Кассандра Тарасова "Чёрная Гронья"

Женщина быстро захлопнула дверь за спиной.

– Благодарю покорно. Я сама уже собиралась уходить, раз барон попросил меня покинуть это место…, – сказала она, когда рука стражника легла на её плечо.

* * *

– Вы счастливица, – тихо сказал второй стражник, кутаясь в плащ. Дождь полил ещё хлеще. – Вы хоть живой вышли от него.

Чёрная Гронья ничего не ответила.

Она стояла в каменной арке с видом на внутренний двор – как же он запущен! Наполовину сгнившая деревянная скамья так и ждала, чтобы на неё кто-то сел, а потом – случайно развалиться. Кучи мусора по углам, неудачно прикрытые палой листвой, тощие пальцы обглоданных кустов, скрюченные деревья. Сразу видно, хозяину этого поместья очень нужны деньги.

– Понятно, почему чужую жизнь он оценивает горстью серебряных монет, – Гронья указала когтистым пальцем на скамью. – Эта скамейка – с местного кладбища?

Стражник замер.

– Как вы догадались? – он протянул ей ломоть хлеба и кусок вяленого мяса. Запах лежалых отрубей ударил в нос. Гронья безразлично откусила кусок и отпила из фляжки.

– Так, наблюдательность. Будешь? – жидкость, благоухающая оливой, глухо булькнула в сосуде.

Тот отшатнулся.

– Не бойся, я тебя не отравлю, – улыбнулась женщина. – Ты мне нравишься.

Стражник не пошевелился, но потом взял себя в руки.

– Вам не пора? – дождь продолжал лить.

– Ты что, выгоняешь меня, мальчик?

Стражник промолчал, но его взгляд словно молил о пощаде.

«Молоденький, запуганный, взгляд как у забитого щенка. Ладно уж…»

– Ну, раз уж ты так просишь! – она отряхнула капюшон и положила за щёку остатки хлеба. – Точно не будешь?

– Не пью вино!

– Это не вино, – Гронья поболтала рукой. – Это Божественный елей, мёд Богов, тот самый, что заставляет слетать с твоего языка самый прекрасные песни и слова!

Она резко спрятала фляжку под плащ.

– Но только для меня. Хочешь свой – добудь сам! Хочешь? – теперь она отстранилась к стене.

Капли дождя промочили левое плечо, губы сами растягивались в улыбке.

– Кто вы такая?

Стражник уже жалел, что пустил её. Хотелось взять эту женщину за плечи, выставить вон, проклясть вслед. Но не мог так поступить, потому что она бы просто так этого не оставила. Он это чувствовал – ведь она смотрела на него, как ворона на мертвеца, предвкушающая скорую трапезу.

– Хочешь? – голос женщины стал твёрже. – Ведь, хочешь, да?

Он сам не заметил, как кивнул.

– Я знала и рада этому. Мне как раз нужен проводник. Будь ладным мальчиком, дай мне руку, – Гронья протянула ему ладонь. – Проводи меня к первому дому этой скамьи.

* * *

Эта страшная женщина приказала ждать здесь. Хоть дождь кончился – и то хорошо.

Половинка луны слабо освещала старый погост и край церкви. На выпирающих из земли холмиках стояли покосившиеся от времени кресты и камни, с их краёв капала дождевая вода. Ничего, дорога рядом, он успеет добежать. До чего добежать? До деревни? До поместья? И чем другие люди смогут помочь?

Зачем она заставила его наворачивать круги между могил, словно что-то выискивая? Долго ведь ходили, она прислушивалась, камни и кресты трогала, погладила и обняла сухое дерево. Постояла на безымянной могиле под ним, что-то бормотала. После этого сорвалась с места и кинулась к ограде. Ему пришлось подсадить её, а потом женщина исчезла в тени каменной церкви.

Что она там делает? Уж не ведьма ли? Да, точно, ведьма. Обыкновенные барды не ходят по ночам на кладбище, не идут к могилам самоубийц. Что делать? Уйти? Ослушаться её?

– А с чего я должен её слушаться? – тихо выдохнул стражник.

Сзади раздался скрип. Точно! Гроб поднялся из могилы и направляется к нему. Снова скрипы – его крышка открывается. Кто-то хочет поменяться с ним местами. Сейчас забьёт колокол, сейчас.

– Нет.

Стражник обернулся.

