В голове мелькает, что не стоило вносить такой крупный платеж разом – и это, наверное, какое-то хитрое мошенничество, связанное с утренним переводом. Другой версии для такого совпадения у меня пока нет.
Приходится по дороге заехать в банк.
Едва дождавшись своей очереди, я бросаюсь к окошку с талоном и на стрессе едва не тыкаю менеджеру по кредитам в нос своим телефоном.
– Вот. Что это за странный перевод? Почему вдруг возвращают страховку и почему сумма больше восьмидесяти?
– Одну минуту, я проверю информацию, – стандартно-деловым тоном отвечает она, но копается в своем компьютере, конечно, гораздо больше минуты. А потом и вовсе встает и уходит куда-то вглубь зала, чтобы посоветоваться с серьезной теткой, сидящей у стены – явно начальницей.
Смотреть, как та еще пять минут ищет информацию в своем мониторе и хмурится, у меня нет сил. Мне нужно срочно отпустить няню и очень срочно откатить мутную операцию, пока не наступили какие-нибудь неблагоприятные последствия, и мне не начислили еще какую-нибудь дополнительную страховку вместе с процентами.
Я всех этих банковских дел ужасно боюсь.
Когда наконец девушка возвращается, она с заученной улыбкой протягивает мне три листочка со знакомыми жалобами четырехлетней давности. И запоздавшим решением по ним.
– Пожалуйста, вот все документы. От имени банка мы приносим извинения за первоначальную ошибку в расчете и за задержку в принятии решения.
Заученные слова льются из нее без запинок, пауз и без единой более-менее реалистичной эмоции. Когда Баламут в прошлом месяце очень хотел получить от меня какие-то модные стикеры в обмен на пятерку по чтению, он так же стихи читал.
– Перевод на указанную сумму включает возврат страховки и проценты за пользование вашими денежными средствами в течение четырех лет, – выпаливает девушка на одном дыхании.
Листочки я автоматически беру, но все еще не понимаю, что происходит.
– Так это не ошибка? Я про перевод?
– Нет, никакой ошибки, не волнуйтесь, – заверяет она, по-человечески улыбаясь, но тут же снова начинает читать свои стихи из сборника скриптов для персонала:
– Могу помочь чем-то еще? Может, вы желаете распорядиться этой суммой? Вы можете направить платеж на погашение ипотечного кредита, разместить средства на вкладе или накопительном счете.
– С… пасибо, я пока не знаю, – ошарашенно говорю я, отходя от окошка и пытаясь понять хоть что-то в новых расчетах, но там слишком много мелких цифр, а мои мозги слишком ошарашены.
По дороге домой я глубоко ухожу в себя. От банка до нашего дома десять минут пешком, и я знаю дорогу как свои пять пальцев – иду на автопилоте.
Мне кажется, я что-то упускаю: разве так бывает, чтобы в один день на человека случайно свалилось две крупные суммы? Что, если Хеннинг все-таки как-то связан с этим? Или это просто глупое воображение разыгралось… кем надо быть, чтобы все это организовать, да еще так быстро!
– Осторожно!
Женский крик совпадает с тем моментом, когда я ощущаю на себе сильные мужские руки – и меня отдергивают назад, а мимо, у самого носа, пролетает автомобиль.
Через секунду меня разворачивают, и перед носом оказывается молния на его куртке. А чтобы заглянуть в лицо, приходится задрать подбородок – спаситель на голову выше. Молодой красавчик. Я смущенно отвожу взгляд, словно обжигаясь.
– Вы в порядке? – сухо спрашивает он.
– Девушка, вы вообще не смотрели, куда идете! Разве так можно? – отчитывает меня пенсионерка, стоящая на остановке в нескольких шагах. – Если б не молодой человек, живой не остались бы.
Я понимаю, что это та самая женщина, которая кричала – она здорово испугалась. Мне хочется извиниться перед ней, но я не могу сказать ни слова: все еще нахожусь во власти шока. Сердце бьется как бешеное.
Пенсионерка обиженно отворачивается, а мой подбородок обхватывают теплые мужские пальцы, приподнимая и чуть поворачивая – так, что наши глаза встречаются. Вот это глаза… серо-бирюзовые, с черными прожилками. И очень суровый взгляд, который мгновенно заставляет покраснеть.
– Вы в порядке или нет? – настойчиво спрашивает он, и меня отпускает.
– В порядке. Спасибо вам, я…
Мне хочется как-то оправдаться, но оправданий нет. Честно говоря, со мной в жизни часто приключаются такие штуки. Я проваливаюсь в свои мысли и не вижу ничего вокруг.
– Ладно… мне надо идти. Смотрите по сторонам, пожалуйста, – говорит он и отпускает меня.
Подходя к дому, я понимаю, что щеки все еще розовые – словно серьезный спаситель отчитал меня одним взглядом. И я не запомнила ничего, кроме удивительных бирюзовых глаз.
Дома на мне сразу повисает Баламут.
Маша, наша приходящая няня, стоит уже одетая в прихожей, когда я вхожу, и всем своим видом демонстрирует, что меня слишком долго приходится ждать.
