Кассандра Тарасова "Чёрная Гронья"

– Вот значит как, – ведьма потёрла кончик носа, глядя на незваного гостя. Ксавье всё ещё лежал в углу землянки, дыхание юноши было тяжёлым.

– Мама, я видела, что чумы у него нет.

– Я верю тебе, дочь.

– Как только я дала ему зелье, я сразу же отправилась за тобой.

– Я верю тебе, дочь.

– Мама, помоги ему, ему очень больно и плохо.

– Не плачь, дочь. Не плачь, – Гронья дотронулась до руки юноши. Та была ледяной и мелко дрожала. – По крайней мере, жар спал, но его терзает не это. Смотри внимательно дочь, видишь? Как бегают его глаза под веками? Дай мне лиру!

Ведьма взяла инструмент, и настойчиво стала дёргать одну струну. Из туго переплетённых чёрных волос явился образ мёртвого юного барда. Паря в воздухе, он держал в руках свою лиру и кутался в походный плащ.

– Эгиль.

– Да, тётя?

– У нас гость.

– Хорошо, тётя! Он друг?

– Да, он наш друг. У него кошмар.

– Ясно!

– Помоги ему, Эгиль, понял?

– Понял!

– Помоги ему, и жди, когда появлюсь я. А уж дальше, я сделаю всё как надо.

– Хорошо, тётя!

С этими словами, Эгиль подлетел к спящему Ксавье и дотронулся до его головы, а в следующую секунду пропал.

– Дочь, положи свежего мха, но выбей из него муравьёв. Мне надо быстрее заснуть, – Гронья указала на свободную лежанку.

* * *

Где-то вдалеке зазвучала лира. Ксавье чувствовал, что он не один в землянке, но боялся открыть глаза. Кто здесь может быть? Та девушка, что спасла его? А если это не она? Или всё ему привиделось в предсмертной агонии, и он всё ещё умирает в одиночестве на краю леса Вен-Либре?

– Не всё ли равно, – пробормотал он во сне и открыл глаза.

Ксавье стоял посреди обречённой чумной деревни. Той самой деревни, от которой он бежал сломя голову. Все здесь умерли, а потом мортусы и другие доктора обложили деревню забором из соломы и жердей. И подожгли. Он поджёг, он первым бросил факел.

Покосившиеся дома и гнилые кучи соломы, раскисшая глиняная дорога с телегой, застрявшей посередине. Из-под мешковины, покрывавшей телегу, вылезали чьи-то босые синие ноги. Гробовую тишину прорезали тихие стоны, что раздавались из некоторых окон и дверей.

– Обречённые… Нет, нет, доктора сказали же, что умерли все, что чума всех забрала, – Ксавье непроизвольно сжал живот руками.

– Дурак.

Ксавье обернулся. Голос брата Даниэля, его приёмного отца, что умер четыре года назад во время мора в одной из чумных деревень. Такой знакомый, но изменившийся – глухой, словно из могилы.

– Отец, где ты? – Ксавье сделал пару неуверенных шагов. – Пожалуйста, покажись!

– Они умрут, и ты ничем им не поможешь.

– Отец, где ты? Помоги мне! Мне страшно! – Ксавье в отчаянии смотрел по сторонам.

Деревня пустынна, только мёртвые и умирающие.

– О, Господи…

Юноша поднял голову и потянул носом воздух – запахло палёным.

– О, Боже…

За одним из дальних домов загорелся огонь, потом ещё один и ещё. Пламя медленно ползло к главной площади по переулкам, между домами. Медленно и ровно огонь поедал деревянные постройки, пахло горелым мясом, визжала домашняя скотина, кричали люди.

– О Боже, Боже, хватит! – Ксавье схватился за голову и зажмурил глаза.

Только сейчас он понял, что ни плаща, ни шляпы, ни перчаток, ни маски на нём не было. Только жиппон, кожаные штаны и высокие сапоги – его ничто не защищало от миазмов.

– Нет, – сорвалось с его губ.

Он открыл глаза.

