Лилия Талипова "В памят(и/ь) фидейи"

– Доктор не рекомендовал снимать бинт. Зря ты это, – показал пальцем на мою голову.

– Что произошло? – Выпалила я, игнорируя его наставления.

Парень уставился на меня, изучая лицо несколько секунд, растянувшихся на целую вечность.

– Ты упала со скалы.

– Со скалы?

– Мгм.

Его «мгм» звучало, как горный ветер или сам снегопад, либо теплый майский дождь. С легким, очаровательным надрывом, протяжное и певучее. Хотелось, чтобы он повторил. А потом снова и снова. А взгляд казался застывшим, будто тело двигалось в отрыве от глаз, таких внимательных и таких притягательных.

– А мы… То есть ты… Ну… – Вместо попыток объяснить суть вопроса, я указала на футболку.

– Ты была в отключке четверо суток, – он слегка склонил голову на блок.

– Не ответ.

– Ничего не было, ясно? Твоя подруга помогла тебя переодеть, – как резко ожившая статуя он встряхнул полотенце и вновь прошелся по волосам.

– Асли? Она была здесь?

– Мгм.

– Она позволила мне остаться непонятно у кого?

– Почему же? Она оставила тебя у твоего жениха. – Он слабо, но самодовольно улыбнулся. – Шучу. Есть хочешь?

Только тогда поняла, что хочу. Я была жутко голодна, но признаться в том было неловко. Робко кивнув, уставилась на свои ступни, исследовавшие мягкий прикроватный коврик.

– На кухне все есть. Бери, что хочешь. Мне надо ехать, можешь оставаться здесь. Твой телефон на тумбочке, подруга принесла.

– Мы ведь даже не знакомы. К чему эта забота? – насупилась я, растерявшись.

– Простая вежливость.

Достав рубашку из шкафа, он удалился из спальни. Тогда я так и не узнала его имени. Имени, которое надолго въестся в мою память самым болезненным пятном.

XIX

Мне не хотелось задерживаться в чужом доме. Я быстро навела за собой какой-никакой порядок и позвонила Асли. Они с Домиником подъехали в течение получаса и, стоило ей выйти из машины, как тут же набросилась на меня с объятиями.

В Доминике же что-то переменилось. Он смотрел изучающе, почти испытующе, как если бы искал во мне ответы на неведомые вопросы.

– Асли, – крякнула я. – Задушишь.

– Прости, пожалуйста. Я так переживала, – она едва отстранилась и заглянула в мои глаза.

– Что случилось? – Единственное, что мне хотелось знать.

Пустота в голове меня почему-то радовала, но пробелы просили стать заполненными, будто в пазле не хватало деталей.

– Ты совсем не помнишь? Томас говорил, что могут быть провалы в памяти. Что последнее ты помнишь?

– Томас?

– Томас. Он нашел тебя и отвез к себе. – От виска до виска пронеслась игла вины. Я не только не узнала его имени, но и не отблагодарила ни за спасение, ни за гостеприимство. – Хотел в больницу, но ты была так плоха, что по дороге он позвал знакомого доктора, а сам отнес тебя к себе.

– Понятно. А как вы нашли меня?

– Он вышел на нас на следующий день. Мы искали тебя дотемна, но пришлось вернуться. Утром поступил телефонный звонок. Тебе очень повезло. Так что с твоей памятью?

– Не знаю, – ответила я после недолгого молчания.

– Будем надеяться, что скоро твоя голова прояснится.

– Поехали домой, – захныкала я.

Асли с Домиником переглянулись. Так обычно делали родители, когда хотели сообщить ведомую лишь им двоим какую-то информацию, заведомо зная, что ребенку это не понравится. Как бы ища поддержки друг в друге. Ребенку же не нравилось быть в неведении.

– Kizim, есть причина, по которой ты здесь, а не в больнице. Тебя было опасно перевозить, сейчас поездки тоже нежелательны. Скоро придет доктор, осмотрит тебя еще раз, тогда и сможешь вернуться. Мы привезли твоих вещей и еды.

Непонимающим взглядом я пялилась на Асли и никак не могла уловить смысла ее слов. Я должна оставаться здесь? В чужом доме? Еще неизвестно сколько?

– Понимаю, это непросто, но Томас хороший человек. Ник его знает, мы навещали тебя каждый день и будем навещать до возвращения. Тем более… Мне нужно на несколько дней вернуться в Лондон. В университете задают вопросы, я все улажу и вернусь как можно скорее.