Ничего нет, никакого гроба. Показалось – просто ограда скрипит. От старости. Скрип повторился. Одна из досок медленно загнулась и запрокинулась внутрь погоста. Повиснув на ржавом гвозде, она стала медленно сползать вниз.

– Почему? – вопрос сам слетел с его губ.

Доска соскользнула с гвоздя, её конец грузно упал в жидкую грязь.

– Наверное, мне надо найти эту женщину. Может, с ней что-то случилось? Да, точно, а вдруг она попала в беду? Может, надо помочь? – продолжал он уговаривать сам себя.

Немного помявшись, он пошёл вдоль ограды кладбища. Вытоптанная дорога раскисла, но ещё была заметна. Стараясь не держаться за сгнившие доски, он медленно шёл вперёд, он возвращался на то место, откуда недавно ушёл. Северная сторона кладбища, куда пришла эта женщина, а потом велела ему идти ко входу и ждать её там.

Он остановился и кое-что понял.

– Господи, – он закусил губу и побежал. – Господи!

Пришлая сидела спиной к церкви на небольшом холмике, который явно был несколько раз разрыт и наспех накидан обратно. Что-то тихо напевая, она вглядывалась вдаль.

– Тут просто безымянный камень, и вороны сюда не летают, – сказала Чёрная Гронья, не оборачиваясь. – Он не стал особо тратиться на него? Да и правда зачем – человеческая жизнь, тем более жалкой черни, недорого стоит. Да стоит ли вообще?

Стражник остановился. В полночной тишине слышалось, как она натягивает колки и дёргает за тонкие нити.

– Я знала, что ты придёшь, – резкие звуки кололи уши. – Мне надо было поменять струны на инструменте. Я репетировала, и они порвались. Как обрываются нити жизни людей под острыми ножницами судьбы, верно?

Белое и круглое смотрело из-под земли. Она нежно погладила один из этих островков.

– Одна струна в месяц. А после – её обрывают, ненужную сломанную струну засыпают землёй, червям на потеху. И ищут новую, взамен оборвавшейся.

Ведьма откинула кусок земли пальцами, подцепила и оторвала прядь – чёрную, как её волосы. Вплела её около колка, натянула переплетённую струну, подёргала.

– Настроила. Отлично поют, – она обернулась и подтянула к себе походную сумку.

В свете луны сверкнул кинжал с инкрустированной рукояткой. Ведьма полоснула им по подушечкам пальцев левой руки и резко провела продолговатыми порезами по струнам из волос мертвецов. Над кладбищем раздался протяжный стон из четырёх голосов, на могильную землю упали капли свежей крови. Не произнося ни звука, ведьма достала из сумки флягу с зельем. Цокнула пробка, фляжка медленно опустошалась.

– Среди нас, ведьм и диких тварей лесных, – она продолжала поливать инструмент зельем. – Не очень любят таких, как барон – охотящихся на потеху и проливающих кровь без причины. А как насчёт тебя, мальчик мой?

Пробка снова встала на своё место. Ведьма встряхнула фляжку и повязала пояс поверх праздничного платья, заляпанного могильной землёй, перемешанной с кровью. Чёрная Гронья повернулась к могильному камню и вновь достала кинжал. Лезвие четыре раза ударило по его поверхности, оставив продолговатые сколы. Гронья провела по ним окровавленными пальцами, и трещины стали сливаться в имена тех, кто лежал под этим камнем.

– «Кирие», «Глория», «Кредо», «Эгиль». Четыре барда, четыре таланта, зарытые в землю… Не ты вязал им петлю на шею, не ты сталкивал их с крыши, верно?

Молодой стражник почувствовал, как земля под его ногами начинает дрожать.

– Отвечай мне.

– Пожалуйста, не убивай меня.

– Не скули! Я не терплю этого! – ведьма сорвалась на крик. – Я требую ответа!

Стражник встал на колени, но не удержал равновесие и упал в грязь кладбища.

– Это дочь хозяина! Госпожа Ида! Это она пожелала их убивать! – не своим голосом ответил он. – Говорила, что ей скучно! Она сама сталкивала их с крыши!

– Скучно? – рот Гроньи искривился в усмешке. – Скучно… Ха-ха. От скуки птицы начинают выщипывать себе перья – и не останавливаются до тех пор, пока не понимают, что уже не могут подняться в воздух…

Ведьма замолчала, стражник боялся пошевелиться и поднять голову. Где-то над ними пролетела стая ворон.

