– Конечно, Фрося, возьмем тебя, напиши заявление, я подпишу, выходи завтра же, как оформишься.
– Спасибо, – ответила Фрося и поспешила выйти из кабинета.
Инспектор отдела кадров попыталась о расспросить Фросю о том, что случилось, но, видя, как та огорчена произошедшим, оставила свои безуспешные попытки, приняла заявление и трудовую и отпустила Фросю домой. Через непродолжительное время уже весь женский состав резерва знал о том, что у Фроси умер муж, и она вернулась из Киева к ним на прежнюю работу.
Когда Фрося пришла на свое прежнее рабочее место, ей показалось, что здесь ничего не изменилось, те же лица, за исключением двух новых девушек, Наташи и Любы, да передвинутого на полметра ее рабочего стола. Но это было не самым радикальным изменением. Конечно любопытство женской натуры брало свое, в особенности у Нюры, но, видя то, что их попытки разговорить Фросю не имеют успеха, девушки оставили ее в покое, так как были уверенны, что рано или поздно Фрося сама им все расскажет. Но этим ожиданиям не суждено было сбыться, так как сама Фрося не говорила о случившемся абсолютно ни с кем. Словно этого – случившегося – и не было вовсе.
Шел 1049 год, боль не уходила, но Фросе удалось ее уложить в какой-то один из самых дальних, сокровенных уголков своей памяти. Василий за почти год с момента их расставания не только не появился, но даже не прислал ни единой весточки. Признаться, Фрося не только не огорчалась этому, но искренне была рада. Она часто думала, не дай бог, он появится здесь, что они будут говорить друг другу, как посмотрят в глаза, что почувствуют. И тут же сама себя успокаивала, нет, это не нужно ни ему, ни мне, то, что между нами произошло, что произошло с нашей малышкой, выжгло ее чувство к Василию до самого предела, до самого глубокого дна. Она другая, а ее Василия больше нет, его убила ревность. Она поглотила его безвозвратно, жаль, что он оказался ей подвластен. С таким мужчиной она не желала иметь ничего общего.
А годы шли, в семье подрастали братья, и с каждым годом они становились все большей и большей опорой им с матерью. Молодые люди продолжали ей оказывать искреннее внимание, а у нее появился страх перед замужеством, потому она становилась все придирчивее и придирчивее к ним, теперь все больше опасаясь красивых речей и красивых ухаживаний. Поездные бригады по-прежнему отдыхали в комнате отдыха резерва и, как следствие, пути кондукторов и пути членов бригады пересекались на постоянной основе.
Отделение дороги становилось все интенсивней, на станции стал возникать дефицит подъездных путей, и руководством было принято решение об увеличении количества путей с целью увеличения ее пропускной способности. На станцию были прикомандированы несколько бригад грузовых поездов для бесперебойного подвоза щебня с местного каменного карьера в Макенке, который и использовался для строительства дорожного полотна станции.
В один из многочисленных рабочих дней в резерв прибыла акмолинская бригада, машинистом в этой бригаде был Майер Александр – немец по национальности, что было большой редкостью, а помощником у него Юнак Павел – поляк, что само по себе вызывало дополнительный интерес окружающих. Сами ребята они были разговорчивые, веселые, Александр играл на гармошке, Павел виртуозно пользовался гитарой. Конечно, их музыкальные данные позволяли быстро заводить нужные знакомства и пользоваться заслуженной популярностью у противоположного пола. Их часто просили спеть или сыграть, их слушали и с ними охотно знакомились. В том числе девушки, как с потенциальными кандидатами в мужья. Александр был среднего роста, имел светлые волосы, прямой нос и губы правильно нарисованной формы. Павел был значительно выше него, тоже имел светлые волосы и голубые глаза. Они были друзьями с детства, родились на юге Украины, под Одессой, вместе закончили курсы машинистов паровозов, Александр более успешно, Павел менее успешно, пройдя путь помощников машинистов, они попросились у руководства ездить в одной поездной бригаде, при этом Павел не хотел занимать позицию машиниста в принципе. Руководство учло их пожелания, и когда пришло время, объединило их в одну поездную бригаду, назначив Александра машинистом, а Павла его помощником, с тех пор друзья так и работали всюду вместе, каждый на своей выбранной позиции.
