Наша Ассоциация стала полноправным членом Всемирной ассоциации сексологов.
Незадолго до этого, в 1993 году, я впервые поехала на Всемирный конгресс по сексологии в Амстердам.
Мне удалось пробить эту командировку за счет Минздрава. Как?
Мой муж (№ 4) работал ученым секретарем большого союзного института и знал порядок оформления зарубежных командировок.
Меня уже знали по прессе как новатора из России и пригласили принять участие в Конгрессе. Я приготовилась к выступлению на 20 минут на семинаре по половому воспитанию детей. Я работала с детишками в детском саду и показывала им иллюстрированную книжицу, изданную прибалтами, «Откуда берутся дети». Кто-то с российского ТВ снял документальный фильм про это. Это было круто в то время.
Я оформила, как надо, заявку в Минздрав, меня письменно внесли в план за полгода или больше. Не важно. Важно, что, когда подошел срок платить за билет в Амстердам и командировочные, мне из Минздрава сообщили, что поедет туда сотрудник министерства и я должна ему передать все материалы. Я вежливо послала их далеко и напомнила, что именно моя фамилия стоит в плане министерства. Они облизнулись, но ничего сделать не могли. Я поехала.
Всемирные конгрессы по сексологии
Перед моим отъездом в Амстердам газета «Московский комсомолец», видимо, отслеживая мои успехи, опубликовала маленькую информационную заметку: «Сегодня Попова Валентина летит в Амстердам на Всемирный конгресс сексологов доказывать, что в СССР секс есть!»
Занятно, что по возвращении из Амстердама, ко мне явился тот же корреспондент и подробно интересовался тем, что происходило в рамках Конгресса. Я рассказывала о любопытных деталях и упомянула, что в кулуарах демонстрировались старые киноленты с эротическими и порноэтюдами, как сейчас бы назвали – видеоролики. И меня удивило раннее видео с Мэрилин Монро в ее дозвездном периоде, когда она подрабатывала на жизнь на съемках эротических фильмов и сюжетов.
Она – молодая, прекрасная – топлес лежала на кушетке и катала яблоко по своей нагой груди, мило, якобы застенчиво улыбаясь в камеру.
Я к тому моменту уже повидала всякого, и меня страшно позабавило ее белье, в частности трусы. Да, трусы, а не трусики, полного размера – белые, шелковые, не эластичные. Они странно складывались складками и морщинились вокруг ее бедер и в промежности. Это было как какое-то инородное пятно на прекрасном холсте и выглядело смешным – в эпоху уже такого эстетичного фотомоделирования. Я посмеялась, рассказывая это корреспонденту, а наутро прочитала в «Московском комсомольце» абзац крупным шрифтом: «Как рассказала В. Попова, гвоздем конгресса в Амстердаме был показ порнофильмов!»
Я была в бешенстве, позвонила ему и сказала, что добьюсь его увольнения. А он так миролюбиво и просительно заявил: «Валентина Иоганновна, вы же понимаете, что нам нужна клубничка для читателей, чтобы развлечь и оторвать их от серых будней!»
Я его простила.
В Амстердаме и на Конгрессе я была впервые. От волнения, что буду там выступать, ничего про город и тамошнюю жизнь не поняла тогда.
Но обстановка в рамках Конгресса была настолько дружелюбной и естественной, что я быстро освоилась.
Познакомилась там с президентом и вице-президентом Всемирной сексологической Ассоциации: профессором гинекологии, заведующим кафедрой Стэнфордского университета в США и профессором психологии из Австралии. Мы мило побеседовали при моем почти полном отсутствии английского языка – я использовала мимику, и нам было очень весело. Позже, уже в США, я по его приглашению посетила их с женой в их доме и помню, что не могла за столом есть, потому что по всей огромной столовой вдоль стен на высоких стеллажах стояли в ряд настоящие мумифицированные головы.
Семинар мой в Амстердаме прошел очень успешно, с помощью переводчицы, участницы русской делегации, уже практически израильтянки, которая очень «тянула одеяло на себя». Но я была не в обиде, понимая причины, и благодарна за помощь.
