– Он пропойца, который создал целый род, определил судьбу тысяч фидей и итейе.
– Ты уверена, что он тебе поможет?
– Нет. Но едва ли я рискую больше, чем живя с итейе. Мне не нужна сила, если я умру. А я хочу жить.
– Хорошо. Тогда я иду с тобой.
– Нет… Нет-нет, – замотала головой. – Он не должен видеть нас вместе. Иначе будет знать, на какие места нужно давить.
Я быстро вытерла лицо от слез и сделала два глубоких вздоха.
– Угрожать богу можно только обнаженным.
– Что?
– Древняя мудрость итейе. Когда вступаешь в схватку с тем, кто заведомо сильнее, нельзя показывать свои слабости. Не показывай ничего, что могло бы разоблачить тебя. Иди обнаженной. Не буквально, разумеется.
– Очень жаль. Я бы с удовольствием разделась и прямо сейчас.
Вымучив игривую улыбку, я встала на носочки и потянулась к Рори за прощальным поцелуем.
XXII
Оставаться в том доме я более не намеревалась, потому вызвала такси. Томас не дал поводов думать, будто его колышет мой отъезд. Вероятно, и не должен был. Устроившись на заднем сиденье автомобиля, я отключилась настолько быстро, что сама не успела того заметить.
– Тебе нужно в Фидэ-холл, – заявила Клеменс.
Она обрушилась на меня подобно урагану в ясный день, не на шутку перепугав. Наверняка ей не понравилось оставаться в тиши, не выдавая своего присутствия, потому теперь она отыгрывалась сполна.
Воспоминания о том, что Клеменс сделала с Уильямом, пробежались по позвоночнику тысячей маленьких иголочек, перекинулись на затылок, пронеслись по вискам и через глаза осели в носу, щипая его изнутри и провоцируя слезы.
– Нет… – всхлипнула я.
– Несносная девчонка. Если хочешь выжить, придется следовать указаниям! – Закричала она так, словно время было на исходе и в том виновата я.
– Нет… Я хочу проснуться. Я хочу…
Из сна выкинуло так же быстро, как туда втянуло. Клеменс все меньше походила на сон и пугала все больше.
Меня жутко укачало, а единственное, что могла сделать – это постучать по креслам. Водитель замедлил машину, а я на ходу открыла дверь и изрыгнула все, что скудно оставалось в моем желудке.
– Frau geht es Ihnen gut[1]? – Пожилой таксист выглядел обеспокоенным, но я не поняла ни слова из того, что он сказал.
Я очень хотела заверить его, что все в порядке, но не могла найти в себе силы на это. Откинувшись на спинку, задрала голову кверху, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и показала два больших пальца вверх.
– Etwas trinken. Wasser[2], – он протянул мне бутыль, я постаралась как можно вежливее помотать головой, выражая отказ.
Он что-то пробубнил себе под нос и продолжил поездку.
Вопреки заверениям Асли, она не вернулась даже спустя четыре дня. По возвращении домой мне ужасно хотелось спать, но страх вновь увидеть Клеменс, рассказывающую о том, что теперь я мишень и должна остерегаться всех, брал верх. Я лежала, глядя в окно и упорно старалась держать глаза открытыми. Не удалось.
– В чем дело, Элиссон?
Клеменс выглядела иначе. В предыдущем сне она походила на сумасшедшую, но сейчас производила впечатление рассудительного человека. Человека? Клеменс была плодом моего воображения, которое точно вознамерилось свести меня с ума.
– Я тебя напугала? – Он подошла ближе и погладила меня по волосам. – Прости, я не хотела. Мне правда важно, чтобы с тобой все было хорошо. Это мой долг, – взяв мое лицо в руки, прошептала: – Ты должна бояться кого угодно, но не меня. Веришь?
Я не поверила, но кивнула. Бороться с ней все равно не было сил, как и выяснять откуда она.
– Что происходит? – Спросила я, ощущая себя так, будто говорю с самой собой.
– Я расскажу тебе, но позже. Сначала ты должна прийти в себя, – она говорила ласково, а после по-матерински поцеловала меня в лоб.
Когда я вновь проснулась, за окном виднелась полоса рассвета. Мне было страшно, что я вновь могу уснуть, потому решила выбраться на улицу и подышать свежим воздухом.
Я набрала Асли. Ответа не последовало. Внезапно на меня накатило отчаянье вселенского масштаба. Вновь почувствовала себя как тогда – на улице в Фишгарде, будто и впрямь была мишенью. Я в чужом городе. В чужой стране. Вдали от родных и близких. С прошибленной головой и полнейшим незнанием местного языка.