Время шло, работы прибавлялось, опыт накапливался. Со временем они стали одной из самых лучших бригад грузовых поездов, им не раз предлагалось перейти, как говорится, на более высокий уровень, но Павел не хотел, а Александр терпеливо ждал, когда тот созреет. Оба были холосты, и оба не стремились к женитьбе. В таком молодецком состоянии они и прибыли на станцию Атбасар, на строительство дополнительных путей для приема, сортировки и отстаивания составов. К концу второй недели своей командировки ребята уже знали всех девчонок резерва по именам, кому-то симпатизировали, кому-то нет, но одна из девушек вызывала у обоих пристальный интерес.
Это была Фрося, она не ходила на танцы, всегда была скромно, но с большим вкусом, одета и сторонилась праздных разговоров. Именно ее и выделили среди девчонок оба друга, именно за ней стали ухаживать. Часто, когда приходило время отдыха, они оба спешили в комнату кондукторов с единственной целью, мешать работать Фросе и заслужить тем самым ее внимание, но Фрося, как пуганая ворона, сторонилась любых ухаживаний и даже намеков на них. Нюра, которая по-прежнему работала с ней рядом и была, как всегда, остра на язык, не раз упрекала ее за то, что, как она считает, она отбивает у них парней, а ведь, в отличие от нее, многие из них еще не были замужем. «Посторонись, Фрося, дай и нам попробовать замужней жизни, может, и у нас неплохо получится!» – говорила она в полушутливом тоне, но как бы с большим намеком. Фросю не обижали слова Нюры, она и сама понимала, есть в ее словах какая-то просящая правда. Она ведь действительно попробовала, правда, сильно обожглась, так пусть и другие девочки попробуют, не надо им мешать. Лишь дома мама не переставала ей твердить: «Ты не думай, дочка, и твое счастье найдётся, ходит оно где-то, все дорогу к тебе отыскать не может. Ты только верь, дочка, оно есть, счастье-то твое, ты терпи и жди, придет оно, я знаю!»
Фрося терпела, ждала и боялась ответить кому бы то ни было, ее сковывал страх быть обманутой, в особенности здесь. Куда отсюда бежать-то, спрашивала себя, и сама же себе отвечала, что отсюда бежать некуда. Вот и остерегалась, как могла. Но ведь женскую природу не обманешь. Женщина рождена для того, чтобы сама дарила жизнь, несла добро и свет вокруг себя, делала этот мир лучше. А что может быть лучше и возвышеннее рождения нового человека. Когда рождается малыш, сколько света и чистоты он приносит с собой, кажется, это ты даришь ему всю свою любовь, все возможное время. И вдруг чувствуешь, сколько силы дает тебе твое дитя, сколько света посылает к тебе. И ты становишься, несмотря на все свои трудности, таким счастливым, целостным и объяснимым самому себе. Именно поэтому детская улыбка разрушает всю твою негативную память о родах, угрозах, хронической усталости и нежелании жить. Именно женщине даровано это великое счастье безусловной любви. Природа понуждает ее через все преграды двигаться к счастью материнства и изливать из себя безмерную любовь к миру.
Поэтому, как ни сопротивлялась Фрося естеству природы, но ей все труднее и труднее было не замечать настойчивые ухаживания Александра и Павла. Те же, в свою очередь, только на ней и сосредоточились. Как-то, оставшись одни в комнате отдыха машинистов, Александр и Павел как-то разом почувствовали, что им надо поговорить. Александр начал первым:
– Паш, тебе нравится Фрося?
– Нравится. а что, Саня, тебе тоже?
– Тоже, Пашка, точно!