Перед ним стоял отец Даниэль в кожаном плаще, в котором Ксавье его и видел в последний раз. В ноздри ударил запах тлена и земли. Из красных глаз маски с клювом на юношу смотрела пустота, в ней виднелся гнилой череп.

– И меня ты не спас, – голос отца звучал глухо и напряжённо.

Ксавье сделал шаг назад и оступился. Под его ногами лежала солома.

– Откуда? – юноша поднял взгляд.

Железная трость в руках его отца, что постоянно касалась заражённых и мёртвых, горела факелом.

– И себя ты не спас, – пальцы отца разжались, и солома вспыхнула.

Слова, готовые сорваться с языка, упали куда-то в пустоту. Резко развернувшись, Ксавье, как кошка, отпрыгнул от вспыхнувшей соломы. Он зацепился за что-то ногой, упал и перекатился в пыли. Оглянувшись на секунду, он понял, что споткнулся о чумной труп, непонятно как вывалившийся из ближайшего дома. Мертвец повернул к нему почерневшее от болезни лицо и оскалился.

– Доктор! Держите доктора! Он хочет уйти! Он не хочет нам помогать! – прохрипел мертвец ему вослед.

– Держите чумного! Он разнесёт заразу! Он нас всех убьёт! – вторил ему отец Даниэль.

Ксавье вскочил на ноги и побежал. Зачем? Куда бежать? Деревня в огненном кольце, бежать некуда, он обречён, как и все здесь. Но спокойно стоять и ждать своей смерти он не собирался.

Затрещали брёвна и доски. Из окон и дверей домов вырывались языки пламени. В огне мелькали обожжённые лица и руки людей. Гул пожара и крики мёртвых заполняли собой всё.

– Я в Аду, – прошептал Ксавье, хватая ртом воздух.

Кто-то попытался схватить его за волосы. Ксавье рванулся и ударился о стену деревянной кирхи. Он посмотрел наверх – в небе, почерневшем от клубов дыма, высился святой крест.

– Господи! Если Ты слышишь! Помоги мне, Господи! – заревел Ксавье, впиваясь пальцами в закопчённое дерево.

Сквозь шум пожара, он услышал тихую мелодию. Ксавье снова поднял голову – на кресте сидел ангел с лирой.

– Сюда! – позвал ангел и, взмахнув крыльями, спорхнул с креста на крышу.

Сзади раздался треск, Ксавье обернулся. Он успел отпрыгнуть в сторону, как со стены кирхи повалилась длинная лестница.

– Откуда? – чуть не плача, спросил Ксавье.

– Сюда! – ангел поторопил его. Он схватил верх лестницы и манил его к себе. – Сюда!

Руки и ноги не слушались, но молодой чумной доктор пересилил себя. Перекладины затрещали под его сапогами, лестница дрожала, но он продолжал подниматься всё выше. Вот уже середина, а ангел тянет к нему свою руку. Нет, это не ангел. Человек, юноша. Такой же, как и он сам! Волосы цвета вороного крыла, а глаза сверкают, как у той девушки, что спасла его. За спиной не крылья, а плащ, какой носят странствующие барды. А что на шее? Верёвка?

– Быстрее! Руку! – сидящий на крыше поманил Ксавье ладонью. Лестница вновь затрещала и стала дрожать – горящие руки мертвецов раскачивали её снизу.

Ксавье рванулся и схватил барда за руку. Тот зажал свою лиру подмышкой, схватил Ксавье за запястья, с силой потянул его. Оттолкнувшись ногой от предпоследней ступеньки, Ксавье забрался на скат крыши. Он прижался к кровле и начал хватать ртом воздух. Бард же посмотрел на лестницу, захохотал и толкнул её. Вспыхнувшая лестница и забиравшиеся по ней горящие мертвецы исчезли внизу в хаосе пожара.

– Вставай! Мы ещё не выбрались! – бард подскочил к кресту и достал свою лиру. – Держись за мой плащ.

Ксавье подчинился. Он сразу понял, что этот странный бард – его единственная ниточка к спасению.

