–
.
Свои же глаза, уши, губы и руки с ногами… как и чуть ли не целиком же и тела… у них всегда ведь были внизу. И все, что было же нужно им, мы сами же им буквально поднимали, доносили и приносили. Позволяя не делать лишних телодвижений
… Но вот если они сами спускались – то это точно происходило что-то экстраординарное и из ряда вон выходящее… И конечно же! Сами же тогда уже и вмешивались. Разводили по углам и сторонам. Поднимали и судили… Когда у себя. Когда и при всех. Что-то вроде и старой доброй порки или же казни прилюдно. Еще тех времен. Но и на наше же время.
А мне же – еще хуже! Сравнивая все это с тем и этим фоном… Вроде бы и одно и то же. Но… Нет. Каждый раз это было будто по-новому. По-другому и иному. Не сказать, что еще кровавей и кровожадней с каждым разом. Но… Страшно красиво! Определенно. Настолько же восхитительно, насколько и пугающе… Что-то вроде и реакции на ядерный гриб. Опять же, не знаю – лично не видела. Уберегли и упасли.
. И слава… Совету. Но и… красиво же! Как и страшно. Все и сразу… И вдвойне!.. А на волне адреналина от понимания конца и что ты не можешь с этим ничего поделать… Что делают другие, не ты… А ты можешь разве что не попасть под горячую руку и волну… И лишь смотреть… Не говоря уж и о живности и выживаемости лишь сущностей в этом всем – при ядерной взрывной волне… Да и о возможном перерождении – если говорить о суде… Еще и втройне! Положительно же и отрицательное захлестывает одновременно и враз. Не хуже и тех же самых все грибных волн…
…они всегда были с иголочки и в классических костюмах… Будь то двойки или тройки… В белом цвете или черном… С галстуком или бабочкой… С жилеткой или без… С лакированными туфлями или ботинками… А поверх них – уже длинные накидки с капюшонами. Полностью скрывающие их тела и головы еще одним слоем ткани. Кисти же их так же прикрытых рук были прикрыты еще и тканевыми короткими перчатками. С прорезями для четырех пальцев, без большого, на каждой кисти. Все как… и у приближенных же к ним. Но уже в их случае, правда, без накидок. Вроде некоторого послабления, но в то же время и грани, некого и градуса понижения
.
В случае же с нами и внизу, в разрезе и все той же одежды, мы недалеко и ушли от смешения и полукровия себя как видов. В ней, как и во всем, но уже и окончательно, посмешались все цвета и стили. Что уж говорить – сама одежда посмешалась, в принципе. Ведь, по сути, и не имела такого особого значения. Как и смысла. Не было и никакой же особой цели выделиться и разделяться. Отделяться!.. Что-то подобное было же в детстве и отрочестве. И при самих же… любых учебных заведениях! Да как и сейчас, собственно. Кто-то отлынивал от формы, как и от сменки, а кто-то их и соблюдал. Особо придерживаясь их! Соответствовал общепринятым нормам и госту… Лишь неким формальностям и галочкам.
Как снаружи – видом и телом. Так и внутри – энергией и душой. Будто уже и готовясь к юности и взрослой жизни. Где это уже и не столько бы спрашивалось, сколько заставлялось и понукалось. Вменялось и требовалось. Но тут уж ничего не поделаешь и ничего не попишешь: «Назвался средним приближенным или высшим членом Совета… прошел обращение-инициацию, отбор и повышение… полезай в… Совет».
Стоит ли снова говорить, если уж и не повторять,
что равновесие и баланс должны были сохраняться во все времена и во веки веков? Думаю, нет.
.