– Ну, что делать теперь будем?
– Что, ничего, а что здесь сделаешь, Паша, ей самой и решать придется.
– Предлагаешь, пусть сама выберет?
– А у тебя есть другие предложения, да и потом, чего мы раздухарились, может, она никого из нас не выберет, – произнес Александр, почесывая затылок.
– Тогда вот что, – заговорил Павел, – давай договоримся с друг другом не подличать, не хитрить.
Александр рассмеялся.
– Ты чего, Пашка, чушь несешь, какие могут быть хитрости. Это с Фросей не пройдёт. Да и завоевать ее сердце не так легко. Видишь, она какая серьёзная, взглянет, аж оторопь берет. Сколько ребят к ней подкатывают, а все от ворот поворот. Серьезная она барышня, не пустышка какая. Так что, Пашка, я не уверен, что и у нас с тобой какие-то шансы есть.
Павел кивнул в согласии головой, потом немного подумал и, широко улыбаясь, сказал:
– Ты, Саня, как хочешь, а я упускать ее не хочу, буду брать приступом.
– Ну-ну, попробуй, Паша, ты у нас еще тот приступатель, что-то я не видел твоих осадных успехов!
– Так и цели достойной не было, – парировал Павел.
– Ну, хорошо, – задумчиво пробормотал Александр и полушепотом пробормотал себе под нос: «Все равно Фрося сама выберет, чего здесь спорим».
Теперь они после смены стали частыми гостями комнаты кондукторов, где непременно бывали вместе и вместе же оказывали внимание Фросе. В конце концов девчата смирились с их частым присутствием и тем, что они были два актера одного постоянного зрителя – Фроси. Вот только та не жаловала их своим вниманием, иногда она их просто выгоняла, в особенности, когда работы было невпроворот, а эти двое отвлекали ее внимание. Боясь сделать ошибку, Фрося вставала из-за стола, подходила к двери, распахивала ее и, строго глядя на них, произносила:
– Так, идите оба отдыхать, у меня много работы, не до вас!
К удивлению окружающих, Александр и Павел покорно следовали в указанном направлении и исчезали за захлопывающейся дверью. Многие завидовали силе ее характера. Шло время, Фрося привыкла к Александру и Павлу, к их вечному присутствию в комнате кондукторов, к их вечному вниманию к себе и стала помаленьку вступать с ними в пустопорожний разговор. Иногда они говорили весьма занятные вещи, но чаще всего несли всякую ахинею, как два павлина, распустившие свои хвосты на всеобщее обозрение публики. В это время она проникалась к ним сочувствием и где-то даже жалостью. Но, как говорится, вода камень точит, вот и Фросино сердце стало оттаивать. Она стала к нему все больше и больше прислушиваться, пока не поняла, что все же из них двоих ей больше импонирует Александр – немец по национальности, он нес в себе природные черты аккуратности, точности и вкуса во всем: в одежде, в обстановке вокруг, в выборе досуга, эти же качества от природы были присущи и самой Фросе, казались ей значимыми и необходимыми для жизни. Так они и общались втроем, не отдавая окончательного предпочтения кому-либо. И хотя девочки на работе частенько просили Фросю сделать какой-то выбор между Александром и Павлом, дабы не забирать на себя слишком много внимания, но это зависело не только и не столько от нее. И Александр, и Павел продолжали кружить вокруг нее. А Фрося никак не могла сделать выбор, сделать его окончательно и осознанно.
Между тем работы по укладке дополнительных путей приближались к своему логическому концу. Они велись почти два года и этот изнурительный человеческий трудовой подвиг, безусловно, достигал своей главной цели – создание узловой станции с несколькими ветками подъездных путей. К концу трудовой вахты и Александр, и Павел уже не просто симпатизировали Фросе, но были в нее страстно влюблены, и каждый все отчаяннее предпринимал усилия первым пробиться к ее сердцу. А Фрося все колебалась в своем желании довериться новому чувству, честно спросить себя, кто из них ей нужен, с кем она бы хотела связать свою жизнь.
