Марфа (?), кр. Застр. (в лесу)
1913-17:
Галушкина Надежда, кр. Задуш. (в лесу)
Райкина Прасковья, кр. Задуш. (в лесу)
Райкина Татьяна, кр. Задуш. (в лесу)
Залепина Ольга, мещ. Задуш. (в лесу)
38-42:
Сем-во Кучкиных (м, ж, 4 д, мещ). Застр. (в собств.д.)
Сем-во Залепиных (3 ст, ж, д, мещ). Застр. (в собств.д.)
Курпатова Мария, уч, вд. Задуш. (в лесу) – ?
Сем-во Дубко (ст, ж, 2 д, мещ). Застр. (в собств.д.)
67-78:
«Чертова г.». 23 м (предпол. в лесу).
89-98:
…»
Цифры, вероятно, означали года, судя по всему, охватывающие период с конца девятнадцатого по конец двадцатого века. Сокращения, возможно, намекали на род деятельности – промышленник, ротмистр… мещане и крестьяне? Что могут подразумевать остальные буквы, девушка может предположить только условно. Заметки в конце каждой из строк рождают совсем уж мрачные догадки. «Зад.» и «застр.»… Неужели задушена? Тогда второе слово – застрелены? Задушена в лесу, застрелены… в собственном доме? Но что за «Чертова г.»?
И зачем Тимуру эти записи? Историей, насколько она заметила, он мало интересовался, но вот несколько книг по криминалистике у него на полке стояло. Так и не додумашись ни до чего конкретного, Сабина возвращает листы на прежнее место и покидает комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Дом погружен в темноту, и каждый его коридор выстлан тишиной. Девушка не слышала возвращения Чиркена, и собак нигде не было видно. Проходя мимо хозяйских комнат, она замечает, что свет под дверьми тоже не горит. Может, мужчина решил остаться на ночь в мастерской, которая была оборудована в охотничьем домике?
Со стороны лестницы раздается скрип. Вздрогнув, девушка делает пару шагов, чтобы увидеть лестничный пролет, но тот остается таким же безмолвным и пустым. Никого.
Ей становится неуютно, и Сабина спешит скрыться в своей спальне. Дом живет своей жизнью – она поняла это еще в первый день приезда. То гудение ветра на секунду оборачивается звуком трубы, то шорох скребущего снаружи кустарника превращается в чьи-то шаги. Это стало одной из немногих вещей, к которым ей было сложно привыкнуть, но она все же сделала это. Тогда откуда это беспокойство?
Чтобы успокоить себя, перед сном девушка проверяет окна и внутренний замок двери – с обеих сторон латунной ручки была встроена защелка, которая срабатывала только из одного положения. Лежа в постели, она вглядывается в тени на потолке, отбрасываемые облетевшими ветвями боярышника, росшего под ее окном. В них ей чудятся причудливые лица-маски то щерящиеся в улыбке, то искаженные в отчаянном крике.
Глава 8
Посреди ночи, так и не сумев заснуть, Сабина спускается в библиотеку. Настенные бра вспыхивают мягким рассеянным светом, разгоняя ночную мглу, но оставляя ютиться по углам сумрак, расцвечивающий комнату в тени. От окна тянется присвист ветра, и этот тихий тоскливый вой холодом проходит по ногам, забирается под одежду, ластится к подернутой мурашками коже.
Девушка плотнее натягивает капюшон худи, надетого прямо поверх пижамы, и проходит к столу. Она рассчитывала отвлечь себя каким-то чтением, но при взгляде на остро наточенные лезвия канцелярских ножей и груду черновой бумаги вдруг тянется за карандашом и чистым листом. В голове как шарики кинетического конструктора толкаются мысли. О матери, о Тимуре, Чиркене и его старшей дочери, о пропавшей девушке, об Александре и почему-то о мальчике из сочиненной сказки. Грифель бездумно водит по бумаге, оставляя легкие штрихи, складывающиеся в слова.
«Увидел мальчик себя в зеркале, всего с трещинами».
Что видела она, когда смотрелась в зеркало? Была ли трещина в ней самой, ее глазах или зеркале? Зеркало можно починить, глаза вылечить, но что сделать с собой?
