– Теперь, конечно, его не заманишь на улицу. Когда он впал в апатию после несчастного случая, я оборудовал стрельбище прямо возле дома, он ведь не потерял ловкости рук, и мог бы стрелять. Думал, любимое занятие его отвлечет, но он и слушать не захотел. Сказал, что хочет тишины и покоя. Прежде он был очень активным, много часов проводил на свежем воздухе. Вставал, не поверишь, раньше меня, а я ранняя пташка. Потом же, когда все приключилось, только и делал, что спал, я его почти не видел в течение дня, поесть даже иногда не выходил. Сейчас, к счастью, все переменилось, и думаю, за это стоит благодарить тебя.
Чиркен смотрит на Сабину с теплотой и помогает ей отряхнуться от налипшей на спину невесть откуда взявшейся в декабре паутины. Девушка стоит, выпрямившись, под аккуратными похлопываниями. Щеки ее чуть окрашены в румянец, но неясно – из-за услышанной любезности или от холода.
– Я ничего не делала, – ей становится не по себе. Правильно ли скрывать от мужчины то, что происходит с его сыном? То, что он солгал о том, где провел ночь, может быть его личным делом.
И знакомство с твоей матерью тоже? – ядовито шепчет внутренний голос, заглушая сомнения. Нет, пока она не прояснит хоть что-то, ничего не станет говорить.
Чиркен рассматривает ее пару мгновений с нечитаемым выражением лица, а затем качает головой:
– Он стал выглядеть как человек, у которого наконец появилась цель, – сказанное сворачивается странным напряжением под ребрами, и Сабина сама не понимает, что заставило ее на миг испытать укол беспокойства. – Все, мы на месте.
Они выходят к большой прогалине, и девушка отвлекается от собственных неясных переживаний. Под редким опадом, нанесенным ветром, проглядывает черная земля. В дальней части стоит металлическая конструкция, состоящая из вбитых в землю металлических жердей и протянутой между ними перекладины, с которой вниз на подвесе опускаются несколько стальных круглых щитов ярко-красного цвета. Неподалеку от места, где они вышли, располагаются пара чурбаков вокруг черного пятна кострища. Ничего похожего на тот вид, который открылся ей ночью.
Чиркен сгружает ношу на один из пней и расчехляет короткое, но внушительного вида ружье.
– Это карабин Тигр. На сильном морозе из него особо не постреляешь – амортизатор промерзает. Но сейчас самое оно, – к середине дня существенно похолодало, и дыхание Чиркена, как и ее собственное, оборачивается белым паром. – Готова?
Сабина подкатывает слишком длинные рукава куртки и смотрит в сторону мишени. Она чувствует неуверенность при виде оружия, но кивает.
Мужчина, коротко улыбнувшись ее сомнению, пускается в дальнейшие объяснения:
– В этих местах удобнее охотиться в стойке стоя, хотя она и не самая лучшая по точности и стабильности, – древостой тут частый, видимость плохая, для выстрела из других позиций получается короткое расстояние. Ноги нужно поставить на ширине плеч, – Чиркен наблюдает, как его ученица с заминкой принимает нужную позицию, и, подойдя, мыском ноги разворачивает переднюю стопу в сторону мишени. – Один носок должен быть направлен на цель, это поможет твоему телу занять нужную позицию. Нужно держать вот так, – раздается тихое клацанье, когда он кладет на цевье винтовки руку, удерживая большим пальцем с одной стороны и четырьмя оставшимися – с другой. – Это уменьшит подвижность кисти при выстреле. Мушка должна быть в посередине прорези прицела, а ее верхняя часть на одном уровне с верхними краями. Не пытайся увидеть отчетливо и мушку, и прорезь, и цель, тебе нужно остановиться на чем-то одном, обычно это мушка.
– Но если я не буду четко видеть цель, разве я смогу поразить ее? – раньше процесс прицеливания представлялся девушке иначе, впрочем, ее опыт ограничивался двумя походами в тир в детстве вместе с Александром. Тогда он еще не отвернулся от нее, напротив, делал все, чтобы получить над ней опеку. Так продолжалось до слушания по делу ее матери, когда все в жизни Сабины совершило очередной переворот, болезненный и опустошающий.
