– Можете всецело рассчитывать на мою поддержку. Когда вы хотите провести тайную встречу гегемонов?
– Сегодня в полночь.
– Сегодня в полночь моё поместье к вашим услугам.
Филострат благодарит Алкесту, покидает довольным андрон. В комнату входит Лай.
– Призрак помогает нам. – Алкеста улыбается. – Лай, ты слышал речи хвастливого недоумка?
– Да, госпожа, слышал я каждое слово его.
– Недоумок, вот беда, не сказал, сколько будет гостей. Мне надо самой догадаться. Подготовь-ка угощений и вина на… скажем, на… десять, десять голодных мужчин. И вино откупори не самое лучшее. Среднего качества им будет вполне предостаточно. Есть ли у нас мёд?
– Мёда горного у нас бочка.
– Ну так добавишь в вино, на своё усмотрение, дабы лишнюю горечь с кислинкой убрать.
– Будет исполнено. – Лай нежным голосом шепчет: – Может быть, мне кратер почистить пастой для серебра? Вижу я черноту на боках.
– Вместе почистим, мне тоже есть что призраку высказать руками.
– Как пожелаете, дорогая хозяйка.
Лай и Алкеста с почтением взирают на тускло поблёскивающий серебряный сосуд в углу комнаты.
Глава 7. Тайная встреча
Полночь. Поместье Менесфея
– Посмотрите, какой восхитительный кратер для вина нам приготовила хозяйка. – Филострат направляется к дальнему углу, но его деликатным тоном останавливает Алкеста:
– Прошу вас ничего не трогать без разрешения в моём доме.
Филострат извиняется, садится на дальнее ложе, спиной к серебряному кратеру. В андрон входят Главк, Кефал и Мидас. Главк бодр и энергичен, Мидас решителен, часто жестикулирует, но вот Кефал откровенно мрачен и вял. Лай вносит приготовленное вино, раздаёт ритоны пришедшим. Алкесте отдельно подносится скифская кружка с непонятным горячим напитком. Филострат воздевает ритон к потолку, громко объявляет:
– Гегемоны филы молодых, поприветствуем нового участника филы, достойную Алкесту! Да здравствует жрица богини Тихе!
Алкеста против «почётного назначения» не протестует. Мужи поднимают ритоны, делают первый глоток в честь хозяйки. Филострат торжественным тоном продолжает:
– Победа близка. Обсудим план действий на завтра…
– …Хватит! Довольно! – прерывает Филострата Кефал. – По твоей воле погибли товарищи. Впору скорбеть, а не строить планы победные.
Филострат поднимается с ложа.
– Чем ты не доволен, Кефал?
– Для чего погибли двадцать два моих товарища? – Кефал упрекает Филострата, глядя тому прямо в глаза.
– Погибли они совсем не напрасно. – Филострат не смущается упрёка, отвечает голосом спокойным. – Полис на нашей стороне. Боем у арсенала мы склонили чашу весов в нашу сторону. Все только и говорят про злонамеренность буле. Магистратов никто не хвалит. Называют на агоре магистратов предателями интересов полиса. Погибших называют отчаянными свободолюбцами. Разве не такого к себе отношения мы добивались?
– Ты знаешь, а я видел, как ты первым ударил дубинкой отца Фаэтона. – Кефал забывает про вино. Его лицо выражает неприятие.
Филострат оглядывается на Алкесту, но дева хранит холодное безучастное выражение лица, спором не интересуется.
– Я не видел в темноте, кто это был. Он назвался стратегом, принялся командовать, угрожать нам расправой.
– Нет, ты видел, кого бил! Рядом я стоял. Пытался тебя образумить. Но ты вырвался из моих рук. Учинил драку. – Кефал обращается к товарищам. Товарищи молчат. Никто из них не готов к разразившейся ссоре. – Филострат намеренно ударил Капанея дубинкой и выбил тому глаз. Капаней не намеревался драться с тобой. Капаней хотел мирно разойтись. Именно так всё и обстояло. Ты убил Капанея! Филострат, тебе совсем не жаль Фаэтона? Ты разбил сердце своему товарищу. Дружище Фаэтон сейчас скорбит и горюет. Ты жестокий человек, Филострат!