Рука скользит почти незнакомо, как будто и не ее это рука, а чья-то еще. Костяшки отзываются тупой болью, когда кожа на них натягивается, тревожа оставшиеся после удара ссадины. Сознание качается на волнах накатившей полудремы, то погружаясь вглубь, то выныривая на поверхность.
«Сердцу его теперь было холодно и неспокойно, воздух принялся иссушивать его день за днем».
Ее мать в тюрьме, пусть это и больница. Вот только Сабина тоже несвободна. Все это время она жила, не смея вдохнуть воздух полной грудью. Что изменилось?
«Слезы их, исполненные кровью, падали прямо в раскрытое, обнаженное от плоти сердце мальчика, и согрели его, напитали влагой».
Кто должен согреть ее сердце? Разве не она сама?
Девушка откладывает листок за листком, оставляя небрежные строки, до тех пор, пока не чувствует, что отдала бумаге все, что хотела. Под кожей плавится усталость, но вместе с ней приходит облегчение, как будто она долго плакала и наконец перестала.
Сабина и забыла, как это бывает. Она выпускает карандаш из испачканных онемевших пальцев и, сложив руки на столе, обессилено опускает на них голову. Побыв так какое-то время, отдается волнам убаюкивающей дремоты, отпуская мысли и скользя по краю видений. Мягкие, нежные касания полузабытья обволакивают тело, наполняя его приятной тяжестью. Двигаться совершенно не хотелось, как и открывать глаза. Может, ей остаться прямо здесь?
Девушка почти засыпает, когда отчетливый шум, донесшийся откуда-то из коридора, заставляет ее встрепенуться. Чиркен вернулся?
Она встает из-за стола и выглядывает из комнаты, приоткрыв скрипнувшие створки дверей. Этот скрип наждаком проходится по сонному сознанию, и Сабина ежится. В передней никого нет. Шум повторяется, на этот раз он звучит как удар и доносится со стороны западного флигеля. Девушка замечает, что дверь туда приоткрыта и легко качается на сквозняке. Она стремительно проходит по коридору и останавливается возле двери в комнату Тимура. Прислушивается, донесется ли еще какой-то звук, но дом вновь стоит погруженным в тишину.
Сабина аккуратно стучит костяшками пальцев по двери в спальню своего подопечного.
– Тимур, – тихонько зовет она. – Все в порядке?
Ответ с той стороны не приходит. Девушка какое-то время колеблется, положив ладонь на латунную ручку двери, не решаясь войти. Вдруг до нее доносится настоящий грохот, и идет он явно изнутри. Более не медля, она уже в полный голос предупреждает:
– Я вхожу, – и дергает нагретую ее теплом латунь.
Внутри так же темно, мрак разбавляет только тусклый свет, льющийся от незадернутого шторами оконного проема. Сабина видит распахнутое окно, створки которого под порывом крепкого ветра с очередным оглушающим громыханием бьются о раму, заставляя стекло слабо дребезжать. Она торопится закрыть его, чувствуя, как воздух с силой бьется о лицо, путая распущенные волосы и задувая под капюшон. Убедившись, что запор сработал как нужно, девушка пятится назад и спотыкается об оставленную у кровати коляску, в последнее мгновение успевая опереться на кровать. До нее не сразу доходит, что в постели никого нет.
Тимур!
Она спешит к выключателю, и пару секунд спустя комната озаряется кольнувшим глаза светом. Никого. Ванная отвечает такой же пустотой.
Сабина сглатывает подступающую тревогу, ощущая, как слабость подбирается к кончикам пальцев. Она помнит рассказы Чиркена о том, как его сын уже не раз пытался сбегать из дома, и что последовало за одним из таких побегов.
Ее взгляд притягивается к оставленной коляске. Как бы он смог сбежать, когда даже ходить не может?
Девушка выбегает из комнаты и, проверив весь второй этаж, возвращается на первый. В доме абсолютно пусто. Забыв о том, что Чиркен решил остаться в охотничьем домике, она кидается к нему в спальню, ожидаемо не находя там ни мужчины, ни собак. Сабина наудачу пытается дозвониться, но вызов не проходит.