Девушка с удивлением осознает, что давняя обида в это раз не ранит так, как прежде. Она успела прикипеть к Пашуковым, как если бы всегда была частью не просто их дома, а семьи. Да, оба ей не доверяли, как показал вчерашний день и ночь, и она сама не знала, может ли доверять хоть кому-то из них, но все же жизнь в этом месте, оторванном от остального мира, словно отделила ее от прошлого и от людей, которые в этом прошлом были.
– Чтобы достичь того, что далеко, нужно сконцентрироваться на том, что близко, – Чиркен лукаво улыбается, будто зная о ее мыслях, и его ресницы чуть дрожат, затеняя блеск глаз. – Не зажмуривай левый глаз, для начала можешь его просто слегка прищурить. Тебе нужно сосредоточиться только на том, что ты видишь правым глазом, забудь об остальном. Давай.
«Забудь об остальном».
Сабина ждет, пока ее зрение не перестроится и смело жмет на курок. Это оказывается неожиданно труднее, чем она себе представляла. Тогда она давит сильнее, и ружье разрывается оглушающим треском выстрела, больно ударяя в плечо и заставляя ослабить захват. Винтовка падает с онемевших рук, но мужчина вовремя подхватывает ее. Мишень осталась нетронутой, зато на почерневшей сосне в десятке метров позади нее облетает вспученная патроном кора, кружась в воздухе легкой пылью.
– Ничего, с первого раза мало у кого выходит, – утешает девушку Чиркен и, поймав ее нетерпеливый взгляд, понимающе улыбается. – Еще?
– Еще! – охотно соглашается Сабина, чувствуя непривычный азарт. Воздух морозит разгорячившиеся легкие, и тревоги действительно отступают, теряют краски в его холодной сладости.
***
После нескольких часов, проведенных на самодельном стрельбище, девушка совсем не чувствует рук – ей пришлось бесчисленное количество раз поднимать и удерживать карабин, прежде чем стало получаться поражать цель. В детстве ей не довелось посвятить себя какому-то делу просто из искреннего интереса, даже рисование и то привлекало ее из-за возможности провести лишнее время с обычно уставшей и неприветливой матерью. Сейчас же она чувствовала небывалое воодушевление, будто ей открылось разом что-то, знакомое всем кругом, но непонятое, невыученное ею. Она делала что-то без оглядки, что ей действительно нравилось, и как же замечательно это было! Немалую роль в подогревании ее энтузиазма, впрочем, сыграло и то, что Чиркен не уставал хвалить ее за каждый верно сделанный выстрел и подбадривать при промахах. Под конец она почти забыла о своих подозрениях и недомолвках между ними.
Когда солнце остается висеть на три пальца от горизонта, они пускаются в обратный путь. К этому времени воздух промерзает еще больше, и Сабина ежится, пряча лицо в меховой опушке капюшона, а вот ее спутник, пусть и одет был гораздо более легко, никакого неудобства не выказывает. Кажется, он много времени привык проводить на природе, хоть с первого взгляда так было и не сказать – его скорее можно было представить в деловом костюме, чем охотничьей парке.
– Вы давно стали охотником? – интересуется она, думая о том, как вывести Чиркена на разговор о том, что на самом деле ее интересовало, когда мужчина останавливается и поднимает руку в ее сторону, призывая сделать то же самое. Какое-то время он всматривается в землю перед собой, затем прислушивается, прикрыв веки. Вдалеке раздается отчетливый треск.
Сабина осторожно подходит ближе, стараясь не издавать шума, и ждет, осматриваясь по сторонам в поисках потревожившего звука. Животное? Или…
– Возможно, нам удастся не только пострелять, но и добыть ужин, – негромко роняет Чиркен и поворачивается к ней. – Давай сделаем остановку.
Он сгружает поклажу и вновь достает ружье из чехла, проверяя патронник.
– О чем ты спросила? – мужчина продолжает говорить тихо, и Сабина отвечает так же:
– Давно ли вы стали заниматься охотой, – совсем рядом с ними раскинулся густой можжевельник, и она бездумно срывает пару темно-синих ягод. Какая-то мысль, не успев оформиться в сознании, тут же исчезает.
– Меня учил еще мой дед, это было единственным занятием, во время которого мы не ругались в пух и прах. Так что довольно давно.
– Что вы чувствуете во время убийства?