Как и сам мир! А к нему уже свобода и счастье, любовь и покой, уют и гармония… Что бы ни происходило и где бы кого ни было больше или меньше. Будь это законно или нет, урегулировано или нет… Но да! Особенно во вторых… и по всем же вторым случаям! Хоть что при переизбытке, хоть что при убытке… В любом же из трех видов и в их смесях… Совет просто лояльнее… Да, гораздо лояльнее, чем обычно… Относился к союзам-смесям видов. Где бы ангелы или демоны, в смеси и с человеком впоследствии успешно пополняли бы ряды почти что чистокровных. Выбрав скорее да и точно же сущность, нежели и обратное, в данном же случае. И где бы были смеси сущностей. Что сначала могли воспитаться своими же отцами и прививаться от них теми или иными взглядами на жизнь. А после… и от другого отца! Или от себя… но уже и с другими – взрослыми взглядами. При самом же взрослении и окончательном выборе стороны. К чему бы энергия и душа поболее лежали. Несмотря и на свою же половинчатость. Вроде того что… Ок! Был ангел – стал демон. Был демон – стал ангел. Полностью перепрошив и обновив себя. И вроде как. И на два фронта! Побыл тем – поделал что-то на благо же себя и всех. Тем же равновесию и балансу! Переметнулся – и делаешь то же самое. Только уже на другой стороне и по-другому. С той же целью, но уже и другими средствами! И ты, конечно же, можешь спросить: почему именно на смеси такой упор? А я отвечу: упора как такового на самом-то деле и нет. Просто для чистокровных и запретов как таковых нет. И не было. Как и ограничений – что по союзам, что по демографии и рождаемости детей. И нет, дело не в евгенике. Дело в расчете! Да. Так просто и банально. Ра-ци-о-наль-но. Это равновесие и баланс, детка. Гармония! А что хуже, что лучше, опять же, реши же и для себя сам. Не хотелось детской полукровности? Нет. Не хотелось перенаселения и из-за нее же в том или ином виде. Пусть и на пол. И даже временно. Тем более! С кровными проще, да. Но и с ними же в том же понимании сложнее. Ведь их уже и не перевербуешь в случае чего. Они будут подтверждаться и повышаться в своем. Там будет оставаться все без изменений. Не считая и количества, как и качества, пополнений и заполнений убыточных дыр по тому или иному виду…
Но не стоит забывать и о тех же, все тех же самых равновесии и балансе, и что где убыло – там и прибыло. Как и наоборот! Но важнее же тут чуть больше как раз таки первое. Где количество же одних восстанавливалось и росло, а затем и поддерживалось наравне с уменьшением же других. Практически что и за счет тех, кто поспособствовал расходу первых соответственно. А что насчет второго? Беззаконный и неурегулированный переизбыток имел тоже свои минусы. Наравне с главным и основным, тем самым перенаселением одной из сторон, еще и законное его уменьшение и приведение в норму. И казалось бы, да? Там уменьшение численности значилось как подрыв равновесия и баланса… Беззаконное насилие… Доведение до вреда здоровью и даже смерти… Чуть ли не расизм и холокост! А здесь? Законная мера урегулирования! И главное – везде закон. И что там, что не там – все же законно. Законный закон прям! Как бы и ни тавтологично… Не захотел или не смог вовремя (а лучше заранее и до зачатия или на крайний случай в процессе и на момент формирования) отчитаться и внести ребенка в реестр равновесия и баланса через бланк рождаемости? Плати! Им же – ребенком. Внеся его уже в бланк смертности. Хотя… нет! Зачем? Еще и дважды. Да-да. Тебя не затруднили. И сделали все, как и внесли же уже за тебя. И как бы… вроде бы… там и там же – убийство! Только в первом случае – с умыслом самого же убийства… И может, даже с тем же самым возможным желанием сравняться… А где-то – и вырасти в численности!.. А во втором – просто жить. Дать жизнь и жить же ей. И да, может, и с тем же желанием, как бы скотски и меркантильно это ни звучало, родить втихаря и сделатьсмету. Но и все-таки же… Жизнь! И жить. Разница же есть. Но и она несущественна. Если прирост, как и уменьшение, незаконный… Незаконный!.. то под одну линейку. Ведь если доходило до убийства – доходило до убийства. Все просто! Будешь предан – будешь предан. Предал равновесие и баланс – предал и Совет. Получи и распишись!.. И да, брали, конечно, количеством. Но добирали ли качеством в том же случае и в то же время? Вот это уже хороший вопрос…
****[2 - Жизнь (настоящее будущее).]
Женский испуганный визг, мужской злой рык и с десяток разгневанных гудков автомобилей, под скрип шин колес с запахом паленой черной резины и скрежетом металла серого матового корпуса автомобиля от резкого маневра и выезда на встречную полосу разбили минутную дневную тишину, повисшую в сером кожаном салоне на дороге в центре города. Ту самую тишину, что до этого перебивалась лишь разве что ревом моторов других машин снаружи. И потрескиванием бумаги с тлеющим внутри табаком мужской сигареты, сомкнутой меж узких мужских губ, внутри. С мерным же шепотом под нос от чтения, когда не выходило про себя.