Она быстро переодевается и когда оказывается снаружи дома, кромешная темнота слепит ее, заползая в глаза и сворачиваясь в расширенных до предела зрачках. В ее голове бьется единственная мысль, что Тимур не может быть далеко. Но как давно его на самом деле нет в комнате? Девушка включает на смартфоне фонарик и методично проходится вокруг дома и пристроек. Может парень быть где-то там? Она пробует дверь на одной из них, но она оказывается запертой, как и остальные. Ветер все больше крепчает, и ей в лицо прилетает облетевший лист, заставляя вздрогнуть от неожиданности – в какой-то момент ей показалось, что на нее летит птица. Становится резко неуютно, возникает ощущение чужого взгляда на ней. Стоя с фонариком, подсвечивающим ее силуэт, Сабина испытывает желание скорее скрыться обратно в дом, только бы не оставаться здесь, рядом с давящей громадой леса и окруженной беспроглядным мраком, из которого на нее, кажется, смотрят тысячи невидимых глаз. Однако сначала ей нужно убедиться, что Тимура действительно нет поблизости. Затем она попробует найти охотничий домик – могло ли быть так, что Чиркен забрал сына, не предупредив ее?
Девушка принимает решение ненадолго вернуться, чтобы захватить с собой что-то в качестве оружия для собственного спокойствия, убеждая себя в том, что ей может повстречаться ночной хищник, и старательно гоня мысли о настоящей причине ее тревоги. Она уже разворачивается, когда очередной порыв ветра доносит до нее отдаленное рычание двигателя или чего-то, очень на него похожего. Все еще чувствуя настороженность, Сабина выключает фонарик и, отойдя за боярышник возле одной из пристроек, напряженно вслушивается, пытаясь разобрать посторонние звуки. Шоссе пролегало слишком далеко отсюда, чтобы услышать случайно проезжающую машину. Кто-то направлялся к поместью.
Когда рокот становится отчетливым и более слышимым, он неожиданно стихает. Тучи расходятся, и лунный свет пробивается сквозь образовавшуюся брешь, позволяя девушке различить абрисы деревьев и даже серебристые блики луговой травы, блестящей от ночной росы. Она вглядывается в ту сторону, откуда тянется подъездная дорога и наконец обостренное восприятие ловит какое-то движение. Плечи сковывает железным обручем, ускоряя дыхание и пронзая позвоночник острой вспышкой адреналина. Силуэт не похож на человеческий, скорее, он принадлежит крупному зверю.
Неужели медведь? – гадает Сабина, просчитывая свои дальнейшие действия. Она знала, что эти хищники могли быть очень быстрыми, у нее может не получиться добежать до входа в дом, если привлечет звериное внимание. Остаться на месте и не подавать признаков жизни, пока животное не уйдет? Тоже рискованно, но лучше, чем ничего.
Однако, чем ближе приближается фигура, тем яснее становится, что это вовсе не медведь, а человек. За собой он катит мотоцикл, который и сбил девушку с толку, порождая во взбудораженном сознании образ зверя. На голове идущего мотоциклетный шлем, но ростом пришелец явно выше Чиркена. Он проходит, не останавливаясь, и отправляется дальше по дороге, уводящей за дом. Девушка, игнорируя боль в разбитой губе, закусывает согнутый палец, пытаясь решить, что делать дальше. С одной стороны, было бы разумнее остаться здесь и спрятаться внутри, с другой – незнакомец двигался в сторону гаража, где Чиркен обычно оставлял машину, а Тимура она так и не нашла.
Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Сабина несколько успокаивает сумбурный поток мыслей. Мужчина – а это был, несомненно, мужчина – не знает о ней, но сам может представлять опасность – о визите гостей хозяин дома ее, по крайней мере, не извещал. Лучше, если она будет иметь представление о его действиях. Просто посмотрит издалека и, если что, успеет незаметно вернуться к дому.