– Гнев уйми! Слова подбирай! Не выбивал я ему глаз. – Филострат теряет терпение, бледнеет от гнева, но, сделав усилие, сдерживается. Говорит тихо и твёрдо: – Добрый я человек. Увечье Капанею нанёс кто-то другой. Нас там было с десяток. Может быть, в свалке стратегу наваляли его неуклюжие подчинённые? Нет у тебя доказательств моей вины. Ты болтун, алчущий славы. Ради славы ты сеешь раздор.
– Болтун? Я? – Кефал встаёт. – Какая слава? Какой раздор? Правда тебя раздражает! Я утверждаю, что именно ты, Филострат, и есть истинный зачинщик не только этого проигранного боя, но и прочих безумств. Раздор в полисе восходит не к моим, а к твоим амбициям, и только твоим. Куда ты нас ведёшь, Филострат? С пустякового спора начали, «фила-фила молодых дерзновенная» нам ты говорил, «дружба-товарищество», потом учинил ты драки – все потешались над избитыми голыми магистратами, а вот теперь перешли мы по наущению твоему к кровавым побоищам. Ну и над чем сейчас будем потешаться? Над погибшими товарищами? Или над их похоронами? Путь твой гибельный. Проиграли мы окончательно старикам.
– Для чего ты мне постоянно возражаешь, приятель? – Филострат наклоняет голову. Теперь он походит на разъярённого быка, готового вступить в схватку.
– Больше тебе я не приятель. Не состою я в твоей филе! Гетерия моя достойных мукомолов Александрии не с тобой. Охладись! – Содержимое ритона выплёскивается в сторону лица Филострата.
Кратким мигом позже юношу окатывает светло-рубиновое вино. Раздаётся чей-то громкий «о-ох». Филострат фыркает, мотает головой, идёт на Кефала, драки не миновать. Но товарищей вовремя разнимает Главк, встав горой между ними и выставив в сторону руки. Кефал, не попрощавшись, уходит. В дверях гость возвращает пустой сосуд Лаю. Двери андрона затворяются. Воцаряется гнетущая тишина. Алкеста покидает кресло, подходит к Филострату, протягивает тому полотенце. Филострат утирает вино с лица.
– Пора взять штурмом цитадель, – произносит громко Алкеста. – Какой гарнизон в цитадели?
– Гарнизон слабый. Пятьдесят больных, их по негодности к службе не взял сатрап, – отвечает деве Главк.
– Не пятьдесят. Я подслушал разговор двух гегемонов. В цитадели тридцать воинов и два гегемона. Остальных магистраты переместили в арсенал.
– Остальных – это сколько? – вопрошает Алкеста у Главка.
– Сорок воителей. – Главк отвечает деве как равной.
Филострат, опешив, молчит.
– Немедля этой ночью всеми имеющимися у вас силами берите цитадель полиса. – Алкеста не предлагает, но уже командует, обращаясь к Филострату.
– Кем ты была в Бактрах, красавица? – вопрошает молчавший до того Мидас.
Товарищи дружно оборачиваются к Мидасу, потом к Алкесте.
– Состояла я в филе меридарха Евкратида, – отвечает гордо Алкеста. – Выполняла опасные поручения. Участвовала в отражении нападения на дом проксена Великой Сирии, добывала секретные сведения для филы, пела в хоре сирийском девичьем. Вам тоже стоит поскорей определиться, на чьей стороне окажется ваша фила синих. В цитадели имеется оружие?
Вопрос Алкесты выводит Филострата из задумчивости.
– В цитадели много оружия. Ты права, Алкеста, будем атаковать цитадель.
– Ты предлагаешь нам выступить за Евкратида? – Мидас поднимается с ложа. Смотрит, однако, не на Алкесту, а на Филострата. – Но ведь это государственное преступление. Измена базилевсу карается смертью.
– А что, столичная дева права. – Филострат поднимает правую руку с полотенцем. – Шутки со стариками-магистратами закончились. Добровольно они власть в буле не уступают. Евкратид нам поможет. За меридарха Евкратида! Да здравствует новый базилевс!