Почему-то до того момента ни разу не задумывалась о том, что люди, с которыми мы познакомились в Гриндельвальде говорили по-английски. Несмотря на то, что это мировой, общепризнанный язык, едва ли каждый мог похвастаться такими познаниями. Начала развиваться паранойя. Полагаю, следует опустить события последующих дней, они мало приятны и не слишком полезны. Когда я вновь проснулась, за окном виднелась полоса рассвета. Мне было страшно, что я вновь могу уснуть, потому решила выбраться на улицу и подышать свежим воздухом.
Фидэ крепла. В какой-то момент – это стало похоже на противостояние меня настоящей с тем массивом, который распространялся в самые неприглядные и недоступные уголки моего сознания. Сейчас мне приходит сравнение с плесенью – грибы, которые заполоняют все большую и большую площадь, они неустанны и неумны, прожорливы и жадны. Это ощущалось тяжестью, грузом, давившим на голову, от которого глаза выкатывались из орбит, язык едва ворочался, уши закладывало до фантомного колокольного звона.
Отчетливо помнится, как в попытках заглушить нескончаемую череду сменяющих друг друга бешеной скоростью картинок, разноголосицей гомона неведомых языков, я поплелась в магазин за успокоительным, но в Гриндельвальде даже простые препараты продавали никак иначе, кроме как с рецептом. В Лондоне можно было худо-бедно откопать несчастную аптеку на окраине, в забытом Богом месте, в которой пожилой провизор понятия не имел о современных нормах, но здесь, с немецкой страстью к законам и британской педантичностью, найти подобное стало попросту невозможным.
Тогда я отправилась в магазин за спиртным. Если следовавшее за мной по пятам ощущение можно было назвать хмельным бредом или настоящим бэдтрипом, то доза должна была оказаться чрезмерно большой. Я блуждала по супермаркету, ассортимент которого не отличался разнообразием и глупо пялилась на названия продуктов, силясь их прочитать. Не выходило не только в силу незнания языка, скорее по причине полнейшего отсутствия даже намека на концентрацию.
Меня шатало из стороны в сторону. Особенно, если стоять на двух ногах, соединив стопы, казалось, что я на дрейфующем корабле. Прикрыв глаза, и впрямь видела перед собой бушующий океан, чьи волны с дюжей силой сотни тритонов врезались в мачту, а ледяной дождь белой крупой избивал нежную кожу совсем юного девичьего лица.
– Изольда, вернись в трюм!
Но Изольда не хотела. Такая погода прекрасно холодила полы платья, а стекавшая по ножке тонкой струйкой алая кровь из некогда невинного девичьего приданого, леденела и даже не обжигала бедро. Она знала, каково это быть – единственной девицей на корабле. Но кто бы предвидел, что люд быть может столь жесток, что не пренебрежет поглумиться над истинной чистотой, преданной Фрейе девицы. Изольда шагнула вперед – в объятия океана, мигом окутавшим ее жаром ледяных кинжалов, тут же вонзившихся в мягкую плоть.
Мою собственную щеку обожгла слеза, за ней следующая, следующая, следующая. Чувства маленькой Изольды казались столь чуждыми и столь невыносимыми. Я плакала от осознания храбрости девочки, ее решительность казалась такой крепкой, когда моя жалость к себе едва не помогла фидэ сломать меня.
Наверное, я стояла так долго. Не хочется и представлять, как выглядела со стороны: немытая и нечесаная, неизвестно в чем (вероятнее всего, в пижаме с сердечками и домашних тапочках) стояла у полок, глупо рыдая.
– Ich hatte Recht, als ich sagte, dass die Preise unversch?mt gestiegen sind[3], – покряхтел за спиной старик, шаркая ботинками.
– Элиссон? – Кто-то положил теплую ладонь на мою спину.
Вздрогнув, я резко вытерла лицо, стараясь не выдать своего состояния, страшась отправиться в местную психиатрическую клинику. Натянув улыбку, я медленно обернулась и невидящим взором оценила смутно знакомую фигуру, не желавшую принимать отчетливые очертания.
– Мы знакомы? – шмыгнув, я почесала шею.
– Наше знакомство не было чем-то фееричным, но ты жила у меня пару дней и не запомнила меня? – понуро произнес он и, казалось, нахмурился.
– Томас? – голос надломился.
– Мгм.
Мгм.
То протяжное «мгм» не спутаешь ни с чем. Мне хотелось исчезнуть. Либо чтобы Томас исчез.
