Владимир Старцев "Тьма и Свет. Ветеранам психотронных войн посвящается…"

– Поверь, что я жизнь любого из этой школы могу сделать невыносимой, невыносимой и мучительной!

Барбижданова улыбнулась, зная, что при произношении шипящих звуков у Саши Батурина поднимается верхняя губа. Подосланная змея даёт о себе знать физическому телу Батурина, – с радостью думала она.

– Ты болен Саша! Слышишь болен! И я хотела рекомендовать Елене Михайловне показать тебя психиатру.

Я промолчал. Рахиль Валентиновна и дальше стала унижать и оскорблять меня, вдруг она заревела и всю её затрясло.

Мне подумалось, что у Барбиджановой начались истерические припадки, тем более что в школе многие говорили, якобы, она временами болеет и уже не раз ложилась в клинику для душевнобольных на лечение.

Саша Батурин, сострадательно, сочувствуя Рахиле Валентиновне и не желая увеличивать её расстройство, вежливо ушёл, сказал до свидания и отправился на урок литературы.

Я хорошо понимал, что теперь завуч – Барбиджанова будет стараться досадить мне, делая различные гадости на территории школы как сама, так и с помощью преподавательского состава, что находился практически весь под её полным влиянием. Надо быть осторожнее и не давать повода для различного рода негативных склонений имени Саши Батурина, – думал я. Но теория и правильное, примерное поведение это одно, а практика жизни, к сожалению, не всегда её подтверждает, бывая зачастую местами необъяснимой и непредсказуемой.

Ближе к концу января мне исполнялось четырнадцать лет. И очень хотелось отметить день рождения в кругу друзей. За друзей, прежде всего, я тогда считал Мелковорова и Бойчуху. Хома предложил мне посидеть у него дома перед учебным днём, исходя из того что мы учились во вторую смену это было актуально. Я попросил у мамы денег на газировку и печенье, чтобы угостить друзей по случаю моего дня рождения. И часа за три до начала уроков мы купили с Бойчухой водки, газировку и пришли домой к Хоме. Мы сидели, курили и выпивали, я принимал поздравления, а чуть позднее к нам присоединился Пеша Зиндалин.

Время подходило к началу уроков.

Вся компания из четырёх человек была в слегка одурманенном состоянии от алкоголя.

– Саша, зачем нам сегодня идти в школу? Давайте не пойдём, – сказал Хома.

– Да, можно не ходить, – вымолвил Пеша.

– Ты пойдёшь на уроки? – Спросил Мелковоров Бойчуху.

Бойчуха боялся, что если он прогуляет учебный день в школе, то наш классный руководитель нажалуется его родителям, и так как Бойчуха пытался быть учеником примерного поведения в глазах окружающих, он не поддался на уговоры Мелковорова прогулять в тот день уроки и оправился в школу.

Я же с Пешой и Мелковоровым продолжали употреблять спиртные напитки запас коих уже завершался.

Прошло около получаса, в прихожей раздался звонок.

Мы с Хомой открыли двери и увидели Сережу Кустикова с его другом по стакану Петиным. Кустиков и Петин перед школой уже частенько попивали пиво. И в этот раз после пропущенных нескольких бутылочек пива на улице возле школы встретили Бойчуху, он рассказал им про моё день рождение и местонахождение Хомы, Пеши и меня, пригласив их к нам. Зачем Бойчуха позвал Петина и Кустикова на наше вместо учебное мероприятие, ведь его самого там уже не было? Наверное, только потому, что хотел казаться многим в классе лучше всех, как перед ребятами, так и перед учителями, думая пусть они все пьянствуют, а я на их фоне буду очень даже неплохо выглядеть.

Мы посадили Петина и Кустикова за стол, правда вся выпивка к их приходу закончилась. Видя это, Кустиков достал деньги из кармана.

– Вот Саша, это моя сдача, я сегодня отдавал печатать фотографии, и у меня осталась сдача.

– И чего? – Ответил я Кустикову.

Серёжа утверждал, что на его сдачу надо купить водки, а если кто-либо спросит, то Саша Батурин должен будет сказать, что Кустиков подарил Саше деньги на день рождения ту самую сдачу с фотографий. Я особо не возражал, Пеша сбегал в магазин, принёс водку, впятером мы выпили по рюмочке. Всем курить в небольшой квартире Мелковорова Хома не разрешал, Кустиков с Петиным и Пешой ушли покурить на лестничную площадку. Я же с Хомой закурили в квартире, и опять раздался дверной звонок.