Направившись вслед мотоциклисту, девушка старается ступать как можно тише и держаться около кустарников и деревьев, чтобы при случае затеряться между них. Чтобы не споткнуться, она не отрывает мысок стопы от земли, мягко огибая попадающиеся камни и сухостой, из-за чего движется еще медленнее, к тому же влажную после грозы землю успело проморозить, и она местами покрылась ледяным настом. Когда Сабина выбирается к гаражу, посторонний заводит свой мотоцикл внутрь через проем приоткрытых роллетных ворот. Посторонний ли? Действия мужчины имели смысл, только если он сам был здесь хозяином, а не гостем. Почти сразу внутри загорается свет, освещая часть внутреннего убранства гаража и пробиваясь наружу широкой полосой. Девушке со своего места видно лишь нечеткую человеческую тень, то и дело изгибающуюся в причудливых искажениях.
Детали происходящего складываются в ясное и очевидное объяснение, но догадка слишком обескураживающая, чтобы сразу принять ее на веру. Однако, когда пришелец выходит в поле видимости Сабины, мысль приобретает завершенность. Мотоциклетного шлема на нем уже нет, и девушка отчетливо видит пряди темных волос, спадающих на белеющую в свете ламп кожу, и знакомый профиль словно выточенного рукой скульптора лица.
Это, без всякого сомнения, был ее подопечный, пропажу которого получасом ранее она обнаружила по чистой случайности. И он явно не испытывал сложностей с тем, чтобы свободно стоять и передвигаться.
Сабина чувствует, как отпускает сжатая под ребрами пружина, но не торопится выходить к Тимуру. Хорошо, что это не какой-то случайный человек с неизвестными намерениями – возможно, недобрыми, однако вопросов становится только больше.
Как давно он оправился? Почему скрывал, изображая больного? Как много раз до этой ночи уже незаметно покидал поместье, а она и не знала, спокойно видя сны в своей комнате? И совпадение ли, что его отец вместе с псами сегодня остался ночевать в другом месте, или парень специально выбирал такие дни, чтобы незаметно исчезать из дома? Ведь, будь в поместье Виз и Ареш, ему было бы непросто выбраться без шума.
Тимур, между тем, выходит из гаража, держа в руках что-то, замотанное в плотный пластиковый мешок. Он выключает свет и что-то нажимает на боковой панели ворот. Роллет медленно задвигается обратно, закрываясь, а юноша идет в сторону Сабины. Она задерживает дыхание, пятясь назад, под укрытие кустарника, уже не казавшееся таким надежным. Неужели ее заметили?
Однако, не доходя пары десятков метров до нее, Тимур сворачивает в перелесок. Дорогу себе он подсвечивает фонариком, чьей мощности хватает, чтобы осветить только ближайшие несколько метров. Поколебавшись, девушка решает отправиться следом. Должна быть причина его скрытности, и она предпочтет эту причину знать.
Идти, ориентируясь только на подсвеченный в десятке метров силуэт, становится сложнее. В этой части леса деревья растут все более кучно, и плотные кроны пропускают совсем мало лунного света. В какой-то момент под ногой Сабины ломается ветка. Сердце ее замирает, а затем начинает дрожать в судорожном ритме, отдаваясь гулом крови в ушах. На подгибающихся ногах она спешно опускается к земле, прячась за кустом можжевельника, когда Тимур резко разворачивается, всматриваясь в темноту, оставленную позади. Тусклый луч фонарика мелькает у нее над головой, блеснув в глаза мимолетной вспышкой, и девушка прикрывает веки, вслушиваясь в образовавшуюся тишину, нарушаемую только шелестом листвы и отдаленным уханьем ночной птицы. В нос ударяет запах дымной смолы и чего-то древесного, и голова кружится, заставляя опереться ладонями об укрытую холодной хвоей землю. Впереди вновь раздаются шаги, и девушка открывает глаза, следя за удаляющейся спиной юноши. Она выдыхает и, осторожно поднявшись, двигается за ним. Что ее так испугало в возможности быть обнаруженной своим подопечным? Да, он многое от нее скрыл, но разве он может нести для нее угрозу? Ей трудно найти ответ на этот вопрос.
К ее удаче, через несколько десятков метров Тимур, наконец, останавливается на небольшой прогалине и, опустившись на колени перед грудой каких-то сваленных веток, проталкивает мешок между прутьев внутрь. Сабина гадает, выбрал ли он случайное место, или же был какой-то ориентир, о котором она не знает.