Ее вопрос звучит неожиданно даже для нее самой, и она гадает, то заставило ее задать его. Опять становится дурно. Ей хотелось спросить о другом, тогда зачем, откуда это вырвалось?
Мужчина тоже кажется удивленным и долго смотрит на нее, прежде чем ответить. Взгляд его полон какой-то настороженности, впрочем, совершенно беззлобной. Сабина вообще редко видела его раздраженным. Казалось, вся ярость в их доме досталась Тимуру – вот кто не стеснялся в выражении собственных чувств. Возможно, поэтому она чувствовала большее родство с Чиркеном?
Пауза тянется как лента Мебиуса, замыкаясь в неестественной, невозможной череде смыслов, выраженных без слов.
Должно быть, он вспомнил про прошлое моей семьи, – про себя строит догадки Сабина, чувствуя зудящее огорчение и вновь мучая себя рефреном из «зачем». Разве вчерашнего дня не хватило в создании катастрофического образа?
Возможно, где-то в глубине души ей и правда было любопытно. Хозяин поместья в ее представлении оставался миролюбивым, чутким, в чем-то даже чувствительным человеком, пусть и проскальзывала в нем порой какая-то нарочитость, да и лгал он с самым незамутненным видом, как ей недавно стало известно. Соединить его образ с охотой – занятием, требующим определенного хладнокровия, а возможно и жесткости, – получалось плохо. Вот Тимуру амплуа охотника было бы под стать.
Чиркен, что-то, видимо, разглядев на ее лице, мягко отвечает:
– Охотник занимается добычей зверя, а не его убийством. Воспринимай это так. Кто-то делает это для пропитания, кто-то – в качестве своего рода ритуала.
– Ритуала? – Сабина чувствует облегчение, что он не стал спрашивать о причинах ее интереса.
– Охота – самый древний ритуал из всех известных, – кивает мужчина, вновь к чему-то прислушиваясь, но больше треска не слышится, и он продолжает. – Многие ранние рисунки на скалах, петроглифы, изображают зверей и процесс их загона. Человек в те времена или становился охотником, или погибал. Охота несла жизнь через смерть, неудивительно, что она стала основой для многих верований и обрядов. Как и кровь.
– Но ведь есть люди, которые промышляют охотой в качестве развлечения. Им нравится преследовать и убивать, – тихо произносит девушка, и ее голос падает почти до шепота под конец. Она думает о неизвестном убийце, оставившем для нее свое чудовищное послание. Чувствовал ли он себя подобно охотнику, вышедшему на след дичи, когда выслеживал и убивал свою жертву? Нет, чему эти мысли…
– Ты права, – Чиркен подбирает слова для ответа, искоса рассматривая ее. Голова Сабины отвернута от него, и периферийным зрением девушка видит только смазанный силуэт, искаженные очертания дрожат, превращаясь в гротескные формы. – Они есть, и даже в этих угодьях случается так, что зверя просто бросают, подстреленного или убитого. Я занимаюсь тем, чтобы предотвращать подобные случаи, но не считаю тех людей за охотников.
Он замолкает и вновь поднимает руку, взгляд его направлен куда-то в сторону. Проследив за ним, Сабина и сама замечает в сотне метров от них крупного русака, выглядывающего из-за буревала. Шерсть его местами успела сменить цвет на более светлый, а на бдительно стригущих ушах виднелись черные подпалины. Голова зайца повернута к рассохшейся ели, от которой доносится дробный стук обхаживающего шишки дятла. Сама бы девушка ни за что его не заметила.
Мужчина протягивает ей ружье, не выпуская косого из поля зрения.
– Медленно возьми, только без резких движений, и сними с предохранителя.
Девушка сглатывает, чувствуя, как сухо становится во рту от волнения, поднявшегося внутри как муть со дна потревоженного озера.
– Вы хотите, чтобы я в него выстрелила?
Разве не она недавно думала о том, смогла бы выстрелить в убийцу, случись ей защищать свою жизнь? Но думать – это одно, а сделать…
– Надо с чего-то начинать. Ты сможешь. Это проще, чем кажется.
Одеревеневшими руками Сабина аккуратно перехватывает протянутый карабин и пристраивает его на плечо, продолжая неотрывно следить за зверем. Ее почти полностью скрывает куст можжевельника, и его запах, дурманящий и тревожащий, проникает в кровоток, подгоняя его как всполошенную псом дичь.