– Кого ещё там чёрт несёт? Хома ты кого-то ждёшь?

– Да это эти олухи чего-нибудь забыли.

– Пойду, открою, да так, чтоб больше неповадно было забывать сигареты с зажигалками, – сказал я Хоме и подошёл к входной двери.

– Кто там?! – Грозно крикнул я басом.

– Х-х-х-… озяин, – неуверенно ответил мужской голос.

Я поглядел в дверной глазок.

– Хома у тебя батя пришёл.

– Да не гони Саня, он только через два дня должен приехать.

– Иди, сам открывай.

Хома открыл дверь, я поздоровался с его отцом и, понимая, что далее оставаться у Мелковоровых неэтично, мы с Хомой вышли на лестничную площадку, где увидели валяющегося без сознания Серёжу Кустикова. Пеша рассказал, что Кустиков лишь два раза затянулся табачным дымком и сразу упал. Мы все надели верхнюю одежду с зимней обувью и понесли Серёжу к нему домой. Необходимо передать Кустикова его родителям, – думал я, волоча Серёжу по тридцатиградусному морозу, а Петин тем временем бесшумно убежал никому ничего не сказав, остались только я, Мелковоров и Зиндалин, да самостоятельно не стоявший на ногах Серёжа.

Дорога к дому Кустиковых проходила мимо школы. В тот день, когда мы с Мелковоровым и Пешой тащили перепившего товарища, под окнами учительской нас заметили преподаватели. Алевтина Юрьевна Пономарёвская – завуч по воспитательной работе среди учащихся с подачи Барбиджановой молниеносно сделала вывод, что мы избили Серёжу и куда-то его несём. Пономарёвская отправила вослед нам хулигана по кличке Татарин, чтобы он остановил изверга Батурина в устроенной Сашей сегодня кровожадной драке и вернул всех в школу. Татарин бегом догнал меня и ребят, я с ним поговорил, и он сказал, что проинформирует Пономарёвскую будто бы не смог добежать до нас, и мы скрылись из его поля зрения. Когда до квартиры Кустикова оставалось буквально двести-триста метров Хома начал пытаться убедить меня в том, что Серёжу нужно оставить под дверью его жилища, затем позвонить в дверной звонок и убежать.

– Хома, а зачем убегать? Принесём его и сдадим родителям.

– Саша, ты подумай, нас же заругают.

– А если убежим? Думаешь, лучше будет.

– Конечно, никто же не узнает тогда, что мы выпивали у меня дома.

Эти слова Хомы воспринимались мной крайне неубедительно, но я понимал, что Мелковоров очень не хотел, чтобы кто-либо узнал, про пьянство устроенное им в квартире его родителей.

– Ладно, Хома, если дверь откроют и Серёжу заберут с лестничной площадки его отец или мать, то мы не станем им показываться.

Мы принесли Кустикова к дверям квартиры, где он жил, аккуратно положили на пол, позвонили в звонок, дверь начала открываться, и Серёжу забрала его мать, а мы с Мелковоровым и Пешой остались незамеченными ей.

Вечером мне домой звонила, завуч Пономарёвская и говорили моей матери, что якобы я устраивал днём драку возле школы, где до потери сознания избили Серёжу Кустикова. Я сказал маме, что это не правда и скорее всего непристойные информационные происки Барбиджановой, мечтающей унизить Сашу Батурина перед его окружающими людьми.

Проспавшийся Серёжа Кустиков протрезвел и стал говорить своим родителям, что его били, качали алкоголем, и что он ничего не помнит. Его мать вызвала полицию, Сережу свозили на медицинскую экспертизу, и она опровергла следы каких-либо физических побоев, подтвердив лишь достаточное алкогольное опьянение.

В следующий день Серёжа рассказал полицейским, что выпивал в компании сверстников и очень не хотел пить алкоголь, но Батурин его заставил и силой забрал его деньги – сдачу с фотографий. К этим показаниям по просьбе Барбиджановой и её сына Алика приплюсовали слова Серёжи о том, что он очень сильно боится Сашу Батурина, Петин также добавил, будто бы его вообще тошнит от запаха спиртного, и если бы Саша не заставлял, то Петин никогда бы не попробовал алкоголь.

