– Она давно умерла, – резко обрываю я. – И это не может быть правдой. Я знаю имя своего отца, знала его всю жизнь. Его зовут Сергей Юр…
– Ты знаешь имя бывшего мужа твоей покойной матери, – спокойно утверждает мужчина, сидящий передо ней. – Скажу сразу: у меня нет твердых доказательств. Но просто посмотри на меня внимательно. А потом посмотри в зеркало. Тебе ведь сорок два, верно? Это потому что ровно сорок три года назад я встречался с Таней, и мы были близки.
На него трудно смотреть. Я сама не могу понять, почему теперь держу взгляд опущенным, словно стеснительный подросток. Улыбка сползла. Хочется заорать на него, что да, мне уже за сорок, так что какой тут может быть, к чертям, новый отец?
Но правда в том, что прошлое матери для меня всегда было очень мутным, и отца я не знала. И она никогда не была образцово честным человеком. Могла и приврать.
Внешность Хеннинга в точности такая, как и моя – теперь, когда он обратил на это внимание, отрицать трудно. Тот же оттенок редкого пепельного цвета волос, те же голубовато-серые глаза, и такой же формы. Вот только одна разница: он красивый, а я… просто блеклая.
– И где же вы были сорок два года, позвольте спросить?
Из меня льются саркастичные интонации, но руки, скручивающие салфетку в жгут, выдают. Изнутри начинает потряхивать. Усилием воли прекращает эти движения, я поднимаю подбородок.
– Жил в Москве, как и ты, – спокойно отвечает он. – Я не знал о твоем существовании. Мне очень жаль.
– И как вы узнали? – тихо спрашиваю я, все еще надеясь поймать его на какой-нибудь ерунде.
Хеннинг отводит глаза в сторону, но ни один мускул на лице не дергается. Ответ на вопрос, который я задала, у него есть.
– Я искал твою мать, так и узнал про тебя, – говорит он. – Возраст в документах навел на мысль, а потом просто посмотрел фото и все понял.
– Сколько вам лет? – внезапно осеняет меня. – Вы выглядите едва на пятьдесят.
– Мне шестьдесят три, малыш. Если нужно, покажу паспорт, но он сейчас в машине.
Я смотрю ему в глаза, надеясь, что это как-то поможет определить правдивость его слов, но больше секунды пялиться не могу – обжигаюсь и смущаюсь.
На самом деле не похоже, что он врет. Зато похоже, что читает все мои мысли. И спокойно молчит, держит паузу, позволяя мне все осознать и задать все вопросы.
Я медленно осознаю… да, он выглядит молодо, но и мне никто не дает даже тридцати пяти, не то, что моих сорока двух – так что это моложавость внешности может быть семейной, и тогда значит: еще одно очко в его пользу.
– Ладно, – сдаюсь я. – Допустим, вы мой отец, хотя верится слабо. Ну и что вы хотите?
– Хочу узнать тебя. Хочу быть рядом и помогать.
– Я большая девочка.
Мой тон становится таким ледяным, что только глухой бы не понял. Может, даже слишком. Но на слово «помогать» у меня срабатывает защитная стойка. Помогать с первого дня знакомства рвутся обычно те, кто потом кидает по-крупному.
– Большая, – соглашается он. – Но тянуть одной двоих детей и так непросто, а тут еще четыре миллиона задолженность по ипотеке… Твоей зарплаты, судя по всему, хватает только на еду.
Видимо, в ответ на холодность у него тоже кое-что включается. Потому что взгляд становится очень жестким и пронизывающим – только что не обвиняющим. А его знание приватных фактов и цифр, мягко говоря, поражает.
– Как вы узнали? – бормочу я, выдаю свой испуг.
Его лицо мгновенно смягчается. Хеннинг открывает рот, чтобы ответить, но тут подходит официантка с подносом и принимается ловко метать на стол полные чашки и тарелки.