Мир сужается до размытого пятна и черной точки мушки. Отрывистое биение сердца гулко отдается в ушах, словно она погрузилась под толщу воды, где все звуки искажаются в далеком преломлении глубины. Она смещает фокус зрения с мушки на зайца. Животное спокойно перебирает лапами, умывая мордочку, но уши продолжают чутко отслеживать лесные шумы. Сабине кажется, что она даже может рассмотреть бусинки заячьих глаз. Как бы это ощущалось, если эти глаза смотрели прямо в ее собственные, прежде чем навсегда замереть в стылой неподвижности?
От этих мыслей к горлу подкатывает комок, и девушка вновь сосредотачивается на мушке. В руки пробирается предательская дрожь, удерживать ружье становится все сложнее. Она чувствует, как к ней наклоняется стоящий за спиной Чиркен. Он кладет ладони ей на плечи, легко сжимая, и опускает голову, слегка касаясь щекой ее виска. Она чувствует, как синхронизируется их дыхание. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Мужчина делает все более долгие и медленные вдохи, и девушка невольно следует за ним, успокаиваясь.
Заяц делает прыжок в сторону, и винтовка в руках Сабины дергается. Палец, лежащий на курке, останавливается в последний момент перед нажатием.
– Тише, – пальцы Чиркена опускаются на ствол оружия и мягко отводят его вниз. Мышцы, получившие передышку, наливаются легкостью, отпуская напряжение. – Еще раз.
Девушка выдыхает и снова поднимает ружье, беря на мушку зверька. Левая рука обхватывает цевье. Щелк. Как только ее зрение размывается, оставляя только черную точку, она ощущает дрожь, прокатывающуюся по позвоночнику. Не давая себе времени на колебания, Сабина размещает палец на спусковом крючке. Щелк. Кожа подушечки указательного пальца чувствует врезающееся давление металла. Щелк.
Она может уловить этот секундный миг, когда движение уже произошло, но слух и зрение еще не успели воспринять происходящее.
Выстрел.
Тело разворачивает вправо, вдавливая плечо в жесткий упор руки Чиркена. Запах пороха опускается дымовой завесой над можжевельником, смешиваясь со сладко-терпким ароматом, будто от кустарника во все стороны расходятся эфирные пары. Он забивается в ноздри, свивается змеей в гортани, выкручивая ее в спазме. Смог тонкими гребнями волн растворяется в воздухе, и Сабина, оглушенная и дезориентированная, больше не видит зверька на прежнем месте. Адреналин растекается по жилам, превращая ее в один пульсирующий комок плоти. Все накладывается одно на другое, теперь девушка узнает место и понимает, что уже была ровно на этом месте вчера, а значит, схрон где-то неподалеку.
– Он… – начинает она и умолкает. Во рту поселяется кислый привкус.
– Сейчас проверим, – мужчина ведет ее за собой.
Зайца нигде нет, только следы крови на прелой листве. Чиркен поворачивается к девушке и достает из-за пояса нож с коротким изогнутым лезвием.
– Золотое правило охоты – раненого зверя за собой оставлять нельзя, – он протягивает ей нож рукояткой вперед. Видя, что Сабина замешкалась, добавляет. – Он будет страдать, его необходимо найти. Хочешь, это сделаю я?
Внутри все переворачивается, перемалывая всполошенные обрывки окровавленных образов в голове. Первое подсознательное желание – согласиться, но это она ранила животное, она и должна была избавить его от мучений. Поэтому, подумав, девушка мотает головой и, переняв нож, молча подается по следу подранка. Ее спутник, пряча улыбку, следует за ней, направляя и подсказывая, как поведет себя охваченная страхом и болью добыча. Сабина слушает его вполуха, сосредоточенная на теряющемся в разноцветье лесных запахов тихой сладко-соленой ноте крови. Иногда ей казалось, она могла бы учуять его как самая алчная гончая, лишь по одной капле, зависшей в воздухе. Конечно, это было не так, но разум все равно достраивал восприятие, обострял рецепторы, обнажая их чувствительность до острого спазма. В больнице ей постоянно приходилось иметь дело с кровью, пусть девушка и не была приписана к реанимации. Всякий раз запах разрывал память, высвобождая наружу болезненные вспышки спутанных картин, когда сильнее, когда слабее. Она привыкла терпеть эту боль, давить ее безжалостно, как насекомое, и в то же время стремилась к ней. Не единожды Сабине хотелось бросить все, больницу, постылую квартиру, город… Но, сама не зная почему, она оставалась и продолжала, продолжала выбирать то, что будет только изводить ее. Было ли это ее способом принести себе еще немного страдания?