Зачем Петин и Кустиков врали в данном случае? Наверно потому, что испугались и боялись честно признаться, что уже не первый раз прогуливают уроки и выпивают, решив оклеветать Батурина, что он принуждает их употреблять спиртное, прогуливать учебные занятия, а то, что Кустиков сказал про сдачу лежит вне рамок совести и элементарной порядочности Серёжи. Точно так же как и то, что Петин и Кустиков боятся Батурина. Они клеветали на меня забыв обмолвиться словом, о том, что всегда хотели дружить с Сашей. И ещё недавно Батурин заступался за Кустикова перед его обидчиком по просьбе Серёжи, не говоря о том, что Кустиков регулярно заходит за Сашей и зовёт гулять, как и было, к примеру, в минувшие выходные дни.

Этим же учебным днём меня и Мелковорова со строевой подготовки урока основ безопасности жизнедеятельности вызвали к директору школы.

Барбиджанова с учителями, на коих практически всегда оказывала колоссальное влияние, на протяжении двух недель дёргала меня с уроков в кабинет директора школы и унизительно требовала признать, что я держу в страхе всех ребят в классе и не только. Будто бы я забрал деньги у Кустикова, а ещё устраиваю гладиаторские бои средь учащихся и заставляю пить сверстников алкоголь, и вообще, что я просто очень кровожадный изверг.

Помимо этого мать Кустикова, Бойчухи, Петина, Мелковорова, Пеши и мою вызывали в школу, и перед ними Рахиль Валентиновна закатывала свои циничные концерты, где выставляла Сашу Батурина психически нездоровым подростком.

X

После надуманного инцидента с моим днём рождения многие учителя в школе, наверное, желая выслужиться перед завучем Рахилью Валентиновной и угодить ей, что она приветствовала и одобряла, порою требуя от них, если они и дальше хотели работать в этой школе, стали пытаться укусить меня либо как-то высмеять перед классом, опозорить, упрекнуть или как минимум оскорбить в учебном процессе на уроках.

Помню, только что начавшая работать в школе преподаватель биологии по фамилии Губастая вела у нашего класса урок, она меня не то чтобы не знала, а вообще первый раз видела, как и я её. Губастая стала говорить, всем в классе на уроке, что Батурин подлый, бессовестный человек, высокомерный хам, и что она с удовольствием выгнала бы меня с урока, но боится, что если со мной что-нибудь случится во время её учебного занятия, то Губастую могут привлечь к ответственности. Поэтому она не будет удалять Батурина с урока. Чуть позднее к ней пришла преподаватель химии Авакумова, и они вдвоём продолжили свои унижения и оскорбления в мой адрес перед всеми присутствующими учащимися.

Ещё, к примеру, на уроке алгебры преподаватель Мансурова, с ехидным и надменным видом говорила мне, – Ты позоришь не только себя, но и всю свою фамилию! Подобные реплики учителей повторялись всё чаще, а ещё завуч по воспитательной работе Пономарёвская и Барбиджанова устроили нашему классу встречи с психологом, наверняка, для того чтобы внушить Саше страх, боязнь, неуверенность в себе и пошатнуть его психическое состояние здоровья.

Батурин же учился, успевал не ниже пределов нормы по предметам и, конечно же, в свободное время продолжал писать стихи, и как ему думалось песни, твёрдо решив со следующего учебного года пойти в музыкальный кружок, дабы научиться игре на гитаре.

Наступила вторая половина февраля учебного года восьмого класса. Вульфа я уже давно не видел, не общался с ним и нисколько не переживал по этому поводу. Всё было казалось бы хорошо, мирно, тихо и перспективно, правда, иногда я стал испытывать неуёмное нахлынувшее времена чувство тревоги, частенько беспокойно спал по ночам и продолжал думать, мечтать о Фае Малопузовой, как о идеале красоты противоположного пола, одна только мысль о её образе будоражила Сашу Батурина и добавляла будто бы керосина в уже пылающий в его груди огонь симпатии к ней. Но этот февраль нёс в себе не только радость и перспективу. С Хомой Мелковоровым, Ниной Щербаковской и ещё пятью-шестью ребятами из класса мы записались во внеурочное время на посещения платных курсов по информатике, наши родители заплатили за своих детей деньги, и мы ходили, занимались на компьютерных курсах в утреннее время, потому что всё также учились в школе во вторую смену.