Я почему-то, никогда ранее не участвуя в конгрессах, тем более всемирных, была уверена, что придут человек шесть-десять и я прочту текст по-английски. Уговорила переводчицу на двадцать минут – помочь с вопросами.
Но когда мы вошли в огромную комнату с софитами, микрофонами, где находилось более ста пятидесяти человек, да еще опоздали, а нас ждали, я сильно струхнула.
Прочла свой текст кое-как. И представила книжку, по которой работала с детьми, «Откуда берутся дети?»
И тут начался шквал одобрения, вопросов и прочей активности. Книжка взяла удар на себя и очень мне помогла.
Японская делегация целиком, человек двадцать, захотели со мной и с книжкой в руках сфотографироваться. Был успех!
Может, поэтому на следующий конгресс (через 2 года, в 1995 году) я и была приглашена в Японию.
Это было чудо! Оказалось, что мой 20-минутный семинар в Амстердаме произвел впечатление и Всемирная ассоциация ждала продолжения.
Мне опять предложили участие в семинаре и попросили прислать тезисы – пару абзацев с оглавлением темы и пояснениями.
Я прислала; тогда послать факс за границу было большой проблемой, и мне помог друг дочери, у которого была уже частная фирма.
Буквально через несколько дней я получила письменное предложение расширить рамки моего выступления, прислать более пространные тезисы (на страницу). Я, окрыленная интересом к нашим проблемам, накатала своих идей и внезапно получила официальное предложение «прочесть пленарную лекцию» на Всемирном конгрессе в Йокогаме, Япония.
При этом меня проинформировали, что все расходы (авиабилеты, отель, питание, взносы на участие в Конгрессе и даже на культурную программу) берет на себя Всемирная ассоциация. Я, простая душа, порадовалась бесплатной поездке в Японию, потому что перед этим были попытки подсчитать стоимость такой поездки, и кто-то сказал, что за тысячу баксов слетать стоило бы. Мол, потом расплатишься с долгами.
Эта сумма была невероятной и нереальной. Потом уже я узнала, что обошлась Конгрессу почти в 5 тысяч долларов.
Мало того, мне нужна была виза в Японию. Это занимало месяц и стоило денег. Я подала документы, ждала и получила отказ.
Тогда в Японию трудно было получить визу, даже временную. Я даже обрадовалась, потому что уже волновалась, что «сажусь не в свои сани». Всех спрашивала, что такое пленарная лекция, но никто не знал, даже мой муж – ученый секретарь Союзного НИИ.
Я опять отправила факс – сообщила о том, что не еду. Не поверите, через несколько дней мне позвонили по поручению посла Японии и пригласили зайти получить визу. Мне казалось, что все происходящее со мной – это сон.
Но ни радости, ни предвкушения счастья от будущей поездки в Японию я не испытывала. Все виделось зыбким, трудным и казалось нереальным.
Во-первых, проблемы с мамой: оставить ее одну дома не представлялось возможным и надо было устраивать в специальное медицинское учреждение.
Во-вторых, мне предстояло представить лекцию на 40 минут, а я – не ученый, а практик, придумавший и создавший новую для России и Москвы структуру помощи подросткам, и мне нужен был научный материал (статистика и так далее), который обещали написать коллеги – члены Ассоциации, ученые сексологи, а отловить их, договориться и забрать текст у каждого – огромная проблема. Все заняты до смерти. А мне еще предстояло перевести все материалы на английский язык, для чего требовался переводчик (читать лекцию надо было по-английски). Я была на грани срыва, но меня держало в тонусе мое болезненное чувство ответственности. Потом я даже не могла поверить, в какой авантюрный план я вписалась.
В это время я еще «бэбиситила» с внуком на даче, и никто не хотел понимать, какую ответственность я на себя взяла (я тогда еще не знала, что буду одна от России на Всемирном конгрессе, а то вообще бы отказалась), и все посмеивались, сомневались и относились к моим планам с недоверием.
Но я подготовила доклад. Назвала его «Сексология в России. От идеологии к прагматике». Коллеги название приняли. Они тоже сомневались в реальности происходящего. Особенно удивляло, что за меня платят и не надо клянчить деньги у Минздрава, который найдет сто причин не дать, урезать и потом послать своего человечка с моим докладом.