Проходит всего пара минут, прежде чем они находят скрывшегося зайца.
Он лежит на валежнике возле канавы с головой, опущенной к наполненной водой рытвине. Его тельце судорожно вздрагивает от частого дыхания, задние лапы беспомощно скользят по земле, не находя опоры. Желтые глаза косят вбок, как если бы животное все еще могло следить за их приближением. Кровь медленно пропитывает светлую шерсть на брюшке. Девушка делает глубокий вдох, пытаясь побороть дурноту.
– Осторожно с лапами, он все еще может нанести серьезные ранения, – предупреждает Чиркен, но более не вмешивается.
Она осторожно протягивает руку и ласково гладит мордочку зверька, закрывает ее ладонью, перекрывая обзор. Смотрит на мужчину. Обычно подвижное лицо сейчас совершенно серьезно. Рот его приоткрывается, словно он хочет что-то сказать, но затем спутник просто качает головой и указывает на нож, который все еще зажат в ее ладони. В его взгляде, обращенном к ней, Сабине чудится почти неразличимый огонек.
Ее глаза опускаются на блестящее лезвие, и внутри закручивается жерло мутного водоворота, в котором все рассудочные мысли тонут, и остается только одно желание. Бежать или остаться.
Девушка присаживается рядом с агонизирующим зверьком и плотно закрывает саднящие веки, когда ослабевшие пальцы нащупывают тонкое горло животного. Второй рукой она обхватывает обе лапы, сжимая, но в них уже нет прежней силы, только остатки бесполезной инерции. Предсмертные хрипы толкаются в ее ладони вибрацией, когда одним быстрым движением Сабина оканчивает мучения дичи.
Глава 9
– Сегодня у нас зайчатина в коньячно-ягодном соусе. Спасибо нашей меткой барышне, – Чиркен посылает учтиво-шутовской поклон в сторону Сабины, и та не в силах сдержать улыбку. Они привычно расположились в столовой. Так же как и в первый день ее приезда, стол сервирован особенно нарядно, и девушка гадает о поводе для подобной торжественности. Тимур не выглядит обескураженным, но она успевает заметить тень сомнения на его лице.
– Вас не было весь день, – в голосе юноши скользит неприкрытая холодность.
– Мы увлеклись и потеряли счет времени, – мужчина кажется полным энергии. Разложив мясо по тарелкам, он вспоминает. – Совсем забыл о сбитне! Он уже должен согреться.
Он выходит, и Сабина остается со своим подопечным наедине.
– Ненавижу, когда он такой довольный, – бормочет Тимур, начиная орудовать приборами и отправляя первый кусок в рот. Движения его отточены, даже изящны, и вновь девушка ловит себя на том, что ей сложно отвести от него глаза. Юноша замечает ее взгляд и перехватывает его своим, исполненным непонятного чувства. – Как впечатления?
– Я еще не попробовала, – она отмирает и тоже берется за вилку.
– Брось, ты поняла, о чем я.
Это было так. Но отчего-то отвечать Тимуру не хотелось. Как будто это значило бы признаться самой себе, что на самом деле ей довелось испытать сегодня. Глубинное, отторгаемое всем ее существом чувство. Это не было страхом или стыдом, или расстройством. Что-то совершенно иное, знакомое отзвуком очень давних дней. Забытое.
Она рассматривает нанизанное на вилку мясо, вспоминает момент выстрела, секунды перед движением ножа. Горячая волна бежит по позвоночнику, обволакивает сжавшееся спазмом горло, давит в легкие, как будто она вдыхает не воздух, а каменную крошку. На силу разомкнув губы, Сабина осторожно кладет в рот кусочек блюда. Уголок рта снова саднит, делая каждое движение болезненным.
Видя, что она не торопится отвечать, Тимур хочет сказать что-то еще, но тут возвращается Чиркен. В руках у него обернутый в полотняную салфетку кувшин с темным напитком, от которого исходит ароматный пар.