В этом месяце нервы мои стремительно натягивались словно тетива лука или арбалета перед выпуском стрелы. Утром, собираясь на курсы по информатике, я думал, – А может сегодня не ходить? Я уже настолько нуждался в покое и отдыхе, что часто просто хотел посидеть или полежать в одиночестве и тишине, врачуя тем самым своё состояние предкрайности, но хорошо знал, что за курсы были заплачены деньги и регулярно посещал их, как и занятия в школе. И вот вдруг я начал попадать в напряжённость. Казалось, будто бы это делает кто-то извне и не имеет ни ко мне, ни к окружающим меня никакого отношения. Что это такое? Почему так происходит? Я не знал и не понимал, но напряжённость эта доходила до того, что я не мог смотреть в сторону рядом стоящих или сидящих вокруг меня людей и даже просто говорить с ними. Начался твориться настоящий ужас и кошмар для Саши Батурина, и самое страшное было в том, что он был абсолютно бессилен превозмочь эту напряжённость, заставляющую его страдать, но помимо этого походка Батурина времена становилась безобразной, а верхняя его губа теперь уже очень сильно поднималась при произношении шипящих звуков. От Саши стали отворачиваться сверстники, он стремительно терял уважение и авторитет в школе, да и вообще среди всех, кто его уважал. А те, из ребят, кто буквально вчера заискивали перед ним, ныне смеялись и хихикали над Сашей, плевали в его сторону и распускали различные сплетни про Батурина, представительницы противоположного пола теперь, как Саша мог не раз замечать, относились уже к нему с холодком и прохладцей.

Каждый день, несмотря, на состояния крайности и напряжённости я находил в себе силы ходить в школу и учиться, всё больше и больше надеясь на поддержку и помощь бога. Для меня стало абсолютно верным изречение, – Дойдя до края и предела последней черты, все мы обращаемся к господу и верим, что нам помогут. У Саши был образ спасителя и одна из молитв, к сожалению, в неполном её содержании, и он регулярно читал её перед тем, как выходил на улицу. Спокойствие сил Батурина молниеносно иссякало, а нервенный запас всё больше давал знать о своём минимуме. Друзья Саши Хома и Бойчуха тоже похихикивали над Батуриным, но исходя из прежнего его авторитета, всеобщего уважения, что растворялись на глазах и оставались лишь кое у кого в памяти, посещали вместе с ним дискотеки. На дискотеках в выходные дни я видел и понимал, что мне становится трудно удерживать лидерство в неформальных общениях и даже в танцах, в отчаянии, находясь в дискотечном зале, я приседал на мебельный пуфик и смотрел на танцующих окружающих из темноты, где практически меня не было видно. Фая Малопузова тоже посещала эти дискотеки и пускалась в пляс, казалось бы, не обращая на Сашу внимания, но похоже, что в душе по старой памяти всё же симпатизировала мне. Я мечтал к ней подойти и познакомиться, но в тех эмоциональных состояниях и физической форме сделать это и не опозориться было очень сложно и практически нереально, и дело было не в каких-либо комплексах Батурина, а просто в его безобразном внешнем виде и испытываемой им уже повседневно напряжённости. Саша смотрел на Фаю всё чаще, а когда она танцевала в хороводе подруг, не сводил с неё глаз. Фая и её подруги заметили, что Малопузова частенько попадает в поле зрения подростка Батурина и, наверное, не понимали, почему он всё смотрит и смотрит, а подойти, хотя бы завести разговор не решается.

Очень трудно было Батурину, и только мысль о возможной взаимной любви с Малопузовой грела его и питала в нём силы жизни.

Весенний месяц март сменил апрель, а в мае месяце во дворце культуры, где проходили дискотеки, было объявлено, что скоро состоится последняя дискотека и до осени их больше не будет. – Это мой шанс! Быть может один из последних шанс подойти и познакомиться с Фаей, – думал Саша Батурин, правда, он замечал, что за Малопузовой ухаживает её сверстник, и она временами с ним гуляет.