И как окажется после, эта самая машина с комментарием все того же женского фальцета «под управлением маньяка», последней модели BMW, на достаточно высокой скорости почти влетела в молодую темноволосую девушку двадцати – двадцати пяти лет. Переходившую-перебегавшую серое дорожное полотно со сплошной белой разметкой. Без прерывистых же ее участков для разворота или обгона. А что еще важнее – без зебры для перехода. И соответственно в никак неположенном для этого месте. И почти что была сбита ей, как и порывом ветра, поднявшим из-под колес волну мелкой гальки и сухой грязи, разнося их брызгами сухого же фонтана во все стороны. Но водитель, молодой рыжий парень ее возраста, вовремя успел вывернуть руль и уйти от столкновения. Правда так же, как и выехать из своей полосы. Но, как вылетел из нее, тут же и влетел обратно, спустя секунд пять-десять, через все те же самые две сплошные возвращаясь на свою полосу и в свой же ряд. Продолжая и дальше следовать своему отлаженному маршруту. При этом лишь два раза оторвавшись от чтения: чтобы глянуть в зеркало заднего вида и левое боковое. Пожелав детке всего наилучшего и пойти, как и она же сама ему показала, туда же.
– Спасена, – кивнул сам себе он, мельком осмотрев капот машины.
После чего изъял почти истлевшую уже сигарету изо рта левой, освобожденной ненадолго от вождения, рукой. И слегка прошипел, и даже проскулил от движения и стука друг о друга, казалось бы, только недавно наконец затихших черных и черно-серых керамических бусин браслета. С тремя керамическими же крыльями, простучавшими им же в такт, но уже и друг о друга. Два из которых были целиком черными и лишь с гравировками сзади: Е и Ж. А третье – черно-серым. И с гравировкой же сзади: Н.
Закатив глаза и уже сдержанно прорычав, еще пребывая пока в нервном срыве от переизбытка тех самых же нервов и одновременно же их истощения, он резко выдохнул через отверстия пусть белых и ровных, но и зубов, насмерть сцепленных, прямо-таки и стиснутых между собой, и тряхнул своей рыжей головой, решив про себя вернуться к этому всему позже. Сейчас же – обратиться к изначальному своему осмотру.
Бросил свой внимательный взгляд на уже и прогоревшие остатки когда-то целой кипенно-белой сигареты с коричневым фильтром.
– Спасен… – и, так и не договорив, переключился от нее уже на свои черные мешковатые спортивные штаны. Проверяя их на предмет опавшего и дотлевающего пепла с нее же и на них. А может, уже и в них, – …ы!
И удостоверившись, все же опустил к ним все ту же свою левую руку. Но и будто бы лишь для того, чтобы вытереть предплечье о них, а не стряхнуть невидимую даже его глазу пыль или сигарету. Тем более – крутануть браслет несколько раз так, чтобы крылья его оказались с внутренней стороны предплечья, как и сам же браслет с бусинами у кисти, ближе к запястью и затих уже окончательно. Но и все же сделал это. Да еще и так исхитрился, чтобы они не закрывали собой «тату» – черную змею. Расположившуюся на как раз таки внешней стороне предплечья. С переходом-переползанием на кисть. И подползанием же к среднему пальцу. Похожую на ужа. Но только чуть больше и длиннее. И без отличительных знаков. Разве что с бусинами вместо его же полоски. Но и скорее просто черная змея. С какой-то кожистой и даже глянцевой подоплекой чешуек. Была бы она выполнена в цвете, как вполне себе есть и ее же живой оригинал, была бы не столько черной, сколько иссиня-черной. За счет имеющихся у нее же от природы голубых чешуек. С коричневыми пятнами в зоне носа и глаз. И окрашенной в красный цвет брюшной полостью. Но она, как и все же «тату» на нем, была выполнена в ч/б формате и на бледной же коже – пряча все свои цвета в себе. Покрывая и скрывая, накрывая синий, как и красный цвет, собой же. Причем как свой, так и хозяина. И собой же, как «кожа к коже» и на коже поверх. И только когда убедился в успехе сего действа – поднял руку сверху на руль, перед этим вернув никотиновую трубочку обратно в рот, глубоко ей затянувшись.
