– То есть, ты хочешь сказать – человек предполагает, а бог располагает? Мы можем рассуждать, митинговать, требовать, а судьба все решит по своему? По моему, это упаднический фатализм, которому нет места в 2000-м году… Хотя, конечно, я могу ошибаться…
– Понимаешь, друг! – приобнял меня за плечи сосед-Миха – Страх перед судьбой был свойственен обществу нехваток и дефицитов. А сейчас техника так быстро развивается, что о нехватках скоро будут читать только в учебниках истории. Раз так – то и люди станут добрее, обязательно станут! Ведь если нечего делить – зачем тогда вражда? И мы, и американцы идем к одному и тому же обществу изобилия, понимаешь? Вначале нужно воплотить вековую мечту человечества о щедрой и ласковой Земле, матери, а не мачехе! А потом – будущее определиться само, и поверь – плохим оно не может быть…
Я мычал, соглашаясь. Я набил рот салатом «Оливье» и не мог отвечать членораздельно – да и нечего было отвечать.
Тут снова пришла девушка из кассы, и сказала мне, что бронь, которую она ожидала, снята, и я, подкрепившись, могу лететь, только надо торопиться, потому что турбины уже разогреваются…
Я наскоро попрощался с новообретенными друзьями, и побежал на посадку, на ходу застегивая дубленку и утирая рот.
Вскоре лайнер взлетел, унося меня навстречу неведомым надобностям и непонятным экзаменам.
***
Дул северный ветер, приходящий вдоль Урала с самого Ледовитого океана, мела остервенелая поземка. Людей не видно – все забились по углам, праздничные гирлянды и иллюминации раскачивались в такт ураганным порывам.
Над родным и до боли знакомым зданием аэропорта «Уфа-?ф?» горела электронная надпись на жидкокристаллических табло: «С новым, 2021-м годом!»
Но Тимура со мной уже не было – он улетел в Ереван. И я навряд ли найду в здешних подсобках Миху, Лёню, Саню, Катю, Марину. Я все понял – и наконец, возвратился в свой Контекст.
Я прилетел в Родной Город.
Плача от невыносимой тоски, я побежал назад, к лайнеру, визг турбин которого ещё слышался на летном поле – но трап уже убрали. Я стоял в вихрях ледяной поземки, и мои слезы застывали на щеках колкими стеклышками…
В тылу крестового похода
После второго крестового похода удача наконец улыбнулась мне. Хотя мы не взяли Дамаска, но я сумел захватить себе вороного сарацинского скакуна, сменившего мою клячу. Я назвал коня Бесом. На его лоснящейся атласной шкуре красиво смотрелся тяжелый кошель с византийским золотом. Несколько лет я плутал по пыльным дорогам Балкан, после же потянуло в Германию. Недоброе время я выбрал: по селениям эрцгерцогства Австрийского я плутал уже по отечеству, не находя ни людей, ни пищи. Из придорожных зарослей на меня смотрели доведенные до отчаянья и сумасшествия крестьяне, превратившиеся в грабителей и людоедов. Но, глядя на крестообразную секиру, прикованную к моей руке, мой вытекший глаз и глубокие шрамы на лице, на покрытый шипами сарацинский панцирь, они не связывались со мной. В селении недалеко от Вены я встретил только дряхлого старика. Я ничего не получил от него, более того – дал ему монету на бедность.
– Да хранит вас Господь, благородный рыцарь! – поклонился старик.
– Не знаешь ли ты богатых хозяев? – спросил я его.
В ответ старик поведал мне вот что:
– Недавно наш хозяин Альберт фон Шнайдер вернулся в родовой замок. Замок этот – место проклятое, мы боимся ходить туда; а герр Шнайдер вот уже несколько дней не показывается, и я не знаю, жив ли он вообще.
Я усмехнулся страху крестьянина и попросил указать мне дорогу. Отправившись в замок, я увидел, что путь почти зарос колючим терновником. По обочинам сплетался кронами густой и темный лес, пахло прелой гнилью, и в опускавшихся сумерках горели демоническим светом гнилушки. Это могло бы напугать суеверных земледельцев, но я хорошо помнил леса Ливана, и лес Шнайдеров показался мне парком. Наконец дорога сделала крутой поворот, и я увидел сам замок; он был невелик, но высок и мрачен. Сложили его из черного камня. Перед окованными воротами его был разложен костер, вокруг огня сидели оборванные и обросшие люди, вооруженные чем попало. На вертеле они крутили человеческое тело, постепенно румянящееся от жара. Я запомнил терпкий запах паленого волоса.
– Господь простит вам ваши прегрешения! – сказал я им сквозь мерное клацанье копыт Беса. – Не найдется ли места у костра бедному рыцарю Конрада III досто-славного?
Самый могучий и мускулистый из людоедов – настоящий король дикарей – недобро блеснул глазами и пригласил меня садиться.
– Храбрый рыцарь устал с дороги, – сказал он. – Пусть отдохнет и согреется.
Я спешился и подошел к костру. Король людоедов вынул запекшийся человеческий глаз и, чавкая, съел его.
– Люблю глаза! – медленно сказал он и пристально взглянул на меня.
Я усмехнулся и ответил:
– Вкусы сарацинской палицы совпадают с твоими, добрый человек!
Он посмотрел на мою пустую глазницу и расхохотался.
– Ты мне нравишься, рыцарь! – произнес он. – Не желаешь ли отведать нашей индейки? Клянусь, даже папе римскому не подавали более нежного мяса!