В тот день, когда до дискотеки оставалось несколько часов, Хома позвал меня в центр города на квартиру своего друга, где собиралась шумная компания из ребят и девчат для выпивки и разговоров, а также потенциальных занятий сексом. Саша не желал ехать с Хомой, всей душой мечтая оказаться на дискотеке, но знал, что Бой-чуха в этот день на дискотеку не пойдёт, и одному идти во дворец культуры Батурину представлялось крайне неловким и, быть может, даже невыносимым без подстраховочного дружеского плеча. Хома всё убеждал Сашу, – Поехали со мной! Интересно там! Зачем тебе эта дурная дискотека? И вспомнив, что вчера вечером Фая из соседнего подъезда обнималась со своим новоиспечённым другом прямо на глазах у Саши. Батурин махнул рукой и поехал с Мелковоровым на посиделки к людям, коих ещё ни разу не видел и даже не слышал, забыв о том, что накануне предстоящей дискотеки весь его подъезд был изрисован губной помадой – красными сердечками с надписями: «Я тебя люблю!» Когда Саша первый раз увидел эти рисунки и надписи, ему хотелось думать, что это для него сделала Фая, как намёк на предстоящее знакомство, но, конечно же, не знал этого точно, потому что в подъезде было много квартир и надписи с рисунками вполне могли не иметь к нему никакого отношения.

В квартире друга Хомы я познакомился с его другом и весёлой компанией, мы немножко выпивали, курили, в общем, хорошо проводили время, я вполне прилично вписался в этот круг общения. По истечению примерно полутора часика молодая девушка постарше Саши позвала его в ванну, понимая её намёки, Саша не мог ей отказать в физических ласках, но думал тогда только о Фае. Мы зашли в ванную комнату, она принялась целовать и обнимать меня. Но видно не суждено нам с ней было заняться сексом в тот день, потому как у неё начались месячные, и я, слегка, испачкал свои светлые брюки. Вернувшись за стол, Батурин выпил пару рюмок водки и твёрдо решил покинуть это общество, чтобы успеть к концу дискотеки, что полным ходом шла во дворце культуры. Попрощавшись с легкомысленной и необязательной компанией, я на автобусе приехал в родной микрорайон.

Батурин подошёл к входным дверям дворца, прекрасно понимая, что на дискотеку его не пустят, потому что у него нет входного билета. Билеты уже не продавали, а дискотека вот-вот должна была закончиться. У дверей стоял знакомый Саше старшеклассник с подругой Фаи Малопузовой.

– Ну чего Санёк, за девочками пришёл? – Сказал мне старшеклассник.

Я растерялся, они вдвоём смотрели на меня в упор.

– Да я сейчас из города приехал, сегодня уже отработался, – сказал я. И тут же подумал, – Зачем? Словно бестия мной завладела в тот миг.

При произнесённом слове сейчас, верхняя моя губа так оттопырилась и поднялась вверх, что они поглядели на меня будто бы я не от мира сего. Мне стало не по себе, вновь ударила ошеломляющая напряжённость, сущий ад продолжался. Я ещё подождал, но так и не встретил в тот день Фаю и в полноте разочарований отправился домой, где мои родители сообщили мне, что в новом учебном году, я, скорее всего, буду учиться в лицее в соседнем микрорайоне города.

XI

Перевестись в лицей из общеобразовательной школы оказалось не слишком просто. Во-первых, школа, где я закончил восемь классов, была далеко не самая лучшая не только в городе, но даже и в нашем районе, слабоватый преподавательский состав в ней никогда не являлся полностью укомплектованным, а иностранного языка в моём классе вообще не было как такового. Во-вторых, знания, что давали учащимся в этой школе, мягко говоря, оставляли желать лучшего, за исключением всего нескольких преподавателей профессионалов по математике, физике и черчению. Мне предстояло весь июнь ходить на курсы при лицее и сдавать вступительные экзамены для возможного зачисления в девятый класс учебного заведения, находящегося в соседнем микрорайоне.