В одну из очередных смен, когда они уже заканчивали работу, дежурный по станции вызвал их к себе и предупредил о том, что эта смена у них последняя, велел им подготовить паровоз на перегон в Астану в составе грузового поезда. Вагоны, которые они должны повести за собой, были уже сформированы и ждали сцепки с паровозом. Как люди полувоенные, они взяли этот приказ под исполнение. И, выйдя от дежурного, отправились в сторону резерва, собирать вещи. По дороге в резерв Александр, обращаясь к Павлу, заговорил:
– Ну, вот и подошла наша с тобой командировка к концу, с Фросей что делать будем?
Павел тоже был озадаченный и хмурый. Они знали, что рано или поздно их работа здесь закончится, но, тем не менее, она закончилась как-то неожиданно для обоих. Подумав, Александр продолжил:
– Паш, ты как хочешь, а я Фросе сегодня сделаю предложение.
При этих словах Павел побагровел и, тяжело выдавливая с себя слова, произнес:
– Так не пойдет, что значит, я сделаю предложение, я считаю это нечестно, мы с тобой договаривались дать ей право самой сделать выбор, вот пусть его и делает.
– Как делает, что ты имеешь в виду?
– Я считаю, мы вместе должны сделать ей предложение, она пусть сама решает, кого из нас выбрать.
– И как ты это себе представляешь?
– А что здесь представлять, вместе к ней придем и вместе предложение делать будем. Ты согласен? – закончил Павел.
– Да я-то согласен, только ответит ли нам Фрося или посчитает, что это очередная наша выдумка.
– Не посчитает, – не унимался Павел, – что ей так считать? Я думаю, так будет честно между нами.
– Ну хорошо, тогда идем в резерв, соберемся, а потом сходим к Фросе домой, там и поставим вопрос, согласен?
Павел довольно кивнул головой, и они быстрым шагом пошли к резерву. Фрося была очень удивлена их поздним визитом к ней, но ребята так настаивали, что их пришлось впустить. Сели пить чай, к столу вышла мать Фроси Анастасия, она поздоровалась с гостями и поинтересовалась, что так поздно, но Александр с Павлом объяснили ей, что они утром возвращаются в Акмолинск и, следовательно, не смогут сделать то, за чем сегодня пришли. В этот раз они говорили путано и бесконечно перебивали друг друга. Наконец, они собрались с мыслями и приступили к делу. Первым, как всегда, заговорил Александр:
– Фрося, ты давно нам очень нравишься, мне и Паше, мы завтра возвращаемся в Акмолинск. Поэтому мы оба пришли к тебе с предложением.
Ребята явно волновались, краснели и пот выступал у них на лице.
– Мы, – продолжил Александр, – хотим, чтобы ты выбрала кого-либо из нас и вышла замуж! – выпалил Александр.
– Фрося, – продолжал Павел, – выбери одного из нас и стань кому-то женой!
Фрося опешила от неожиданности, первой из замешательства вышла мать Фроси.
– Да, ребята, первый раз я вижу, чтобы предложение девушке делали сразу двое парней, да еще и одновременно, где же вы такое видели? Как-то принято предложение делать одному, так и девушке спокойней, да и вам, мне кажется, сподручней было бы. Ну, уж коли сделали, так теперь дайте ей хотя бы подумать, как же ей вот так сразу ответить, не обидев кого из вас?
Паша не унимался.
– Мы, мать, давно за Фросей ухаживаем и давно договорились, что она сама, кого выберет, то и уважать будем. Обид здесь не будет, так договорено!
Анастасия сочувственно посмотрела на ребят и произнесла:
– Ну, раз договорено, что ж здесь поделаешь. Только на ответ время нужно, с этим вы, надеюсь, согласны?
– Конечно, – ответил Александр, – мы подождем, – продолжил он.
Фрося, красная от волнения, решила заговорить.