Это уже мы проходили…
Мне отдали перевод моего доклада за ночь перед отлетом!
Я даже не проконсультировалась с англоговорящими людьми (их было мало в то время), чтобы разметить ударения и произношение.
Маму только накануне я наконец-то устроила. Не спала несколько ночей. Была похожа на безумную. И на меня, наверное, так и смотрели окружающие.
Дочка знакомого, журналистка с журфака, прожившая в Штатах несколько лет, приехала со своим приятелем к ночи, мы один (только один!) раз прочли текст, и я разметила карандашом произношение почти каждого слова.
Рано утром должна была прийти машина. Ждать пришлось долго, я сомневалась, что она придет, и меня уже била падучая.
Как ни странно, машина все-таки пришла, и меня отвезли в аэропорт Шереметьево. Я прошла все кордоны, села в зале около нужного выхода и уснула глубоким сном.
Проснулась, потому что меня сильно трясли за плечо! Открываю глаза: передо мной милиционер.
Я понимаю, что проспала всё на свете; оглядываюсь – ни одного азиата или японоподобного пассажира рядом.
Значит, мой самолет уже на пути к Токио. Обреченно закрываю лицо руками, но страж порядка заявляет, что самолет на Токио скоро отправится с другого выхода. Несусь туда, мысленно благодаря того, кто наверху рулит всем и дает мне шанс.
Отдышавшись от стресса и беготни, сажусь на лавку и решаю просмотреть текст моего доклада, который я должна прочитать в очень скором будущем.
Внезапно я слышу тихий мелодичный свист, поднимаю голову и вижу шагающего широким шагом взад-вперед высокого худого европейца с рюкзаком за спиной, видимо, ожидающего тот же самый рейс. «Паганель», – подумала я.
Мужчина плюхается на лавку рядом со мной и бесцеремонно заглядывает в мои бумажки. «А, – произносит он, – ты тоже летишь на Конгресс?» Я киваю, это легче, чем отвечать по-английски. Он спрашивает, какую страну я представляю, и представляется сам: профессор такой-то из Голландии. Я отвечаю, что я от России, и он вдруг произносит: «Я никого не знаю из России, только Попову. Она была в Амстердаме!»
Трудно описать мои эмоции: мне одновременно хотелось засмеяться в голос, зардеться от горделивого смущения или высокомерно, как полагается знаменитости, кивнуть. Я прикрыла открытый рот и сказала смущенно, что это я, и мы вместе посмеялись.
«Так, начинаются приключения Шахерезады», – подумала я. И не ошиблась!
В Токио меня встретил представитель российского радио и телевидения – а может, и КГБ – и отвез меня в Йокогаму. По дороге я чуть-чуть, сквозь нервную дрожь, увидела Токио. Он мне показался маленьким Нью-Йорком.
Йокогама – великолепный небоскребный, вновь отстроенный город. И во всех помещениях звучит музыка Чайковского.
Японцы его обожают.
Прибыв в роскошный отель (кстати, как позже узнала, именно в нем была размещена вся администрация Конгресса и верхушка Всемирной ассоциации), я повосхищалась вестибюлем и своим номером и заметила на столике все материалы по Конгрессу.
Здесь оказались большая красочная книга программы Конгресса со всеми лекциями, семинарами, коллоквиумами, встречами и беседами с указанием имен, времени и места; приглашения на различные встречи, приемы (даже с руководством Конгресса, министром здравоохранения Японии), коктейли, вечеринки, культурные события и туры. Всё на высшем уровне и для меня бесплатно, включая билеты на развлечения.
Я, конечно, испытала шок и сначала решила, что это не для меня.
Но ведь я действительно была одна от России среди ста стран и тысячи делегатов.
Я даже не стремилась понять, что происходит. Просто тупо листала бумажки.
Желая изучить программу и посмотреть, где и когда мое выступление, я обнаружила: Конгресс длится пять дней и каждый день начинается пленарной лекцией для всех участников Конгресса (а их тысяча), а потом все расходятся по разным тематическим семинарам, встречам, коллоквиумам и прочим формам конгресса.