На курсах Саша Батурин познакомился с костяком будущей группы предстоящего ему девятого класса. Он произвёл хорошее впечатление, приобрёл небольшую симпатию в глазах подростков, в том числе у противоположного пола. Девушка Лера приглашала его в гости в дом её родителей, правда, ненастойчиво и всё намёками, но Батурину становилось приятно от того, что он всё же не до конца утратил задатки лидера и хорошее отношение окружающих к нему. Домой с курсов Батурин ездил на автобусе с Васей Кузьмичёвым. Вася Кузьмичёв жил в соседнем доме от Батурина, до этого он учился в гимназии и вот теперь тоже собирался поступать в лицей. В обычный день по завершению курсов Саша и Вася на остановке ждали автобус. На Сашу вновь напало состояние крайности и предела, ему очень тяжело, стало стоять на остановке среди людей, хотелось убежать, уйти, да хоть сгинуть лишь бы прекратить это безудержное мучение, что раздирало душу и пробирало до костей. Вася начал говорить Саше, что их дома расположены на одной улице, и что визуально они знакомы уже давненько. Саша согласился с Васей, – А чего? Наш ведь микрорайон – это одна большая деревня, все каждого в лицо почти знают.

– Да знают, и болтают про многих иногда всякую чушь, – произнёс Вася.

– Ну, так это человеческий фактор, а без него ни в одном обществе не бывает, – ответил я.

– Да Саня, всё верно.

Короткий диалог Васи и Саши сменился презрительным взглядом Кузьмичёва в сторону Батурина. Опять Саша стал выглядеть словно чудовище, губа его верхняя поднималась при произношении шипящих звуков так, что ему казалось будто бы, видны у него зубы, всё это крайне омерзительно характеризовало Батурина перед Васей. Но Саша ещё всё же находил в себе силы в общениях с окружающими, а напряженность временами, как и в этот раз, становилась для него мучительно-невыносимой.

Приехал автобус, подростки сели в него и поехали. На одной из остановок зашёл знакомый Васи студент колледжа по прозвищу «Прыщ». Он был постарше, чем Кузьмичёв с Батуриным и смотрел на всех свысока.

Прыщ поздоровался с Васей и уселся на противоположно развёрнутое сидение перед Сашей и Васей.

– Вчера с мамой говорил, – сказал Прыщ.

– Со своей? – Спросил Кузьмичёв.

– Ну а с чьей же? Конечно с Валентиной Петровной. Она мне сказала, что у неё для меня две новости. Одна хорошая, вторая плохая. Плохая… а чёрт с ней, а вот хорошая, что права – водительское удостоверение мне уже сделали, завтра привезут.

Я почуял неодобрительный взгляд Прыща.

И тут же он крикнул глядя на Васю.

– Беспонтовый лох!

Кузьмичёв засмеялся, слегка стремясь угодить Прыщу. Батурин понимал, что эти слова выкрикнутые Прыщом направлены в его адрес. Саша всегда был горд и самодостаточен и никому никогда не давал спуска, для него не было важно старше ли его потенциальный неприятель или нет, он всегда и практически любого мог поставить на место и прижать к стенке, но вот уже почти полгода с февраля месяца с ним творилось неописуемое. Потерю уважения и авторитета Батурин воспринимал драматично, а появляющаяся время от времени напряжённость лишала его если не жизни, то опускала потихоньку на самое дно пренебрежений и презрений тех, кто вокруг. А подняться с этого дна с каждым днём становилось всё труднее.

Батурин встал с сидения, в этот момент автобус остановился, ему надо было выходить.

Саша вышел, не спросив с Прыща и не предъявив ему. Досада закралась в душу Саше, а Вася и Прыщ остались в автобусе и поехали дальше. Саша Батурин шёл и думал о том, как бы скорее оказаться дома в уединении и покое, чтобы прекратить этот прилюдный ад, испытываемый им, по дороге домой, совсем не думая о том, что Прыщ должен был ответить за выкрикнутые им слова.

Июньская жара давала о себе знать, в день, когда Саша Батурин собирался сдавать вступительный экзамен по физике, в небе не было ни облачка, солнце с самого утра грело раскалёнными лучами, ослепляя ярким светом и даже возможный ветерок, со своей освежающей прохладой, отсутствовали. Подросток собирался на учёбу и с восторгом надел новые дедовские полуботинки, подаренные ему родственниками. Дедовская обувь очень нравилась Саше, в ней было удобно и комфортно, при этом она всегда имела хороший и состоятельный вид. Нервы Батурина были натянуты. Завязывая шнурок у правого полуботинка, Саша в порыве отчаянья разорвал его, но аккуратно, расправив и завязав шнурок, отправился на сдачу экзамена.