– Дома-то у вас знают, домашних в известность поставили? Вдруг они против будут? С родителями согласовали ли?
– Так время еще есть. Да я и сам взрослый, – вступил в разговор Паша.
– Взрослый-то, ты взрослый, а с родителями посоветоваться нужно, с ними сориться не надо, – назидательно высказалась Анастасия.
– Хорошо, – вторил ей Паша. – До осени еще два месяца, тебе два месяца, Фрося, на раздумья хватит?
Фрося улыбнулась, никогда она еще не попадала в такую смешную ситуацию сватовства. «Да, удивили!» – думала Фрося.
– Не знаю, – нерешительно ответила она.
Но Павел не унимался:
– До конца сентября и не больше! – и, обращаясь к Александру, предложил: – Пойдем, Сань, собираться надо.
Попрощавшись с хозяевами, они вышли из землянки и быстрыми шагами направились к станции. Утром следующего дня они уже вели грузовой состав в Акмолинск.
После смены Александр отправился в село Рождественка, где жили его родители и многочисленные родственники. Дома его встретил отец. Семья Александра была верующая и придерживалась лютеранского направления христианства, сам Александр сильно не углублялся в верования, но все требования, установленные отцом с матерью, выполнял неукоснительно. Так у них в семье было принято далеко до них, и никому и в голову не приходило что-либо менять в этих установках. Отец Александра, Андрей Робертович, очень гордился сыном, тем, что он работает в городе, да еще машинистом, что для выходцев из немецких семей было большой редкостью, сказывались последствия войны и сталинских репрессий. Потому отношения между отцом и сыном всегда были теплые.
– А, приехал! – радостно воскликнул отец, увидев входящего во двор сына, – как командировка, все ли хорошо у тебя, сынок?
– Здравствуйте, папа, все хорошо, как вы с мамой, как все?
– Да что с нами будет, сынок, как работали, так и работаем, мать сейчас подойдет, она еще не пришла с вечерней дойки. Что, построили, что хотели?
– Построили, пап, потому и вернулись, даже на неделю раньше запланированного.
– А, ну добро, заходи, умывайся, мать подойдет, ужинать будем. Скажи Ирме, пусть готовит на стол.
– Хорошо, пап.
Александр вошел в дом, поздоровался со старшей сестрой Ирмой, передал ей распоряжение отца и пошел умываться. Через каких-то минут 40—50 вся семья Майеров уже была в сборе. Перед едой все встали, отец семейства прочитал молитву и пригласил к ужину, и только после этого за столом полился спокойный, в меру шумный разговор. Наконец, все поужинали, но из-за стола у Майеров было не принято выходить без обсуждения дня прошедшего и хотя бы приблизительных планов на будущее. Улучив момент повисшей паузы, Александр обратился к родителям:
– Пап, мам, я хотел вам сказать, – он чуточку растерялся, было видно, что он волнуется и слова застревают у него в горле. – Я, – продолжил Александр, – полюбил девушку и сделал ей предложение.
За столом повисла полная тишина, братья и сестры с изумлением смотрели на Алекса, так они звали его в семье, и все ждали реакции родителей, прежде всего, отца. Тот вздохнул и бесстрастно спросил:
– Кто она, сынок, расскажи о ней нам.
– Пап, мам, она работает кондуктором на станции Атбасар, была замужем, но муж умер, я сделал ей предложение!
Зная своих родителей, Алекс последнею фразу говорил именно для них, как увесистый аргумент. В семье свято чтили правило: «Дал слово – держи его, чего бы тебе это не стоило». Поэтому и обещания членами семьи давались осознанные, не терпящие поверхностного значения. В разговор вступила мать.
– Как зовут ее, сынок?
– Ее зовут Фрося.
– Так она русская, сынок?
– Да, она русская, мама.
– Сынок, значит, она православная или неверующая?!
– Я не знаю, мама, вы всегда учили нас любви. Я полюбил ее, мама.