– Раньше отец тоже любил брать меня с собой на охоту. Но убивать животных совсем не весело, – смотрит сын на отца с ухмылкой. – Есть ведь более интересные варианты.
Чиркен мрачнеет и одергивает его:
– Тимур! Выбирай время и место для своих шуток. Ты напугаешь Сабину.
– Разве я сказал что-то не то? – недобрая улыбка не сходит с лица юноши, пока он не сводит глаз с мужчины. Затем переводит взгляд на девушку, опустившую приборы и напряженно прислушивающуюся к разговору. – Да и ее не так уж легко испугать. Не так ли?
Сабина видит мелькание белых точек, тонущих в отражении черных провалов его зрачков. Искры высокочастотного тока вспыхивают в солнечном сплетении, заставляя задержать дыхание. Тимур сегодня ведет себя более вызывающе, чем обычно.
– Я бы так не сказала, – тихо отвечает она и возвращает внимание к содержимому своей тарелки. Внутри зудит от нетерпения – ей так и не довелось вернуться в запримеченное место. Теперь отправляться было уже поздно, да и подопечный не оставит ее наедине, судя по настрою – когда ему случалось быть на взводе, он становился крайне требовательным к ее присутствию, словно оно помогало ему успокоиться.
– Оставь это, – еще более твердо повторяет Чиркен, но почти тут же лицо его теряет всякий след недовольства, и он улыбается. – Есть радостное событие, которым я хотел бы поделиться сегодня, – он делает выразительную паузу, прежде чем продолжить. – Думаю, совсем скоро наша семья воссоединится.
Сначала Сабина не понимает, о чем говорит мужчина, но резко потемневшее лицо Тимура наводит ее на догадку:
– Ваша старшая дочь все же согласилась приехать? – она больше не слышала о ней от обитателей дома после самого первого дня приезда, однако слова Гавришкина о визите Чиркена сделали все не столь однозначным. Сабина допускала, что приступ ее матери после того, как та увидела совместную фотографию его детей, мог быть не случаен. Что-то на фотографии – или кто-то – вызвал в ней настоящую панику, и это было еще одной загадкой, ответ на которую ей требовалось найти. Она решает воспользоваться подвернувшимся случаем. – Было бы интересно на нее посмотреть. Может, у вас есть ее фотография?
Улыбка Чиркена чуть плывет, на миг теряя искренность.
– К сожалению, нет, – Сабина не успевает разочароваться, когда следующие его слова заставляют ее вновь обратиться в слух. – Было одно случайное фото, но Тимур удалил его, как только увидел. Напомни, сынок, почему?
В голосе мужчины лишь едва слышимое раздражение, на которое юноша отвечает, не сдерживая издевки:
– Мне не понравилось, как я там получился, – и в тоне его насмешка мешается с отчаянной дерзостью.
– Поэтому я хочу нарисовать семейный портрет, – продолжает Чиркен как ни в чем ни бывало, не обращая внимания на сыновью непочтительность. – Его не удалишь так просто.
– Ты, кажется, принимаешь желаемое за действительное, – резко бросает Тимур в ответ на речи отца, и на его скулах как тина на глади воды проступают желваки, на коже загораются пунцовые пятна. Даже с трудом сдерживаемый гнев не способен обезобразить его, лишь привнося жизнь в неправдоподобно правильные черты лица, превращая эфемерный вымысел в реальность.
В словах юноши вновь слышится тайное послание, предназначенное только Чиркену и никак не ей.
– Ты что-то имеешь против? – сдержанно отвечает сыну мужчина, и уголки его губ устало опускаются вниз. – Мы ведь уже обо всем говорили. То, что наша семья станет больше, не значит, что ты будешь мне менее дорог.
Тимур запрокидывает голову к потолку, несколько секунд рассматривая его, а затем начинает смеяться, сначала тихо, а затем все громче, пока смех не обрывается в один миг. Юноша, успокоившись, переводит недоверчивый взгляд обратно на отца. На губах его лишь тень от улыбки, злой и дикой.
– Вот как ты все вывернул? Я просто ревную любимого папочку к родной дочке? Так что же ты не отпустишь меня на все четыре стороны, раз – как ты там говорил – есть настоящая наследница?