Молодой бард ударил по струнам. Всё задрожало, огонь уже начавший пожирать кирху, на секунду затих, а в следующее мгновенье, бард и доктор взлетели над горящей деревней.

– Как вороны летим! Как тётушка! – смеялся бард, перебирая струны.

Ксавье молчал, а слёзы радости текли по его лицу. Спасён, быть не может, он спасён.

Летящие поднимались всё выше, и вскоре зарево пожара скрылось полностью, а свежий ветер унёс прочь последние запахи мёртвой деревни.

* * *

Странное ощущение. Всё было как во сне. Может, он и правда спит? Да, это действительно просто сон. Люди не могут летать по воздуху как птицы. Но как же приятно.

Ксавье огляделся по сторонам – кажется, они летят к лесу. Да, всё верно, это Вен-Либре, куда он бежал от сожжённой деревни. Бежал долго, несколько часов, пока полностью не выбился из сил. Почему другие доктора заставили его это сделать? Почему сказали именно ему поджечь обречённую деревню? Он никогда такого раньше не совершал, факел всегда бросали другие.

– И они же обрывали последние жизни, которые не смогли спасти. Страшно… – прошептал Ксавье и ещё сильнее стиснул край плаща барда. Тот заметил это и обернулся. Ветер играл с его волосами, а рот расплывался в улыбке.

– Я рад, что тебе понравилась моя музыка, – сказал бард тихим голосом.

– Она спасла мне жизнь, – улыбнулся в ответ доктор.

Бард хохотнул.

– Как тебя зовут?

– Ксавье.

– Забавное имя! Меня звали Эгиль.

– Звали? Почему «звали»?

– Потому что я умер, – бард чуть прикрыл глаза.

– Как?

– Меня убили. Повесили.

Эгиль взмахнул головой, и из-под плаща вылетела петля висельника. Ветер подхватил её длинный конец и стал играться с ним как кошка с прутиком.

– О Боже! – вырвалось у Ксавье. – Мне жаль! Мне так жаль! Кто? За что? Почему?

Эгиль пожал плечами и снова хохотнул.

– Просто так, от скуки. Люди любят убивать, чтобы почувствовать свою власть над другими. Но тётушка отомстила за меня и за тех, кто был до меня – не вздумай приводить к ней инквизиторов! Другие барды ей тоже благодарны. Убийцы мертвы, она пришла к ним ночью и выпустила нас. Было весело! Мы убили их во сне, так что, – Эгиль скорчил страшное лицо. – Я – мстительный дух зачарованной лиры и мне это нравится! Ведь я больше не умру во второй раз!

– Мстить грешно… – прошептал Ксавье и сам не поверил своим словам. – Погоди, что значит «тётушка отомстила» и «выпустила нас»? Причём тут инквизиторы? Ты мёртв, ты дух, а значит… – у Ксавье перехватило дыхание, – …твоя тётушка – ведьма?

В ответ Эгиль только рассмеялся. Его смех стал похож на птичий щебет.

– Ты что? – спросил Ксавье, но из его рта раздалось глухое «Кррух».

Ксавье посмотрел на свои руки – кожа стала скользкой, из-под неё полезли перья.

– Господи! Хватит кошмаров! Да когда же это закончится? – пальцы разжались, он отпустил плащ и полетел вниз.

Вновь раздалась незнакомая мелодия – но, в отличие от песни Эгиля, от неё веяло не надеждой, а обречённостью. Деревья Вен-Либре приближались, Ксавье закрыл глаза от ужаса – и упал на что-то мягкое. Переплетённые прутья смягчили удар, но Ксавье почувствовал, как резко лишился всех сил, а живот скрутило от голода. Юноша открыл глаза – он увидел, как над ним склоняется огромная чёрная ворона.

– Ведьма! – промелькнуло у него в голове, прежде чем мысли смешались вновь.

* * *

Чёрная Гронья расправив крылья, нервно перебирала когтями край своего гнезда. Трое птенцов мирно спали, укрывшись тёплым пухом, один, только что вернувшийся, нетерпеливо смотрел на неё. Пятый же бился в голодном припадке и слабо открывал рот.