– Ах, бедный ты мой! – всплеснула мать руками.
Отец тепло посмотрел на сына и сказал:
– Что же ты не посоветовался с нами, сынок, прежде чем делать предложение?
– Папа, вы всегда учили нас, что создавать семью надо только с любимым человеком, иначе наживешь только трудности и холод в семье. Почему же сейчас, когда я говорю вам о своей любви к этой девушке, вы словно меняете свои же установки?
– Нет, сынок, то, что мы говорили, было истинной правдой, но мы так же не переставали учить вас народной мудрости наших предков: «Каждая свинья должна знать свое корыто»! Мы не такой большой народ на территории огромной страны, и чтобы нам сохраниться, сохранить нашу веру и культуру, необходимо сохранять нашу национальность, а не расплескивать ее налево и направо! Мы с матерью не сказали бы тебе ни слова, если бы твоя Фрося была немкой, и даже то, что она вдова, не играло бы существенной роли для нас, но Фрося не немка, она не лютеранка, возможно, она очень хороший человек, раз ты ее полюбил, но это приводит к размыванию нашей семьи, с которым мы не можем согласиться. Да, ты дал свое слово ей, ввел девушку в заблуждение. Тебе придётся туда съездить и принести ей свои извинения. Другого пути нет, Алекс, пойми, мы с матерью не можем благословить ваш брак. А без родительского благословения вступать в брак нельзя, и ты это знаешь не хуже меня! Пока я жив, через меня с тобой отец наш небесный. Я сожалею, сынок, что наношу тебе эту рану, но я уверен. если я сейчас не предостерегу тебя, в будущем ты станешь несчастен, чем еще больше нанесешь урон всему роду Майеров.
– Отец, отец, как же так, вы не можете со мной так поступить!
Слова слетали с дрожащих губ Александра, летели к отцу, но разбивались о непреодолимую стену его слова и рассыпались мелкими, звенящими пылинками, искрились в воздухе и угасали – безвозвратно и навсегда. Мать Алекса смотрела на сына с глубочайшем сочувствием и состраданием, но даже она полностью была на стороне мужа. Так будет лучше, конечно, так будет лучше, для всех. Дальнейший ужин проходил так спокойно, будто и не было вовсе этого накаленного разговора. В конце ужина отец еще раз поднял всех за столом, прочитал молитву и все члены большой семьи занялись каждый своими обозначенными обязанностями.
К вечеру второго дня, когда Александр засобирался в Акмолинск, где и жил в общежитии железнодорожников, отец подозвал его к себе и строго сказал:
– Алекс, не тяни с объяснением, поезжай к девушке, чем раньше она будет это знать, тем меньший грех на тебе, сынок, на нас с матерью не сердись, возмужаешь, пойдут свои дети, сам поймешь правду.
С этими напутственными словами Александр возвращался в общежитие. Минула очередная рабочая неделя, а он все не решался съездить к Фросе и объясниться с ней. С Павлом они больше старались не говорить о Фросе, после последнего разговора с ней, помимо их воли, в их отношения вкралось какое-то напряжение. Каждый в душе надеялся на то, что Фрося выберет именно его, и каждому не хотелось скатиться к чувствам ревности или, еще хуже, зависти. Совсем не было желания утратить дружбу или стать соперниками, тем более, что слишком многое пришлось преодолеть по работе. Они ценили свое нынешнее положение и старались ему соответствовать.
После очередной смены Александра в общежитии ждала новость, вахтер передала, что его в комнате ждет младший брат Ваня. Александр поспешил в комнату, с чувством тревоги он открыл дверь. На его кровати сидел Ваня и читал книгу. Войдя в комнату, Алекс спросил:
– Что случилось, почему ты здесь?
– Папа прислал, просит тебя домой сегодня же приехать.
– Что-то срочное, выкладывай!
– Да я знаю немного, только они с матерью всю неделю о тебе говорят, о том, съездил ты к этой девушке или нет.