– Малыш, это не сложно узнать о каждом, – говорит он мягким, успокаивающим тоном, когда она уходит. – Дело не в этом, а в том, что тебе нужна моя помощь. И я хочу ее оказ…
Ответил? Нет, ушел от ответа.
– Я не возьму денег у незнакомого человека, – отрезаю я.
– Альма, я твой оте…
– Нет.
Знаю, что грублю, постоянно перебивая, но почему-то чувствую: такой человек, как он, легко меня продавит, стоит только дать слабину. Он говорит, жестикулирует и интонирует речь как опытный переговорщик.
Моя тактика дает результат, и он сдается со вздохом.
– Хорошо. Давай просто поедим и познакомимся.
Кофе очень ароматный, без горчинки, как я люблю. Гренки с семгой и мягким сыром – выше всяких похвал. Пока я жую, возникает долгая пауза, и мне хочется заполнить ее из вежливости после того, как отшила так грубо. Торопливо глотаю и спрашиваю:
– Чем вы занимаетесь?
– Я предприниматель. Поставляю кое-что для нужд военных организаций, – неторопливо, но без лишних пауз отвечает он.
Отлично. Папы – торговца оружием мне как раз не хватало.
– У вас есть еще дети? Жена? – спрашиваю я вслух.
– Только сын. Взрослый, конечно. Скоро познакомлю вас.
Может, не надо? Но вслух я этого не произношу.
Он спрашивает о моих детях, и я сдержанно рассказываю. Аглая – очень серьезная, и она уже в восьмом классе. Баламут маленький еще, первоклассник. Оба обожают рисовать, оба очень красивые, но разные: дочь – задумчивая и спокойная, Баламут – полностью оправдывает свое имя. Я и назвала его так потому, что пинал живот всю беременность.
Услышав об этом, Хеннинг широко улыбается, и от его глаз разбегаются морщинки, которые заставляют его лицо сиять.
– Я уже хочу познакомиться с ними.
– Я… ничего не могу обещать. Поймите меня правильно, я даже не знаю, кто вы, – честно отвечаю я, допивая кофе и изо всех сил сопротивляясь обаянию незнакомца. – Спасибо за завтрак, это было очень вкусно.
– Я не буду торопить тебя, но, пожалуйста, дай мне шанс, – очень спокойно просит он. – Хочешь еще кофе, пока они упаковывают еду?
– Мне пора уже… Ну ладно, еще одну чашечку, только маленькую, – соглашаюсь я, когда понимаю, что он действительно очень хочет этого.
Пока Хеннинг подзывает официантку, заказывая нам еще кофе, я смотрю в окно, за которым вовсю льет. Обычно я быстро принимаю решения, но сейчас просто не знаю, как быть. Вторая встреча – это уже серьезно. Что, если он никакой не отец, а просто опасный сумасшедший или мошенник какой-нибудь? Тогда его надо как можно быстрее сливать, вот прямо сейчас.
Но что, если он правда мой отец?
Осень навевает на меня депрессию. В последние месяцы в жизни была только работа и бесконечная круговерть домашних дел. Вечером приготовить еды, проверить домашку. В выходные – снова дети и подработки, чтобы наскрести на оплату приходящей няни.
На днях пришлось идти в магазин в двенадцать ночи просто потому, что не было другого времени. Последний бойфренд исчез на горизонте почти год назад, с подругами не удавалось встретиться чаще, чем раз в месяц – просто они жили на разных концах Москвы и тоже были погружены в круговерть дом-работа-быт-дети.
Возможно, раз в неделю болтать с сумасшедшим за кофе – не такое плохое развлечение? И не такое уж опасное?
– Ты бледновата. Хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он, и я киваю.
– Мне надо все это переварить.
– Я понимаю. Я ведь увижу тебя еще?
Дожидаясь, пока дождь немного ослабнет, я растягиваю вторую чашку кофе и изучаю Хеннинга из-под ресниц. Это странно, но он действительно вызывает родное и очень теплое чувство, которое в первые минуты я приняла за сексуальное влечение. Отец он мне или нет – с ним уютно.