– Благодарю за гостеприимство, – ответил я. – Но на дворе пост, и правоверный католик не ест мясо.
Король подсел ко мне поближе, и в бликах костра я увидел его мощные клыки.
– Даю слово, – заметил он, облизываясь, – ты так смел оттого, что за кустами сидят десять твоих оруженосцев! Ставлю золотой, что сидят!
Я протянул руку.
– Давай золотой! – ухмыльнулся я. – Ты проспорил!
Король приблизился ко мне вплотную, и я почувствовал его зловонное дыхание. Мощной рукой он взял меня за плечо и сдавил стальной наплечник так, что помял его.
– Сумасшедший ты или Всевышний? – взволнованно спросил он. – Больше никто не может быть так смел со мной!
Я добился своего, сбив его с толку вызывающим поведением.
– Прикажи людям обыскать кусты и отдай мне мой золотой! – сказал я ему.
И людоеды разбрелись по его приказу.
– Никого нет! – закричали они вскоре с разных концов лужайки.
Король довольно засмеялся.
– Ты озяб, рыцарь! – сказал он мне. – У костра тепло, но в костре еще теплее!
С этими словами он с неимоверной силой толкнул меня в огонь. Он не знал, что я расстегнул наплечные ремни, и наплечник, который он держал, попросту соскользнул в костер. Не удержав равновесия, король людоедов рухнул вслед за ним и вскочил уже объятый пламенем. Я же рассек пополам слугу, оставшегося рядом с ним, и скрылся в темноте. Людоеды, прибежавшие на крик короля, бессмысленно сновали по поляне. Кое-как они затушили своего обожженного хозяина, но вместе с тем затушили в панике и костер. Тогда же луна закатилась за тучи, наступила тишина и спустился мрак. Я знал, что я один, и потому бил секирой каждого, приближавшегося ко мне. Но людоедов-то было много, и в каждом своем собрате они видели меня. Беспроглядная ночь и густая тень от замка делали глаза их совершенно бессильными. Я поджидал их и рубил без промаха, а их предсмертные стоны увеличивали страх оставшихся. Когда я истребил большую часть врагов, то решил развести огонь: пять-шесть оставшихся разбойников не были мне страшны. Я стукнул огнивом о кремень и подпалил сухой хворост.
– Ага, вот он! – завопили людоеды и бросились на меня, перепрыгивая через трупы своих товарищей…
Видит Господь, не стал бы я их догонять, если бы они побежали в другую сторону! Но коль они не оценили доброты моей, то очень скоро тела их, будто разрубленные свиные туши, лежали у моих ног. Последнего, слабого и тщедушного, я поднял за ворот.
– Пощадите, господин рыцарь! – завизжал он. – Мы не вампиры, мы бедные хлебопашцы! Замок, проклятый замок насылает на округу мор и собирает гвардию мертвецов. Мы хотели разрушить замок сатаны!
Что мне было делать? Я отпустил его и дал, как полагается, монету на бедность. Бедолага убежал, я же увидел противника куда более опасного: тяжело, скрипя зубами от боли, поднялся с земли король людоедов. Сжимая меч в опаленной руке, он двинулся на меня. Кроме того, безжизненный замок ожил. В одном из узких стрельчатых окон-бойниц полыхнул огонь свечи. Я заметил, что оттуда высунулся арбалет, и поторопился отскочить к стене. Но стрелок целил не в меня: свистнула тетива, и король людоедов рухнул поверженным. Арбалетчик высунулся из окна и позвал меня, недоуменно оглядываясь по сторонам:
– Господин рыцарь!
Я достал кинжал и подкинул его вверх, выбив арбалет из рук звавшего. Когда оружие это упало к моим ногам, я вышел из тени и поклонился.
– Кто вы? – дрожащим голосом спросил стрелок.
– Рыцарь воинства Иисусова, – представился я, приложив руку к сердцу. – Я пожелал в честь святой молитвы называться Амэном, но лживые языки моих собратьев нарекли меня Броком, что значит «крушащий, разрушающий»; но это, добрый человек, истинная ложь…
– Господин рыцарь, – перебил меня не особенно учтивый собеседник, – умоляю, не уходите! Я сейчас спущусь!
Я свистнул Бесу и подошел к воротам. Вскоре отворилась дверка, проделанная в них, и показался мой знакомец.
– Я слуга герра Шнайдера, Вайц, – сказал он мне. – Матушка моя называла меня Вайцем-проклятым, и она была права! Я всегда бедствую! Всю жизнь скитался, и вот недавно стал слугой. Герр Шнайдер женился тогда на баронессе Розалин фон Ронбе и на радостях нанял меня. О, если бы я знал тогда, чем это обернётся! Я попал в замок с привидениями, людоеды осаждали нас, а герр Шнайдер, прекрасный прежде человек, превратился в дьявольском замке в трупоеда! О, господин рыцарь, вас послал мне сам Господь, не покидайте меня!
Сказал он это так быстро, а зубы его дрожали так сильно, что я едва его понял.
– Веди меня к своему хозяину! – сказал я в ответ, и он благодарно захныкал.
Заперев за нами дверцу, он отвел Беса в стойло, меня же повел наверх. Мы прошли по настоящему лабиринту с запутанными, узкими, сырыми и темными коридорами. Свеча дрожала в руке Вайца, и неровный свет ее выхватывал из мрака обшарпанные стены и висевших на потолочных банках нетопырей.