– Как же так? – только и удалось промямлить. – Я не хочу оставаться тут одна…

– Милая, ты будешь не одна. Ужасно неприятная ситуация, но я вынуждена… Почему все так невовремя, – она схватилась за голову. – Ник проследит, так ведь? – она обернулась к своему ухажеру, тот утвердительно кивнул. – Поэтому я улетаю спокойной, ты будешь в надежных руках. Хотя… Как тут будешь спокойной… Поезд через час, мне нужно собираться. Я привезла твою сумку, там твои вещи, в том числе деньги. Знаю, ты не хочешь никого обременять, но пожалуйста, побереги себя…

– Асли, я… Ну… – Слова подбирались с большой тяжестью. Они проносились мимо языка, но, будто играя с ним в салки, не хотели озвучиваться. Мысли путались.

– Kizim, – она крепко меня обняла. – Я скоро вернусь. – Асли громко шмыгнула, поцеловала меня в лоб и испарилась.

Будто ее и не было вовсе. Доктор пришел через час и назначил мне препараты. Я позвонила маме, рассказала, о падении говорить не стала, сказала лишь что приболела. Она пожелала скорейшего выздоровления, передала привет от папы и всей родни. Позже пришло СМС от Эдмунда, он выражал надежды на то, что я не убьюсь к концу поездки. Я закатила глаза, ответила ему, чтобы не рассчитывал легко от меня избавиться, а после уснула на диване в просторной гостиной, предварительно разожгла камин, надеясь, что загадочный Томас не будет сильно возражать. Он вернулся под ночь в заляпанной грязью куртке и выглядел очень устрашающе. К тому моменту я уже сидела на том же диване, накрывшись пледом и потягивала чужое белое вино. Оно было уже открыто, поэтому я подумала, что не будет большой наглостью налить себе немного.

– Не уверен, что тебе можно пить, – бросил Томас вместо приветствия.

– Прости… – выпалила я на автомате. – Я приготовила ужин. Ну… В знак благодарности, – так же игнорируя его слова, я встала и подошла к обеденному столу.

Присутствие Томаса меня будоражило. Он пугал и притягивал одновременно. Мне даже стало стыдно за пижаму с сердечками, казалось, рядом с ним я выглядела совершенно нелепо.

– Необязательно было это делать.

Ни улыбки. Ни словечка благодарности. Стало жутко обидно, к горлу подступили слезы. Справедливо.

– Необязательно, но я сделала. Поешь?

– Не голоден. Спальня твоя, я лягу на диване. Не трогай меня до утра, а я не потревожу тебя завтра, – широким шагом он прошел в спальню, к большим шкафам, а я глупо посеменила за ним.

– Хорошо… То есть, нет… Погоди… Сейчас, – хмурясь, судорожно втянула носом воздух и медленно выдохнула через рот, дала себе паузу, чтобы немного собраться с мыслями и сначала самой понять, что пытаюсь донести. – Я не хочу тебя стеснять. Просто хотела отблагодарить… Я лягу на диване, а завтра утром уеду.

– Не смею тебя удерживать, – его слова казались пощечинами. И отчего его безразличие так болезненно? – Док сказал, что ты удивительно быстро восстанавливаешься, но лучше отдохни. Не стоит шататься по дому, тебе нужен постельный режим. Спальня в любом случае твоя, я не могу позволить девушке спать на диване.

От мимолетного проявления заботы внутри растеклось почти спиртовое тепло. Только без кислотного осадка, а напротив, с приятным, почти карамельным послевкусием.

– Зачем ты это делаешь? – я заглянула в его лицо, ища ответы.

– Простая…

– Вежливость, да-да, – закончила за него фразу. – Из вежливости люди не оставляют незнакомцев в своих домах.

– За тебя поручился Ник. Ему я доверяю. К тому же, дома бываю редко, неудобств ты не доставляешь. – Он вернулся в гостиную, я за ним.

– Ясно.

– Что ты хотела услышать? – Томас присел на спинку дивана, собрав руки перед собой в замок.

Я опустила взгляд на свои ступни. Мне не было неприятно, было в целом-то никак. Хотя, если не лукавить, возможно, пришла одержимость, настойчивое желание доказать ему, что он ошибается, что есть какая-то иная причина, которую он должен срочно придумать. Я откинула эту глупую мысль.

– Ничего… Не знаю… – честно ответила я. – Я еще плохо соображаю…

«Еще»? Всегда!

Повисло молчание. Наверное, я и сама не думала, что хотела бы услышать. Теребя прядь, я лунатиком побрела в спальню и рухнула в кровать.