– Ладно. Я встречусь с вами еще раз, но я все еще не верю, – предупреждаю я. – На следующей неделе?
– Или раньше. Созвонимся, хорошо? – быстро говорит он.
Я молча киваю. Официантка приносит пакеты с едой, и Хеннинг оплачивает счет, подвинув пакеты ко мне:
– Тебе на обед.
На выходе из кафе он раскрывает над моей головой зонт и доводит до входа в метро, а затем смотрит в глаза, словно не решаясь сказать чего-то, но потом встряхивает головой и говорит:
– Альма, еще одно. Не надо обо мне никому рассказывать пока. Моя работа… специфическая, ты позже поймешь. Подружкам, коллегам – не надо, – негромко говорит он.
Я молча киваю, и мы прощаемся. Всю дорогу до работы я просто ошеломленно сжимаю бумажные пакеты с дорогущими блюдами из кафе и пялюсь в черные окна вагона, чтобы перегрузить сломанный мозг. Что это, бл…, такое со мной случилось?
Глава 3
С тех пор, как они с отцом нашли его сестру, в его почте появилась новая папка под названием «Альма». Число фотографий и документов в ней росло каждый час – у них была отличная команда, а охотиться на человека без цели поймать ныха было гораздо проще, чем обычно.
За четыре дня Мортен собрал огромное досье, и она вся теперь была как на ладони. Альма вела простую жизнь добропорядочного человека: обычная офисная работа проектным менеджером, дети, пара подружек. Бойфренда не было, круг общения узкий. Выходила из дома в основном в магазин и на работу. Иногда по выходным ездила в фитнес-клуб.
Наблюдение за ней велось круглосуточно – первые сутки он присматривал сам, не видя даже нужды в напарнике: она никогда не осматривалась по сторонам, не оглядывалась назад и просто не умела замечать профессиональную слежку.
Да какую там – профессиональную. Даже если бы за ней по пятам ходил полярный медведь, эта девушка не заметила бы ничего необычного, вся поглощенная своими делами и мыслями по дороге на работу и с работы. Видеть настолько беспечную алхонку было странно.
Но самым необычным в ней было не это. Разглядев ее истинную внешность в первый раз, Мортен почувствовав нечто вроде удара бревном по голове.
Под неприметной земной поверхностью была такая сексуальная начинка, что он даже побоялся пускать по следу молодых охотников. Ведь они пока не знали, что она дочь Хеннинга и могли запросто начать подкатывать. Он и сам с трудом держался: да, формально сестрица. Но не родная же.
– Не вздумай, возьми себя в руки, – резко сказал Хеннинг, когда Мортен впервые обронил при нем что-то о ее внешности, разглядывая ее фото: они сидели в берлоге, работая каждый за своим компом с документами Альмы. Шел второй день сбора первичной информации.
Сначала захотелось вспылить: дескать, не идиот, но потом вспомнил, как отреагировал на нее в первый раз, и признался сам себе: да, идиот. Мозги расплавились.
Накануне он пялился на нее вторым зрением всю дорогу. На соблазнительный изгиб в том месте, где талия переходила в бедра. На сочную попку, на длинные ножки, на нежные губы. Она была старше него, но совершенно беззащитная, травоядная – городская молочная козочка. Во внешности это отражалось, заставляя все его инстинкты хищника вопить: атакуй и съешь… пока не слопал кто-нибудь другой.
У него давно не было женщины, он делал перерыв специально, пресытившись сексом ради секса. Хотел найти кого-нибудь поинтереснее, чем обычно, и вот нашел. Но тело теперь напоминало об упущении. И как теперь не торопить события прямо под носом у отца?
– А когда мы ей расскажем, надеюсь, ты не против? Если она захочет? – уточнил он.