– Выступаем против династии? А вдруг сатрап возвернётся от Мараканды? – Главк сомневается, смотрит на Филострата. Филострат обнимает за плечи товарища. Нежно произносит:
– Сатрап не возвернётся. Базилевс сатрапа призвал на подмогу. Полис оставлен нам на разграбление. Бери что захочешь! Хочешь – башню, хочешь – порт, хочешь – цитадель. В буле заседают трусы. Трусы вокруг нас! Разве ты не видишь их страх? Всё получится, вот увидишь, Главк. Цитадель достанется филе синих без потерь. Дерзость – лучшее наше оружие. – Филострат отправляет смущённому Мидасу приподнято-бодро: – И твою гетерию вооружим. Будет у каждого из твоих торговцев по надёжному копью и щиту. То-то будем мы биться с врагом! Не с камнями и парками на агору пойдём.
Товарищи прощаются с Алкестой, покидают шумно андрон. Филострат уходит последним. Шепчет в дверях виновато:
– Извини нас за прискорбную ссору в доме твоём. Приятно поговорить я желал, произвести на тебя впечатление хорошее. Недостойно вышло. На Кефала что-то нашло. Дух безумия в него вселился. Никогда раньше не был одержимым Кефал. Наговорил какие-то несуразности. Сбежал как трус, без поединка. Прости его и нас. Ты великолепна, Алкеста!
– Кефал пожалеет об оскорблении, тебе нанесённом, – гордо отвечает Алкеста.
Гости уходят, за воротами раздаётся стук копыт.
– Алкеста, что прикажете делать с угощением? Два запечённых барашка остывают. – Лай виновато указывает в сторону кухни.
– Знаешь ли ты, где расположены мукомольни Кефала? Верно, где-то рядом с ними должны быть и мучные склады? – Алкеста тянется к кошельку на ремне. Жест хозяйки не остаётся незамеченным для управляющего.
– Саботаж или диверсия? – вопрошает загадкой Лай.
– Поджог. – Алкеста развязывает кошелёк и достаёт монеты. – Хорошо ли горит готовая мука?
Лай выставляет вперёд левую руку. Алкеста поднимает брови.
– Не стоит, хозяйка, с оплатой. Монеты мне не нужны. Мне нужна свобода. Ради свободы я готов на всё.
Хмурый Лай уходит к конюшням, там у стойл отбирает троих мужей, и они вчетвером седлают лошадей. В руках у каждого из рабов по три заготовленных неподожжённых факела. Лай берёт с собой огниво и кувшин с маслом. Четыре тени покидают поместье Менесфея.
Алкеста обращается к оставшимся рабам:
– Выставьте столы во внутреннем дворе. На них расставьте посуду. Двух барашков держите горячими. Как вернутся наши, меня позовите.
Хозяйка поместья поднимается по лестнице с серебряным канфаром. Половицы под её ногами не скрипят.
В середине ночи Алкесту вежливо будят две служанки.
– Вернулись? – Алкеста вскакивает, так, словно бы и не спала.
– Да, хозяйка, – смиренно кланяется служанка, протягивает деве гиматий, носки и сапоги.
Быстро надев на босые ноги короткие изящные сапоги, Алкеста в одном чёрном хитоне спускается по лестнице. Спускаясь, Алкеста считает собравшихся. Внизу стоят Лай и трое уехавших с ним, позади них прочие рабы. В руках Лая и мужей, отобранных им, нет факелов. Никаких следов ранений не имеется. Алкеста успокаивается, с середины лестницы спускается уже медленно. Служанка догоняет хозяйку, накидывает на её плечи гиматий.
Лай улыбается, оборачивается назад, обводит руками мужей.
– Никто не убежал.
Рабы улыбаются. Улыбается и хозяйка.
– Лай, скажи, у нас в доме имеется оружие? – Во дворе холодно. Алкеста с головой укутывается в гиматий.
– Как ему не быть. Имеется. Попрятали мы оружие от магистратов. Дабы они не изъяли на нужды филы синих.
Алкеста молчит, ждёт продолжения.
– Вам огласить опись военного имущества?
Алкеста кивает.