XX

В комнате было темно и холодно. По большим окнам барабанили крупные капли дождя, ливень топил округу, скрывал от нас мир за плотной пеленой. Мне больше нравилось думать, что это мы сокрыты от всех. В горле пересохло, поэтому тихо поднявшись с постели, я вышла в кухню, стараясь не разбудить Томаса.

Только Томас не спал. Он сидел за обеденным столом и неспешно отрезал куски от вечернего стейка и не без удовольствия закидывал в рот один за другим.

Вытащив из холодильника воды, тут же поставила обратно. Передумала пить. Хотелось горячего чаю. В вязком молчании поставила чайник кипятиться (не спрашивая разрешения, ведь он сам хотел, чтобы я чувствовала себя, как дома. Хотя такого Томас вовсе не говорил), в поисках чая пошарила по кухонным ящикам, стуча дверцами в такт каждой остервенелой капле дождя, прилетавшей в окно, словно пытаясь пробить его. Как чайник засвистел, обдала кипятком кружку, закинула туда пакетик, залила горячую воду, и на минутку оставила завариваться, в то же время потянулась за ложкой. В том же гомоне барабанного оркестра дождя, я размешала чай, вынула пакетик и оперлась тазом о разделочный стол. Тогда и вспомнила, что скинула пижамные штаны перед сном, а потому в тот момент стояла в одной рубашке. Но Томаса мои ноги не интересовали. Он чаще бросал взгляды в мое лицо, либо очень увлеченно разделывал мясо. По крайней мере, мне так казалось.

– Почему ты не спишь? – спросил он, перед тем как запустить в рот очередной кусок. Будто ждал, когда я закончу с чаем и успокоюсь, прежде чем задать вопрос.

– Просто проснулась.

– Кошмары?

– А у тебя?

– Да, – Томас сказал это буднично, словно в том не было секрета, но где-то на уровне тончайшей интонации я уловила боль и грусть.

Вероятно, мне хотелось так думать, ведь всегда лестно считать, будто ты читаешь людей, как открытую книгу. Если с большинством было достаточно предположить, что же у них внутри, то Томас казался сундуком, закрытым на десять замков-головоломок.

Из меня вырвался короткий смешок. Томас выгнул бровь.

– Так стыдно… – призналась я сквозь улыбку. – Я вспомнила, что просила тебя стать моим мужем.

– Мгм. А первое, о чем подумала, когда пришла в себя было то, что мы спали. Должен признать, впервые вижу настолько озабоченную девушку.

Томас слабо улыбнулся и вытер рот салфеткой.

– Я вовсе не озабоченная!

Он загрузил тарелку в посудомоечную машину, возле которой стояла я. Томас был настолько близко, что я почти чувствовала волосы его рук на своих бедрах, но он так меня и не коснулся.

– Хорошо. Доброй ночи, не озабоченная.

Томас ушел, оставив за собой осевший в ноздрях запах его геля для душа и легчайшего парфюма. Свежего, с табачными и немного древесными нотами. Теплый, как огонь у барбекю. Мягкий, как плюшевый плед.

XXI

Клеменс.

Не помню, как именно оказалась на той улице. Слабые фонари казались совсем полумертвыми, радовало даже отсутствие трупного запаха, хоть канализацией разило за версту.

– Клеменс, стой…

Рори шагал вровень со мной, но я точно знала, что он немного позади. Все так и должно было быть.

– Тебе это не нужно. Ты ведь даже не знаешь, что все это значит, – молил он.

Я резко остановилась и, взглянув на него в упор, спросила:

– Ты любишь меня, Рори? – Стараясь не подпрыгивать от нетерпения и тревоги.

– Конечно…

Когда он обеспокоено хмурил брови мне хотелось расцеловать его, чтобы Рори вновь озарил темную ночь улыбкой. Но сегодня я не могла.

– Я просто хочу жить, – сдавленно прошептала я.

В тот же миг губы задрожали, щеку обожгла слеза, которую он тут же смахнул. Я сжала трясущиеся руки в кулаки, больно впившись ногтями в кожу.

– Но ты будешь жить. С тобой все будет в порядке, – обещал он, водя рукой по линии моих скул.

– Ты не можешь обещать мне этого. Как только все узнают, мои дни сочтены, – по щекам одна за другой катились слезы, ведь это признание звучало, как приговор.

Я старалась не думать об этом. Полагала, что со мной все будет иначе. Нужно было раньше понять, что не будет.

– Я этого не позволю, – взяв мое лицо в ладони тихо, но уверенно пообещал Рори.

– Знаю, – слабо улыбнулась я. – А еще я знаю, что не над всем ты властен.

– А он? Клеменс, сейчас он обыкновенный пропойца.