Хеннинг и сам никогда не был монахом, и не вмешивался ни в чьи сексуальные контакты внутри кохона, при условии, что мужчины вели себя честно с женщинами и никого не обижали. Но поскольку речь на этот раз шла о его кровной дочери, Мортен предпочел уточнить.
– Против, – коротко ответил Хеннинг и, под изумленным взглядом сына пояснил:
– Сначала нужно избавить ее от ныха. Не заметил? Хотя куда там, если ты целый день разглядывал задницу.
На этот раз Мортен был по-настоящему пристыжен. Не разглядеть ныха в человеке? Такого с ним прежде не случалось.
– Она же не…
– Спящий. С рождения, – уточнил Хеннинг, и ему стало полегче: значит, ее личность не затронута, и он не такой уж слепой идиот. Спящего разглядеть намного сложнее, если не ждешь.
– Теперь понятно, почему она осталась жива.
– Да. Это маленькое чудо, – согласился Хеннинг, и у его губ прорезалась складка, которая Мортену не понравилась. Он давно знал отца: гиперответственность – его второе имя.
– Ты ведь не винишь себя в том, что не знал о ней?
– Виню, – коротко бросил Хеннинг и встал. – Но это не должно тебя волновать. Займись лучше ее бывшим мужем, из него надо вытрясти все алименты.
– Я займусь им. И ты не виноват, – тихо и упрямо сказал Мортен, хоть и знал, что заходит за опасную черту.
Отец молча встал и включил кофемашину, отворачиваясь.
– Пап?
– Займись ее бывшим, – повторил Хеннинг тем же ровным тоном, но его плечи опасно напряглись, и Мортен понял, что сейчас придется отступить.
Альма
На следующий день после встречи с Хеннигом в моем банковском приложении появляется операция о зачислении денег с непонятным кодом. Это весьма нетривиальная сумма – без малого миллион некруглой цифрой, с копейками.
Я звоню в банк и настраиваюсь в любом случае отправлять деньги назад. Думаю: это либо ошибка, либо он. Но я не собираюсь играть с незнакомым мафиозо в маленького мамонтенка. И никаких благотворительных взносов принимать не планирую – это сто процентов закончится плохо, чего бы он ни захотел взамен.
Но результат всех выяснений, после того как я прохожу тройной забор из роботов и называю все явки и пароли оператору, меня поражает. Мой новый знакомый ни при чем: просто бывший муж почему-то решил выплатить весь накопившийся долг по алиментам за шесть лет, хотя до этого упорно и ловко скрывался от судебных приставов.
Вот это поворот. Вот это жизнь забурлила у нас с детьми. По синему морю, к зеленой земле… Положив трубку, я ощущаю нечто вроде эйфории. Мне плевать, почему Олег это сделал и что у него в башке перемкнуло – вот вообще плевать.
Еще до обеда я вношу огромный платеж по ипотеке, ощущая почти физически, как с меня падает серьезная часть груза, который давит на психику уже несколько лет. Пятьдесят тысяч оставляю на подарки детям и покупку одежды, а сама летаю и пританцовываю на ходу до самого вечера.
Прямо на работе я устраиваю незапланированный шоппинг на маркетплейсах: заказываю Аглае давно обещанный графический планшет, новую шапку и куртку, а Баламуту – вертолет и зимние сапожки.
Но еще до того, как я успеваю закончить оформление покупок, мой счет снова пополняется. Что? Следом сообщение из банка: мне возвращают деньги за страховку по кредиту – остается только подписать измененный договор в приложении. Тупо смотрю на сумму, на сообщение, опять на сумму.
На этот раз сердце уходит в пятки. Я боролась за возврат этой страховки четыре года назад, когда мне вписали ее в обновленный кредитный договор без моего согласия, а я не сразу заметила. Но мне так и не вернули эти восемьдесят тысяч – сказали, я упустила период охлаждения, и надо было подавать претензию раньше. Теперь же мне почему-то перечисляют сто с лишним косарей.
Пятачок, эти пчелы неправильные. И этот мед совсем-совсем неправильный.