– Прости, что задержалась, – примиряющим тоном говорю я. – Переведу тебе оплату за два дополнительных часа, хорошо?
Мы обе знаем, что два лишних часа она на этой неделе не проработала: в понедельник меня на двадцать минут задержал начальник, а сегодня я опоздала не больше, чем на четверть часа. Но Маша кивает с таким видом, словно делает большое одолжение:
– Хорошо, Альма Сергеевна.
По правде, она меня давно уже подбешивает. Но к этой няне привыкли дети, и я не могу позволить себе расстаться с ней, не подыскав хорошую замену, которая им понравится. Это долго и нервно.
– Мам, а что ты принесла? – суется Баламут в пакет с продуктами, и я делаю большие глаза, выуживая коробку с пончиками.
Издав победный вопль, сын хватает коробку и мчится в сторону комнаты сестры, чтобы похвастаться добычей.
– Эй! Сначала ужин, – строго кричу я вслед.
– Ну, мам!
– Никаких «ну, мам»!
Вечер идет своим чередом. Аглая высовывается, чтобы чмокнуть меня в щеку и быстро скрывается в своей комнате снова, выставляя из нее Баламута. Она отказывается ужинать под предлогом диеты, но в коробке уже недостает одного пончика с клубничным джемом.
К счастью, Баламут этого не замечает и послушно ужинает перед тем, как накидаться сладостями. А я сажусь проверять его домашние задания – естественно, наполовину не сделанные.
И только через два часа, призвав ребенка к порядку, возвращаюсь к изучению расчетов на бумаге и своего банковского приложения.
Если верить документам, банк не только вернул мне восемьдесят тысяч страховки, но еще накинул процентов на половину этой суммы. Все это кажется очень странным: да, я далека от всех этих финансовых дел, но разве обычно банки не делают все, чтобы ничего лишнего никому не платить? А тут – такую крупную сумму выдали практически просто так, в подарок.
Мои размышления прерывает звонок от бывшего коллеги Лехи. Этого парня я не видела и не слышала уже год – с тех самых пор, как одолжила ему значительную сумму в последний день работы. Обещал вернуть через месяц, и пропал.
Когда я напомнила ему в телегу, он пожаловался на бедственное материальное положение из-за болезни жены, попросил подождать еще и пропал снова. Спустя три месяца повторился примерно такой же диалог, и я забила. Решила: не стоит того – сама дура, что не взяла расписку.
– Привет, – удивленно говорю я, и в голове мелькает шальная мысль: неужели и этот тоже решил сегодня прислать деньги?
– Привет, – кислым тоном отвечает Леха. – Куда тебе долг перевести?
Невольно громко фыркнув, я спрашиваю:
– Да неужели? И что же тебя сподвигло?
– Хочешь позлорадствовать? – грубовато осведомляется он. – Ну окей. Этот парень был убедительным. Но за такие дела, знаешь, некоторые и в полицию обращаются. Повезло тебе, что я не конфликтный.
– Какой парень? – мой голос даже немного срывается, а по спине бегут мурашки.
– Тот самый, который Олегу нос сломал вчера. Только не делай вид, что не ты наняла этого бандита, – зло взрывается Леха так, словно это я ему уже год пятьдесят тысяч не возвращаю, а не он – мне.
– Я не понимаю, о чем ты.
Мурашки достигают моего затылка.
– Не понимаешь, значит. Ну-ну. Куда перевести-то?
– По моему телефону, – холодно отвечаю я очевидное и заканчиваю разговор, сразу подпрыгивая со стула.
Сначала я совершаю бессмысленный поход в ванную, где просто смотрю на себя в зеркало и протираю лицо тоником. Затем возвращаюсь на кухню и загружаю посудомойку, хлопая дверцей так, что трясутся стекла в верхних шкафах. А потом, так и не включив, сажусь и трясущимися руками ищу нужные телефоны.
Парой звонков общим знакомым спустя я убеждаюсь: мой бывший муж действительно ходит со сломанным носом со вчерашнего дня. Получается, он вернул мне деньги сразу после происшествия.
Сделав длинный вдох и выдох, я набираю еще один номер – тот самый, который поселился в моем телефоне только позавчера.
– Хеннинг, я хочу выяснить у тебя кое-что, – резко говорю я, едва он берет трубку. Мне плевать, что уже двенадцатый час ночи. И плевать, что мои догадки совершенно безумны – я просто знаю, что это он.
– Привет, детка, – нежным голосом говорит он так, словно ждал моего звонка именно сейчас и был ему очень рад. – Как ты?
– Я в порядке. Но мне перевели многовато денег за сутки, из разных источников. Не знаешь, с чем связана цепочка поразительных совпадений?
Я наезжаю сознательно. Меня бесит, плющит и колбасит. И пусть только попробует сказать, что он тут ни при чем.
– Ах, это… рад, что твои должники взялись за ум. Не помню, я уже говорил, что буду заботиться о тебе?