Девушка решает, как быть. Она могла бы дождаться, пока юноша уйдет и проверить, что он спрятал. Но как ей после этого возвращаться в дом, чтобы остаться незамеченной? Проклятая лестница на второй этаж вечно скрипит. Нет, она должна оказаться в спальне раньше, чем вернется Тимур. А путь сюда она попытается позже найти при свете дня.
До дома она действительно добирается быстрее подопечного и, спешно стянув ботинки и пальто, под которым была все в той же пижаме и худи, спешит наверх. Когда Сабина уже закрывает дверь своей комнаты, то вспоминает, что оставила свет в библиотеке включенным, но спускаться обратно уже поздно – внизу слышится едва различимый стук. Она напряженно вслушивается в образовавшуюся после тишину, пытаясь различить шаги или что-то еще, но в доме оглушающее тихо. Скрип со стороны лестницы становится неожиданностью, он бьет по нервам, прокручивается в животе, завязываясь солнечном сплетении болезненным клубком. Девушка, пытаясь совладать с потерявшими чувствительность руками, кое-как прикрывает дверь и проскальзывает в холодную постель. Она едва успевает утихомирить сорванное дыхание, когда слышит, как дверная ручка медленно начинает проворачиваться. Щелк. Этот звук гладит наждаком разгоряченную кожу, пробуждая сомн мурашек, разбегающихся будоражащей волной.
Кто-то заходит внутрь, Сабина понимает это только по чужому еле слышному дыханию. Ее собственное учащается, и она начинает отсчитывать про себя, чтобы успокоиться. Все вдруг кажется неправильным, нарочитым, и эти ее попытки притвориться спящей, и разлившееся незримой угрозой безмолвие.
Матрас проседает под тяжестью опустившегося на него тела. Губы девушки пересыхают, и она с трудом подавляет потребность сглотнуть, чтобы избавиться от зарождающегося в скребущем горле зуда. Усилием Сабина заставляет грудь вздыматься мерно и редко, как у спящего человека, а лицо оставаться мягким и расслабленным, но с каждой секундой это становится все невыносимее – легкие разрываются от необходимости скорее сделать вдох, каждый волосок на теле будто бы превращается в высоковольтный оголенный провод.
Еще немного, – уговаривает она про себя, ожидая, пока незваный гость покинет ее спальню. Однако тот не торопится. Она чувствует, как чужая рука касается ее волос, пропуская их через пальцы, вызывая натяжение у самых корней, расползающееся сладким ядом. Еще и еще, превращая секунды в бесконечное и тщетное ожидание, и, в конце концов, тело девушки устает прятать напряжение.
Сабина не замечает, как, убаюканная легкими прикосновениями, погружается в сон.
***
Она просыпается непривычно поздно для себя, голова тяжелая и неповоротливая, пока девушка с трудом поднимается с кровати. Контрастный душ помогает немного освежиться, и когда она спускается на первый этаж, почти ничто в ее облике не выдает сложной ночи. «Преимущество молодости», как говорила в таких случаях Любовь Григорьевна.
Сабина так и не навестила ее, когда была в городе, хотя до этого планировала. Все произошедшее навалилось так сумбурно, что это совершенно вылетело у нее из головы. При воспоминании о вчерашнем дне внутри вновь образовалось тянущее чувство, совершенно непереносимое. Ей нужно так много обдумать.
Внизу стоит ароматный запах ванили и корицы, и девушка следует за ним как за белым кроликом.
На кухне хозяйничает Чиркен. У входа разлеглись псы, забившие хвостами при ее появлении. Мужчина оборачивается на ее шаги и дарит приветливую улыбку, после чего возвращается к тому, чем занимался до ее прихода, – смазывает горячую, только вытащенную из все еще пышащей жаром духовки выпечку белым кремом. Его волосы, как и у нее, чуть влажные и зачесаны назад, оставляя чуть вьющиеся пряди у ушей. Сейчас, в дневном свете, становятся отчетливее видны обычно незаметные морщины на его лице, выдающие возраст, но это, пожалуй, только придает ему выразительности. Хотя они с Тимуром и не были родными по крови, было у них что-то общее, что проглядывало в повороте головы, мимике, жестах. Девушке нравилось бывать в музеях, и она, бывало, подолгу стояла перед картиной или скульптурой, изучая со всех сторон, находя скрытые детали. Всякий раз при взгляде на отца и сына у нее возникло такое же желание, будто было в них что-то, недоступное зрению сразу, что-то, что нужно было отыскать, проявить как изображение на фотопленке.