В программе было объявлено всего пять лекций длительностью сорок минут; в первый день выступали японцы, как хозяева: замминистра здравоохранения Японии, президент японской Ассоциации сексологов и кто-то еще.
Второй день – лекция президента Всемирной сексологической ассоциации. Третий день – Попова Валентина от России! Четвертый день – президент Ассоциации США и пятый день – опять выступают хозяева-японцы.
Моей реакцией был гомерический хохот. Отсмеявшись, я начала плакать. Мой сценарий никак не предполагал такой массовки и расклада.
И мой уровень науки в этой области был ничтожный. Да, я сломала ханжеские заборы в стране, мне удалось отвоевать свою идею и наши начинания у департаментов системы здравоохранения. Да, я гордилась вниманием, оказанным нашей работе за рубежом. Я была счастлива, что центры помощи подросткам распространились по всем территориям.
Но это научный Конгресс, и мы замахнулись на анализ, статистику и выводы. И я не чувствовала себя уверенной. В конце моей речи планировалась комическая фраза: «Пожалуйста, не задавайте мне много вопросов, я не смогу на них ответить, потому что не смогу их понять».
Она действительно вызвала взрыв смеха, и ведущий сказал в микрофон: «Валентина, не волнуйся, нас интересуют только два вопроса: количество инцестов в России и количество абортов». Мне пришлось ответить, что по инцестам статистики никогда не было, хотя они имели место всегда и с давних пор. А количество абортов – не раскрываемая цифра.
В Советском Союзе аборты были легально разрешены с 1955 года, и число их было чуть ли не самым высоким среди всех стран. Огромное. В том числе и у подростков. С разрешения родителей обычно. Этому разрешению на медицинские аборты предшествовало огромное количество нелегальных, даже немедицинских, так называемых криминальных абортов.
Когда я работала в больнице, на моих руках умирала очень молодая девочка, госпитализированная после нелегального аборта: у нее начался сепсис, и спасти ее не смогли. Кто-то ковырял ее по-страшному, наверное, и не медик вовсе. Бабки обычно такое делали.
Моя подруга, замужняя женщина, уже имеющая сына, решилась на внебольничный аборт. Она рассказывала, как пришла к какой-то якобы акушерке домой. Та повела ее на кухню, постелила на кухонном столе тряпки сомнительно чистого вида и кипятила в грязной кастрюле на плите какие-то крючки. Ей предложили лечь на этот стол и широко раздвинуть ноги на подставленные табуретки… У подруги хватило ума слезть со стола и уйти в состоянии шока и ужаса. Вопрос решился по медицинскому пути. Но очень многие женщины расплатились здоровьем, бесплодием или самой жизнью. Поэтому разрешенные аборты были благом, но количество их было невероятно огромным, поэтому их статистика замалчивалась. Впрочем, как и многая информация. Во всех сферах. В медицинской – и о геях, и о статистике некоторых контагиозных (заразных) заболеваний, и об отравлениях в детских лагерях, и о суицидах, особенно у подростков. Этот список можно продолжать.
Наш доклад прошел с оглушительным успехом. У нас не было жалоб и сетований, мы представили дореволюционную и послереволюционную статистику (теория стакана воды от Коллонтай) – того времени, когда знаменитых сексологов Мастерса и Джонсон[1 - Мастерс и Джонсон (англ. Masters and Johnson; с 1957-го до 1990-х годов) – американский научный дуэт в составе Уильяма Мастерса и его супруги Вирджинии Джонсон. Дуэт известен исследованиями цикла сексуальных реакций человека.] еще и в помине не было.
Да, в послереволюционной России много говорили о сексуальной свободе и проводились статистические исследования. И, конечно, была информация современная. Плюс наши инициативы и введение в школах программ по половому воспитанию.
После лекции у меня брали интервью журналисты из разных стран, в том числе для журнала «Пари Матч», для скандинавских стран, для Китая (год спустя я получила от них приглашение на конференцию по проституции).
Видимо, российские сексологи были экзотикой на этих конгрессах и потому вызывали большой интерес.
На следующий день ко мне подошли организаторы и сказали, что все копии моих тезисов разобраны и они начинают их копировать и продавать за деньги. Я пожала плечами, по-прежнему чувствуя себя сомнамбулой.