– Все хорошо? – спросил он.
– Мгм, – глупо повторила я.
– Помочь с продуктами? Ты смотришь на ром.
– Вообще-то… – стушевалась я, подыскивая нужные слова, но находила лишь новые картинки.
– Что? Хочешь ром?
Почему-то я почувствовала себя нашкодившим ребенком, которого родители застали за непотребным занятием. Неловко кивнула, по ощущениям, стеклянный шар, прикрепленный к голове, тоже наклонился. В нем роились тысячи, сотни тысяч ядовитых пчел, которые жалили голову, некоторые будто забирались под кожу, тормошили луковицы волос. Хотелось отбиваться, кричать, но я убеждала себя в том, что это все не правда, это вымысел.
Хотелось спать, но слишком боялась вновь увидеть Клеменс, вновь увериться в разладе с собственной головой.
– Мне кажется, тебе стало хуже. Давай я помогу набрать корзину, а потом провожу до дома? – теплая рука легла на мое плечо.
– Зачем? Скажешь, простая вежливость, я тебя ударю.
– Твой вид вызывает беспокойство. – С противной серьезностью произнес он.
– Беспокоишься обо мне? – я расплылась в довольной улыбке. – Но не остановил, когда я уходила.
– Я должен был запереть тебя? – Рука с плеча исчезла, то место холодило сильнее, чем остальное тело.
– Нет, но…
– Думаю, я ответил на твой вопрос. Поэтому, прошу, не усложняй мне работу.
Томас набрал продуктов, не спрашивал меня ни о чем. Я глупо ходила за ним, его спина стала моим маяком. Потом он проводил до дома, не уверена, но кажется, мы зашли еще в зоомагазин. Ему требовалось что-то для какого-то своего животного, помню, что и сама не ушла без покупки.
Дальше становилось только хуже. Я мало ела и много пила, надеясь заглушить ту кашу, что творилась в голове, но из раза в раз всплывали имена.
Клеменс.
Ричард.
Розмерта.
Уильям.
Итэ.
Ивет.
Ивет.
Ивет.
XXIII
– Рори?
– Да?
– Скажи что-нибудь хорошее.
– Я видел тебя. Ты танцевала в том баре, но я знал, что ты танцуешь только для меня. Ты скидывала с себя одежду, одну за другой, обнажала тело, но я точно знал, что твоя душа обнажится только передо мной… Я специально переехал в квартиру напротив твоей… С того момента не мог ни о чем и ни о ком думать, кроме тебя.
– Если бы я знала раньше…
– Тогда что? Клеменс, прошлое осталось в прошлом.
Прошлое осталось в прошлом.
____________________________________________________________________________________
[1] Мадам, вы в порядке?
[2] Попейте. Вода.
[3] Я был прав, когда сказал, что цены возмутительно выросли.
Глава пятая
Фидэ-холл стал моим спасением. Убежищем. В Пальмиру прибыли некие люди, говорят они дико, почти несуразно, а одеты совсем убого. Кто бы знал, что они пришли по магию, отнять ее у римского народа и пустить в небытие. Словно даром богов, ниспосланием самой Дианы мне пришло заклинание, оно вертелось на устах, достаточно был лишь разомкнуть их, чтобы сокрыться от итейе, не позволить им толкнуть к Оркусу.
Из архива Фидэ-холла.
Норея, Одиннадцатая дочь.
4 год нашей эры.
XXIV
Не знаю, сколько суток я пробыла в самом плачевном состоянии, уничтожая себя по кусочкам, утопая в жалости к самой себе.
До сих пор помню, как сидела на полу и глупо пялилась на ковер. Силы были уже на исходе, а Клеменс все ближе. Она подбиралась с зудом и жжением под черепом, кричавшими о недостатке сна. Покачиваясь из стороны в сторону, назад-вперед, я нервно грызла свои губы до той степени, что на языке начинал ощущаться металлический привкус крови.
Молило о помощи все тело: желудок выписывал крутые виражи, из раза в раз стараясь изрыгнуть яд (вновь не получается (да и не хочется) вспомнить, что именно я приняла), который залил в меня собственный страх. Страх, поработивший настолько, что я отказалась верить здравому смыслу. Чем больше я издевалась над собой, тем яснее приходило прозрение. Имена вставали в хронологический порядок, события образовывали связную цепь, либо я хотела так думать и в это верить.
Пересохшие глаза просились сомкнуться, но спешно моргнув, я распахивала их вновь, представляя, как нечто потрошит мой рассудок.