На автобусной остановке время ожидания автобуса казалось вечностью для Саши и не потому, что автобус и вправду не приезжал дольше обычного, а потому что в груди Батурина вновь становилось тревожно до невыносимости, но деваться было некуда. И вот наконец-то приехал автобус, Саша, оказавшись в автобусе на сидении, закрыл глаза, чтобы хоть как-то сгладить своё напряжённое состояние. По истечению семи-восьми минут Батурин почувствовал, что автобус то резко спускается с горы, то быстро поднимается в гору. Странно, – подумал Саша. Ведь больших гор по дороге в лицей не имелось. – Что такое? Куда я еду! – Подумал Саша. Батурин открыл глаза и увидел через окна автобуса и справа, и слева густой лес. Какой это автобус? – Спросил незамедлительно я близ присутствующих, и, исходя из ответа кондуктора, понял, что он перепутал номер автобуса, уехав в ненужном ему направлении, правда, номера маршрута у этого автобуса на лобовом стекле вообще не было. Саша попросил водителя остановиться и вышел, очутившись посреди густых елей, благо дорога, где Батурин стоял, вела к дачам, он остановил попутку, и пенсионер абсолютно бесплатно, бескорыстно довёз его до города, после чего Батурин добрался в лицей и сдал вступительный экзамен на твёрдую четвёрку.

Вскоре по всем экзаменам при поступлении в лицей Батурин имел положительные оценки, но баллов для его зачисления в новое учебное заведение оказалось недостаточно. В лицее практиковали разные схемы по выуживанию денег из родителей учащихся, и семья Батуриных не являлась исключением. Родителям Саши предложили внести спонсорскую помощь в денежном эквиваленте, утверждая, что это разовая плата за поступление их сына в лицей.

Справедливости ради, надо отметить, что с многих родителей учащихся руководство лицея неформально получало временами денежные вознаграждения.

Начинался учебный год девятого класса. Мне предстояло учиться в лицее, и я надеялся, что всё будет хорошо, а музыкальные курсы по игре на гитаре пойдут на благо моим стихам, и что я вскоре смогу их петь под её сопровождение.

Но многое оказалось сложнее, чем мне думалось и хотелось…

XII

Начавшиеся сентябрьские дни девятого класса били напряжённостью и безудержным холодом, я вставал, шёл умываться, не чувствуя в себе не только жизненных сил, но и почву под ногами как будто кто-то вырывал у меня словно обыкновенный листок бумаги формата а четыре из-под нескольких книг. Нервы стали натянутыми до запредельного уровня и порою думалось, что я уже далеко зашёл за грань жизни, а смерть только ждёт момента, чтобы захапать мою душу, но всё чего-то не решается и выжидает, чтобы добавить мне страданий поглядывая иногда с ухмылкой, мол, всё равно некуда ты не денешься. Сущий ад творился, а состояние жизни манило в бесконечностях проявлений, но было очень трудно не то чтобы преумножить светлость и теплоту жизни и её порывов, но даже и просто удержать их. Как-то я пришёл домой из лицея и писал стих, дрожь пробирала до костей, а слёзы туманили взгляд, и первый раз появилось ощущение, что я пишу кровью, своей кровью как автор.

Сентябрь выдался сухим и по-осеннему солнечно-тёплым. Пожелтевшая, красноватая листва лежала на дорогах городских аллей, временами ветер кружил и чуть-чуть приподнимал её от земли. Сухая, золотая осень, когда до морозов ещё далеко, но и жары особой уже нет. Это было самое любимое время года Саши Батурина.

К концу первого учебного месяца во время уроков я выходил из стен учебного заведения и шёл в берёзовую рощу, близ спортивного стадиона, сидя там, на лавочке в уединении, задавался вопросом, – Что же такое происходит? Почему и зачем? Мне все эти мучения, что с февраля гложут меня и психически, и физически. Солнце улыбалось, но ответа на такие вопросы не было, лучше не становилось, страдания и переживания продолжались, словно кто-то регулярно примеряет на меня маску зверя в охоте на лис ещё только слегка подтравленного и не имеющего возможности скрыться от егерей. А егеря беспощадно, зная все возможные ходы потенциальной жертвы, идут по следу в предчувствии якобы возмездия и травят лиса всё сильнее.

В октябре я не выдержал и, уйдя с уроков, пришёл домой.