Я слышу его улыбку, нежность и теряюсь. Он реагирует не так, как я ждала – во-первых, не отпирается, а во-вторых, никак не реагирует на мою агрессию, словно ее нет. И его слова о заботе, сказанные таким бархатным тоном, внезапно ударяют куда-то туда, где я вообще не ожидала слабости.
Да, в детстве я мечтала, чтобы у меня из ниоткуда появился заботливый любящий папа, который перевернул бы Землю ради меня. Но сейчас?
На глаза наворачиваются слезы, и я сажусь, молча глядя в окно:
– Хеннинг, я не знаю, кто вы, но… сломанный нос и запуганные люди – это уже слишком. Я молчу про явное мошенничество с участием банковских сотрудников. Вы что, хотите, чтобы меня посадили?
– Не тревожься, солнышко. Ты не сделала ничего незаконного. За что тебя сажать?
– За сомнительные операции. За нападение. За бандитизм! Мой счет тоже могут заблокировать.
Слезы высыхают. Не могу повысить голос, так как услышат дети, но мой полушепот становится все более яростным с каждым словом. Я сама не понимая, почему не боюсь так дерзко разговаривать с этим человеком. Особенно после того, как он явно продемонстрировал, на что способен.
– Никто тебя не посадит, и банк ничего не заблокирует, – говорит он так твердо, что я верю. – Не волнуйся: нет никакого мошенничества.
– Кто вы такой? – снова упрямо шепчу я.
– Я твой отец, малыш. Расскажи мне, что ты сегодня делала? Как дети?
Сдуваюсь. Сдаюсь. Черт. Я – малыш. Почему так тепло и приятно?
– Работала, покупала им подарки.
– Им понравилось?
В его голосе снова слышится улыбка. А на мои глаза опять наворачиваются слезы. Я не знаю, какого хрена со мной творится. Возможно, я слишком долго была одна, без поддержки.
– Они еще не знают, я только заказала, – отвечаю я и пускаюсь в долгие объяснения, а Хеннинг задает все новые и новые вопросы, пока не заставляет меня во всех подробностях рассказать, какие игрушки я купила, какие именно вертолеты и самолеты любит Баламут, и на какие курсы по художественной анимации мечтает пойти Аглая.
Он спрашивает, купила ли я что-нибудь себе, и я вру, что заказала одежду.
– Пообедаем завтра? – предлагает он на прощание, и я соглашаюсь.
Его голос в телефоне творит со мной что-то очень странное: я правда позвонила ему не для того, чтобы любезничать. Я правда была очень зла, но к концу разговора забываю об этом напрочь. И да, я начинаю надеяться, что он на самом деле мой отец, даже если он бандит.
Глава 4
Тайны прошлого
Он бы заплатил круглую сумму, чтобы все повторить заново: впервые почувствовать ее тело, прижатое к его, в первый раз ощутить мощный волнообразный отклик.
Увидеть испуганные глаза и нежный рот, беспомощно приоткрывшийся, когда он посмотрел на нее. И странно – на этот раз он не использовал второе зрение, но ее стандартная земная внешность произвела такое же впечатление, как и сногсшибательная алхонская. Дело было, разумеется, не во внешности, а в ней. Она была такой нежной и уязвимой, так нуждалась в защите. И от нее так пахло…
Еще немного – и он затащил бы ее в свою машину, отвез в кохон и рассказал все. А потом соблазнил бы. Но у отца был свой план, и его нельзя было нарушать. А главное – она не готова. Маленькой сестренке нужно чуть больше времени. Поэтому пришлось чуть загипнотизировать, чтобы не фиксировала его внешность – и отпустить.
Она была такой хрупкой, что в голову не помещалась почти десятилетняя разница в возрасте. Ему – тридцать четыре, ей – сорок два. Это плохо или хорошо? Неважно. Никто не смел относиться несерьезно к главному охотнику кохона. Если она вдруг решит, что он мальчишка, то довольно быстро убедится в обратном.
Правда, иногда он бешеный, но она привыкнет.
Конечно, ломать нос ее бывшему было совсем не обязательно, и он выслушал от Хеннинга целую лекцию по этому поводу. Но если бы пришлось все повторить, Мортен сделал бы этот снова и снова не стал бы чистить его память: пусть запомнит, за что прилетело.
Этот парень не просто задолжал колоссальную сумму алиментов, он искренне был убежден, что ему одному тяжелее приходится в жизни, чем его бывшей жене с двумя детьми.
А Альма была настоящим бойцом и умницей. В ее жизни были удивительно рационально распределены все нагрузки и не было никакого стандартного дерьма, который Мортен ожидал найти в жизни одинокой женщины средних лет. Она не злоупотребляла алкоголем, не коллекционировала мужиков и не тянула из них деньги, не тратила ни рубля на пластику и ботокс, не брала никаких кредитов, кроме необходимой ипотеки.
Только вот эта ее дурацкая привычка не смотреть по сторонам… да, в этот раз она ни секунды не была в опасности, потому что он всегда смотрел по сторонам и наблюдал за ней зорче, чем за маленькими детьми в кохоне, которых ему иногда доверяли. Но он рядом лишь одну неделю… как эта женщина вообще дожила до своего возраста? Или дело в ныхе?