– Последний мальчик, который приходил до меня.

– Эгиль?

– Ты запомнил его имя…, – голос ведьмы стал тихим, как шелест ночного ветра. – Почему ты не предупредил его? Боялся гнева хозяина?

Стражник еле проглотил горькую слюну.

– Я хотел! Я пытался спасти последнего! Он был совсем ребёнком! Но нас поймали, когда мы шли через овчарню… Меня чуть до смерти не засекли, а его – убили!

Над ним нависла тень, а потом цепкие пальцы схватили его за волосы и приподняли над землёй. Молодой стражник в ужасе смотрел в горящие ненавистью глаза ведьмы.

– Сколько тебе лет?

Стражник попытался ответить, но ведьма цыкнула языком.

– Я вижу, не говори, просто смотри на меня. Ха, ты на десять лет старше моего Эгиля. Есть у тебя кто-то? Есть, хорошо – мать осталась, братья и сестры, отец умер от мора, семью на себе несёшь… Какой же ты?.. Хороший мальчик?.. Или же нет?

Гронья облизала губы и продолжила буравить взглядом перепуганного стражника.

– Ты думаешь, впустил ведьму, накормил её, обогрел, уважение проявил – и этого мне будет достаточно? Достаточно, чтобы я тебя не убила?

Она поднесла фляжку к губам стражника и влила ему в рот зелье.

– Одной капли достаточно, мой мальчик. Теперь, слушай внимательно, – голос ведьмы стал раздаваться как будто из-за какой-то завесы. – Иди обратно в поместье и выведи оттуда всех невинных людей. Закончишь – поставь лестницу к окну спальни своего хозяина и уходи сам. Иди домой к семье, понял?

Стражник кивнул, перед глазами всё плыло.

– И здесь не было никакой ведьмы, ясно?

И снова кивок.

– Знаешь, меня всю жизнь гнали. Хоть толики человеческого отношения иногда и правда бывает достаточно. Считай, что я тебя простила, – ведьма начала настраивать инструмент. – А теперь, будь хорошим мальчиком, возвращайся к своему хозяину.

* * *

Через час, по всему поместью лилась тихая колыбельная – новые струны исполняли свою самую лучшую песню. Души четырёх мёртвых бардов играли как при жизни – нервная флейта, расстроенная лютня, плачущая виола и стонущая лира звучали квартетом. Эти звуки проникали в каждую комнату поместья, проникали в сны своих убийц – и обрывали там их жизни.

– Порог сна и порог смерти – в какую же сторону откроется эта дверь, на какой ноте завершится песнь жизни, – ведьма надвинула капюшон на лицо – только кончик носа выглядывал, да улыбка светилась.

Песня подходила к финалу, зубы оскалились сильнее. От кровати под балдахином послышался тихий вздох – в имении барона стало тихо.

– Мой милый Эгиль всю жизнь хотел быть бардом, – чёрные пулены с обрезанными носами ступали по мохнатому ковру. – Талантливый мальчик, очень. В пятнадцать лет – и так играть! Дар от Бога, честно. Да где же этот Бог был, когда вы убивали его, а? Милого ангелочка с лирой! Да как у тебя – падали гнилой, рука поднялась на него?

Глаза, с морщинками в углах, прищурились.

– Но тут уже ничего не поделаешь, – откинув полог, она села на кровать. – Загубил ты его, как и троих до него. Я дала себе слово, что такое, по крайней мере, здесь, больше не повторится.

Она наклонилась над мёртвым бароном.

– Скучно тебе, да? Ничего, там где ты теперь, не заскучаешь. Они все очень хотели выступить перед тобой в последний раз. Хорошая колыбельная, да? Такая, что и просыпаться не захочется или просто не получится. Эгиль и остальные барды ну очень хотели её тебе спеть – я просто исполнила их просьбу.

Чёрная Гронья встала, подошла к окну. Луна скрылась за тучами. Ведьма села на подоконник опустевшего поместья и стала что-то бормотать под нос.

– Тётушка, – ведьма услышала над ухом голос Эгиля и струны лиры сами потянулись к её пальцам. – Тётушка?

– Да, мой мальчик? – отозвалась ведьма.

– Осталась только Ида, дочь барона.

– Та девка, которая ушла и не слушала меня? Я её толком не видела. Она что, ещё жива? – в недоумении спросила Гронья.