– Вы недавно вернулись? – спрашивает Сабина, когда мужчина приглашает ее присесть за стол, пока он заканчивает заниматься завтраком. Она не знает, как еще начать разговор о том, свидетельницей чему стала.
– Нет, я вернулся сюда вечером, просто лег раньше, чем вы с Тимуром закончили.
Девушка чувствует, как заготовленные слова пропадают, растворяются в непонимании, потерянности, кода она слышит ответ Чиркена. Она точно знает, что его спальня была пуста этой ночью.
Он лжет точно так же, как лгал и его сын. Зачем?
Не успевает Сабина додумать появившуюся мысль, как слышится шуршание резины, и на кухню заезжает на коляске сам Тимур. Только тут ее догоняет осознание всех тех небольших деталей, которые она прежде понимала совершенно неверно. Якобы потеря чувствительности без возможных причин в анамнезе, прекрасная сохранность мышечного тонуса, отсутствие коморбидности… Все это время она подозревала, что проблема подопечного может быть психогенной природы, что он бессознательно просто не хочетвставать с инвалидного кресла. Однако совершенно упустила из виду возможность симуляции. Оставался главный вопрос – зачем? Тимур давно вырос из возраста, когда это могло быть просто прихотью трудного характера, да и не похож он на человека, который стал бы заниматься сущими глупостями.
Юноша кивает отцу и посылает ей скупую улыбку. Он выглядит уставшим гораздо больше, чем она, под глазами залегли тени, склеру глаз разбавила тонкая сеточка лопнувших кровеносных сосудов, придавая его облику декадентскую изможденность. Чиркен придвигает ему с Сабиной блюдо с булочками и разливает по чашкам исходящий паром чай – кофе по утрам здесь пили редко. Обычное утро обычного дня. Стоит ли ей разбивать эту безмятежность?
Мысли кипят внутри как в чане горячего масла, но никакой домысел, приходящий на ум, не в силах объяснить ей происходящего. Становится ясно только одно – ей не стоит спешить и выкладывать все, что видела этой ночью. Сабина вспоминает ловушки, которые Тимур расставлял для нее на шахматной доске, когда учил играть. Часто бывало так, что она не улавливала цели того или иного его действия до того самого момента, когда было поздно.
«Если какой-то ход умелого противника кажется тебе лишенным смысла, значит, ты уже близка к поражению», – однажды сказал он, и девушка запомнила. Она не знает, что стоит за поведением домочадцев, но что мешает ей это выяснить?
Какое-то время они молча завтракают. Сабина ест осторожно, отщипывая от булки по маленькому кусочку, так как ранка на губе все еще дает о себе знать. Язык загорается под пряностью корицы, но даже потрясающий вкус выпечки не дает ей отвлечься от погруженности в размышления. Ее подавленность замечает Чиркен.
– Ты не против составить мне сегодня компанию? – он мягко улыбается, но глаза сохраняют сосредоточенное выражение. Кажется, что его тоже гложат какие-то тревоги.
– В мастерской? – Сабина растерянно моргает. Напряженная ночь и растерянность от всего происходящего дает о себе знать, подтормаживая реакцию.
Мужчина качает головой и бросает короткий взгляд на сына, сидевшего с опущенной головой и ни на кого не обращающий внимания.
– Я же упоминал, что иногда охочусь?
– Я не умею охотиться, – к ней трусит Виз и бухается возле ее стула. Он трет лапой сильно слезящийся глаз, шерсть на холке лежит неровно, как будто кто-то выдрал оттуда клок. Приглядевшись к Арешу, Сабина замечает, что он тоже выглядит как-то потрепанно. Она ни разу не видела, чтобы собаки враждовали между собой, наоборот, они спокойно ели из одной миски, не соперничали за внимание, вместе могли грызть игрушечную кость. Интересно, что с ними приключилось?