Последним же пунктом, не по значению, а по значимости, нет, порядку, конечно, осмотрел скрепленные степлером в левом верхнем углу, порезанные надвое слегка мятые и надорванные кое-где по краям белые листы. С черным мелким печатным текстом на них. Что так и продолжали лежать на сером кожаном чехле руля, фиксированные и придерживаемые, как и он же сам до и после, его же правой кистью снизу.
– Сойдет… А мятыми от скручивания в тубус, только лишь для удобства их ношения с собой, и рваными от того же самого ношения их, чтобы только ничего не мешало и не увеличивало их в размере и объеме, без файла и обложки, они были и до этого. Не сожжены же пеплом в строках и межстрочии – и ладно. Не дочитал же еще! А это – самое главное…
И важное же. Судя еще и по тому же его все еще хмурому и сосредоточенному лицу грушевидной, в противовес же треугольной, что по вертикали и слегка вытянута, формы. Со сведенными на узком и низком лбу, и сосредоточенными у переносицы курносого носа, широкими черными бровями. Как и по сощуренным и все еще что-то ищущим по тексту янтарным глазам. С вкраплениями теплого светло-желтого и такого же темно-коричневого цвета, превращающими их на свету как сейчас в светло-желто-коричневые. Под мелкими и изредка трепещущими короткими черными ресницами. И по самому же их взгляду, бегающему от текста к дороге и обратно, дольше же задерживаясь на первом. Как и его же левая рука, временами продолжающая бегать и сбегать, но уже и от руля к голове и обратно. Лишь на мгновение поднимаясь к рыжим коротко стриженным на висках при довольно длинной челке и таком же затылке волосам. Только отдаленно напоминающим стрижку «Андеркат». Ведь вечно находились в творческом беспорядке на голове и без пробора. Чтобы вновь отбросить мешающиеся пряди с лица к затылку. И тут же вернуться к массивному приподнятому подбородку – за счет тяжелой и закругленной нижней челюсти. Вместе с поджатыми и сделавшимися еще у?же губами.
В этот момент ничто в теле и голове, как и в душе, а уж тем более – на лице не оставалось равнодушным и ходило ходуном. Равно как и некогда четко выделенные скулы, заплывшие сейчас желваками от уже появившейся злости, но и еще только зарождающейся ярости. Где даже его черные «тату» на левой стороне лица. В виде контурной розы со стеблем и шипами на лбу и по линии роста волос. Контурного пистолета с дымом из дула – на скуле. И черной капли – у угла глаза. Будто бы обрели второе дыхание и вторую же жизнь, устав на этой стороне, и потянулись, с желанием уже и прямо перебраться, ближе к правой стороне. Решив вдруг «полностью раскрыться и заблагоухать», «пострелять» и «покатиться» к такому же углу и на той же стороне, правда, уже и ниже губ.
– Глупая человеческая девчонка! – Шикнул парень и сжал челюсти сильнее, уже готовый не только прокусить и откусить ими фильтр, но и стереть же их в порошок вместе с ним. Как на глаза ему попался нужный, оборванный ею же абзац. И все в нем, как и, казалось, снаружи его выдохнуло. Вместе с начавшей уже трещать под побелевшими пальцами кожей чехла руля. – Перебегать на живом кольце, чтобы попасть на мертвый круг… Второй пояс… Лес самоубийц… Гарпии… М-м-м! Было бы весьма поэтично, коль не было бы так иронично и глупо. Да и, чего уж там, тупо! Они ж не переносят темненьких… Сами такой цвет и такие же волосы только и имея. И вот тут уже те самые ирония и глупость!
