнил, что отлично видит и в темноте.
Так он и спустился ниже и ниже, по нескольким ступеням громадной чёрной лестницы, ведущей ещё глубже, на нижний уровень, в эту давящую на мозги страшную черноту. Он стерёгся, полз почти на корточках, стараясь не задеть ещё более изощрённые ловушки.
Здесь должно быть черным-черно, царила полная тьма для обычного человека. Но для его глаз, глаз Бессмертного, всё было окрашено лишь в разные тона серого. Но, ориентироваться было возможно, тяжкая чернота не могла взять его в плен так просто. Тивда чувствовал себя и здесь повелителем и победителем, а никак не жертвой.
Шёл и шёл, иногла петляя по закоулкам, пока не нарвался на стену, сплошь покрытую надписями. Он прочёл предупреждения, начертанные волхвом Рамидом
– Пугай других, посвящённый, -прошептал Тивда, меня на это не возьмёшь…
Он пошёл дальше и дальше. Шаг за шагом приказывал он сам себе идти вперёд и вперёд, и показалось, именно что показалось, что наконец блеснула та, заветная, обитая золотом дверь… Невероятно могучий и мощный косяк же блистал золотыми вкраплениями в чёрном камне, словно золото пролилось мелким дождём по аспидному граниту.
Тивда тяжко вздохнул предвкушая неизведанное, то, что он сейчас совершит. Глянул на хитрый замок, и усмехнулся.
– Нет, Рамид, такой уловкой меня не возьмёшь… – тихо произнёс он.
Хитрой отмычкой он отпер замок, закрыл за собой дверь, и засов опять упал в те же пазы. Не торопясь, Бессмертный наступал по полированному полу этого убежища, прислушиваясь к малейшему шороху. Торопливость могла погубить всё… Но вот, он подобрался и к ряду саркофагов, в изголовьях которых стояли глиняные корчаги с черепами. Тивда прочёл первую надпись на посудине: « Олин».
Сверху сосуда, по ободу шла другая надпись: « Раз пришёл нас пробудить, ты пред этим помолись». Под ней была другая надпись: « Все мы из колоды Эллы».
Помнил Тивда Олина, прошло ведь всего три года, как шестеро из их Колоды, отправились сюда, в эти дальние пределы. Было тут и для него местечко, один саркофаг стоял пустым.
– Привет вам всем, друзья… Олин, Хвыля, Шакра, Ата, Раста, и ты, Тия… Ничего, я справлюсь, разбужу вас, – прошептал он.
Обернулся, потерял бдительность, скатился вниз и почувствовал, как в тело входит острый наконечник копья. Его грудь была пробито насквозь, дышать мог с трудом, он задёргался, как рыба на остроге, пытаясь слезть, но лишь обливался кровью и терял силы. Наконец, и сам забылся в тяжком сне.
Очнулся неизвестно когда, и голова был словно не своя. А проснулся от света, перед ним горел масляный светильник. Но не в этом дело! Тивда одни глазом заметил пригожую девицу, сидевшую на мешке. Такая была красавица, что и подумать страшно… Бессмертный, открыл и другой глаз, но, гостья и в самом деле была не пропала…