– Менесфей ждал нападения. Кого? Воров, как он мне пояснял. Но не воров боялся Менесфей. Буле каждый день проклинал на закате. Заготовил хозяин, простите, бывший хозяин дротики, пращи и камни, копья и кинжалы, пару луков и две сотни стрел тростниковых к ним. Нас заставлял с оружием регулярно после трудных работ упражняться. Лично Менесфей надзирал те упражнения. Наказывал строго за нерадение. Часто мокрыми розгами лично порол за конюшней. Мне тоже иной раз доставалось. Приговаривал при наказании: «Оружие – это свобода». Обучены мы не хуже лёгкой застрельной пехоты.
– Нападение произошло? – интересуется Алкеста.
– На моей памяти ни единого раза. – Лай недоумевающе смотрит на столы и посуду, но вопросов не задаёт.
– Пехота моя застрельная! Достаньте оружие, что попрятали, и упражняйтесь как раньше. Лук один отдайте мне. Кто был лучшим из вас по части лука?
Лай кивает кому-то позади Алкесты.
– Я лучшая с луком, дорогая хозяйка.
Алкеста оглядывается назад.
– Полидора имя моё. – На Алкесту взирает снизу вверх скромная дева лет четырнадцати.
– Ты? – Алкеста придвигается ближе к служанке. – Ты умеешь управляться с тугой тетивой? Сними платок.
Большие серые глаза – единственное украшение сильно загорелой девы. Служанка покорно снимает платок, появляются светлые, соломенного цвета, чистые волосы, очень коротко остриженные.
– Почему у тебя такая причёска? Только гетеры носят такие.
– Хозяин так захотел. – Полидора избегает смотреть Алкесте прямо в глаза. – Волосы ему цветом не нравились. Пеплом волосы посыпал. Из дома на солнце, в самое пекло, без платка выгонял. Напоминала я хозяину дочь ушедшую. Горевал Менесфей о семье. Чернота его утешала.
– Менесфей в гробу обитает. Здесь всё отныне только моё. Чернота меня не утешает. Чернота меня злит. Отрасти волосы по грудь. Кутай лицо по глаза в белый платок. Меньше на солнце бывай. Кожу свою отбели. Я так хочу. Как станешь белой – напомнишь мне подругу столичную. Нарисую тебе на щёки веснушки для полного сходства. Лай, второй лук отдай Полидоре, пусть упражняется с ним. Высоты не боишься? С крыши стрелы по мишеням пускай. – Алкеста подходит к столам. Постукивает по ним пальцами ритмично. – Накрывайте столы! Где барашки? Где лепёшки? Выносите угощения от филы синих для вас.
Служанки убегают на кухню. Алкеста садится во главе стола. Лай шепчет ей на ухо:
– Горят склады и мельницы Кефала.
Хозяйка молчит, никак не проявляет чувств. Лай бледнеет, кусает губы, давит в себе обиду. Рабы расставляют еду на столе. Алкеста первой отрезает себе кусочек от бедра. Управляющий принимает от хозяйки нож, продолжает разделку туши. На тарелке у каждого из рабов появляется кусок мяса. Служанки разливают в кофоны похлёбку. Алкеста произносит короткую молитву в честь «богов и духов, что помогают людям в делах праведных». Пиршество открыто. Рабы шумно благодарят «щедрую благонравную хозяйку», поздравляют друг друга с «достопамятным событием». Но едва участники доходят до середины наваристой похлёбки, как в ворота поместья стучат. Навплий резво убегает к воротам и возвращается с каким-то почерневшим от гари мужем с кнутом в руках, по виду эллином, по занятиям, очевидно, надсмотрщиком. Алкеста поднимается из-за стола. Эллин приветствует деву в чёрном, обращается к ней уважительно:
– Простите, что отрываю вас от утренней трапезы, не видели ли вы, случаем, поджигателей?
– Каких поджигателей? – Алкеста непонимающе морщит лоб. – Каким случаем?
– Мельницы и склады Кефала подожгли люди лихие.
Алкеста шумно горестно выдыхает, прикладывает ладони к щекам, раскачивает головой из стороны в сторону. Сочувствие делает вестового разговорчивым.