Ко мне подошел профессор из Португалии и попросил текст моих тезисов и доклада, чтобы не покупать. Он меня поздравил с успехом и заметил, что в его стране тоже тоталитарный режим и сексология не принимается во внимание. Я обещала ему отдать всё в конце, но с моими пометками по произношению (у меня был только один экземпляр). Договорились, а в последний день он подскочил и радостно сообщил, что всё купил, даже кассету с моим выступлением; мне кассету подарили, я попробовала дома посмотреть, но не смогла – было стыдно за мой английский, за то, как я выглядела, и за все остальное.
Скажу откровенно, от повышенного внимания у меня несколько снесло крышу, и я позволяла себе, неожиданно для себя самой, непозволительное. Так, в одном интервью (кажется, французскому изданию) на вопрос, чем отличается Россия от Европы, я бойко ответила: «Ничем, всё так же, только нет туалетной бумаги!» Хохот меня отрезвил.
В третий или четвертый день Конгресса меня как популярную личность пригласил на свой семинар один израильский профессор. Тему не озвучил. Я явилась с опозданием (плутала в огромном здании, с кем-то говорила) и вошла в небольшой зал, где сидели человек пятьдесят. Я увидела графики на доске и услышала тему: «Мастурбация у женщин-репатрианток из России». Меня как хлестнули под хвост.
Не исключаю, что по дороге хлебнула винца, не помню. Я почему-то разъярилась, тема мне показалась неэтичной.
Выбрав момент, я подняла руку и вышла вперед. На своем чудовищном английском с жалким словарным запасом, жестикулируя, начала свой монолог:
– Великий русский ученый Мечников, начиная лекции в аудиториях на деликатные темы, просил поднять руки тех слушателей, кто в детстве занимался онанизмом. Увидев лес поднятых рук, он изрекал: «А кто не поднял руки, тот занимается этим по сей день!»
Убейте меня, я не знала, откуда я это взяла и где слышала или прочла. Наверное, на лекциях Агаркова или Решетняка на курсе по сексологии.
В зале раздались бурные аплодисменты. Я продолжила:
– Ваша статистика некорректна – еврейская женщина никогда не ответит на этот вопрос искренне или промолчит. И как вы можете подвергать нравственному стрессу людей, которые с трудом выехали из страны, где их обижали, которые вывезли своих детей и теперь выживают, приспосабливаясь к новому месту и жизни. Всем известно, что мастурбация – защитный механизм человеческой психики, и вы не можете получить достоверную информацию по данному вопросу у этого контингента опрашиваемых.
Раздался взрыв аплодисментов. Ко мне подскочил тучный профессор-южноамериканец, который оказался кандидатом на пост следующего президента Всемирной ассоциации сексологов. Он меня обнимал, тряс, благодарил, а я, изумленная своей смелостью и долгим монологом, стояла как вкопанная. На бедного израильского профессора было жалко смотреть. Я и не смотрела.
В рамках Конгресса проходили интересные мероприятия, в частности на второй день многие были приглашены на вечер дружбы. С вином, изысканным фуршетом, музыкой. Многочисленные приглашенные были нарядными, многие в национальных костюмах.
Признаюсь, я надела красивейшее платье из розового шелка, которое купила в церкви под Нью-Йорком, на так называемом Charity Sale (благотворительная распродажа) для неимущих – и в общем-то для всех желающих. Оно стоило пять долларов, хотя видно было, что сшито из дорогого материала и практически новое. Прихожане церкви жертвовали всё, что считали возможным.
Старушка на выходе, принимавшая деньги, удивилась качеству и цене платья и поздравила меня с удачной покупкой.
Об этой удивительной благотворительной (от слова «благо») системе распродаж в Америке я напишу позже.
Так вот, на этом большом приеме участники Конгресса знакомились, веселились, общались, и вот в микрофон прозвучало неожиданное предложение выходить на подиум делегациям от разных стран и группой петь песню своей страны.
Выходили большие и небольшие группы и пели свои национальные песни под аплодисменты. Человек тридцать – от Китая, двадцать – от Бразилии, остальные – от скандинавских и европейских стран (французов было много).