– Это пока и не нужно, – возвращает ее внимание к разговору Чиркен. – Я подумал, что тебе бы понравилось немного пострелять. Хорошо прочищает голову от всего ненужного. У нас здесь неподалеку от гаража оборудовано что-то вроде стрельбища.
Услышав про гараж, девушка тоже на мгновение обращает взгляд к продолжавшему сохранять молчание Тимуру, стараясь не выказать лишнего интереса. Быть может, она невзначай сможет отыскать место, послужившее ему схроном? Это было бы как нельзя кстати, но…
– Стрелять я тоже не умею, только пару раз была в тире, очень давно, – признается Сабина. – Буду благодарна, если дадите пару уроков.
Она говорит искренне. Какое бы замысловатое закулисье не развернулось в поместье между отцом и сыном, все это не могло сравниться с предшествующими событиями и тенью реальной угрозы, которая, возможно, все еще оставалась над ней дамокловым мечом. Если так, то научиться хоть как-то защищаться было бы к месту. Сабина не раздумывала над тем, сможет ли выстрелить в человека. Она и так догадывалась об ответе.
– Отлично, – мужчина выглядит воодушевленным. Похоже, ему понравилась мысль о том, чтобы выступить в роли учителя для нее, и девушка думает о том, что он, должно быть, чувствовал себя одиноко здесь, в отдаленном поместье вместе с нелюдимым сыном. – Тогда переодевайся, а я пока подготовлю все, что понадобится.
***
Ветер бросается в лицо ледяным дыханием наступившей зимы. На фоне серой хмари неба чернеют пики облетевших крон. Пахнет озоном и чем-то железистым, словно вместо льда земля напиталась кровью и теперь стонет, воет далеким гулом снежных метелей, которые обещают прийти на смену волглым туманам и суровым грозам.
Сабина плотнее кутается в новую куртку, оставленную в очередном пакете для нее Чиркеном еще в конце прошлого месяца. Ее прежняя, тонкая и со сбившимся местами наполнителем, была слишком холодной для поздней осени, а продираться в длиннополом пальто сквозь образовавшийся после недавней непогоды валежник было бы, по меньшей мере, несообразно. Парка цвета хаки доходит ей почти до колен, длинная шерстинка, настойчиво выбивающаяся из меховой опушки, то и дело щекочет ей щеку, заставляя поправлять капюшон.
Собак с ними нет. Когда они с хозяином покидали поместье, те оставались у двери Тимура, как было и вчера, когда предстояла поездка в город. Девушка нашла это странным, поскольку, как она уже замечала прежде, псы не отличались расположенностью к нему, и теперь не могла отделаться от мысли, что животным было наказано охранять юношу. Или следить?
Мужчина идет по правую руку от нее, чуть впереди, но достаточно близко, чтобы успеть подстраховать, пока они пробираются через мерзлую хлябь, – в один момент под ногу Сабины подворачивается обомшелый камень. Она поскальзывается, но в последний момент успевает схватиться за вовремя протянутую руку спутника, затянутую в черную кожу перчатки. Прикосновение сильных пальцев несколько успокаивает натянутые нервы.
– Осталось немного, – подбадривает ее Чиркен. Несмотря на плотно набитую торбу за плечами, сам он выглядит полным сил, когда дыхание девушки уже сбилось, вырываясь зыбким облаком. – В такую погоду, конечно, имело бы смысл выбрать место поближе, но там, куда мы направляемся, осталась тренировочная мишень, а на замену нужно время.
– Вы тренируетесь в стрельбе помимо охоты? – спрашивает Сабина, гадая, зачем хозяину поместья мишень посреди леса. И не там ли расположен тайник, который она ищет.
– Это помогает поддерживать навык, – соглашается мужчина. – Но мишень там не только для меня. Раньше на ней занимался Тимур. Мы даже устраивали соревнования между собой.
Он коротко смеется при воспоминании о былых днях, но вскоре его лицо омрачается, и смех стихает.
