Глава 2
Семейство Лозинских, покинувшее родовое гнездо в Харьковской губернии, добиралось до Крыма на перекладных – поезда не ходили, а, если и появлялся на станции какой-нибудь состав, то его приходилось штурмовать, чтобы в потоке людской массы влиться в вагон. Однажды им это удалось, и они проехали несколько перегонов на крыше вагона, тесно прижавшись друг к другу. Мать бросила прощальный взгляд в сторону, где находилось их имение. Оттуда валил чёрный дым: подожжённый в ходе боёв старый дом догорал, а она казалась себе женой Лота.
По дороге их поезд ограбили бандиты, они остановили состав, а затем прошли по вагонам, изымая у многострадальных пассажиров всё, что имело какую-либо ценность. Лозинские вовремя сообразили и, как только паровоз затормозил вдали от станции, спрыгнули с крыши вагона. Им удалось убежать по широкому пшеничному полю. Возможно, банда не оставила бы их в покое, потому что прозвучало несколько разрозненных выстрелов в их сторону, но вскоре бандиты сами были вынуждены отбиваться от другой банды, промышлявшей в тех краях.
Лозинским пришлось туго. Они ночевали в стогах, благо погода стояла тёплая. А потом в колонне беженцев через южные степи, через Джанкой добрались до пятачка, свободного от большевизма. В пути потерялся племянник, студент Владимир Лозинский, и семья ничего не знала о его судьбе.
Пятачок, вернее осколок прежней жизни, занимал место на южном берегу Крыма. Это была Ялта, прекрасная Ялта, до сей поры не знавшая такого наплыва гостей. Наступила осень, и вместе с таявшей красотой листопада исчезали надежды на благоприятный для белых исход боёв и на возвращение Лозинских в Харьков.
Конец наступил внезапно: ещё вчера шли бои где-то за Симферополем, а с утра с невероятной скоростью распространились слухи о том, что красные уже в пригороде. Что тут поднялось! Люди, не обращая внимания на сильный дождь, собрались в порту и, нарушая порядок, стремились пробиться на последние пароходы. Лозинские толкались вместе со всеми – родители и трое детей.
Старшая из них, Маруся Лозинская, гимназистка, не успевшая закончить последний класс, физически ощущала разлом в своей судьбе. Спокойная жизнь, как у мамы и маминых сестёр, закончилась. И не будет больше ни гимназии, ни подружек и классных дам. Впереди переполненная беженцами палуба парохода, плывущего в Константинополь. И никому не известно, что их ждёт в турецкой стороне.
Впрочем, она не задавалась вопросами о будущем, а прокладывала путь в толпе, стараясь не терять из виду маму. Потрёпанная в дороге шляпка матери периодически выныривала из множества таких же потёртых жизнью и тут же терялась, и тогда Маруся пробиралась по наитию. Казалось, они благополучно доберутся до трапа и поднимутся на палубу, но внутренний компас девушки сбился после того, как её кто-то окликнул в толпе. А, может быть, ей послышалось?
Нет, она не могла ошибиться – голос принадлежал двоюродному брату Володе, только он из-за хронического насморка говорил в нос и называл её Маричкой. Она обернулась, потом несколько раз позвала кузена по имени, а, когда спохватилась, то обнаружила себя вне толпы: её просто вытеснили из очереди, и пробиться к семье не было возможности.
Маруся не знала, что страх может быть липким, как пот, а её нынешнее положение сравнимо с глубоким оврагом, в который она упала по глупости и теперь не знает, как выбраться. Вокруг кричали, и она закричала протяжно, словно мама могла её услышать. Ещё теплилась надежда, что родители будут искать пропавшую дочь, но скорее всего, даже после обнаружения пропажи, никто не даст им возможности начать поиски в давке и неразберихе.
Она не видела, как матросы с криками и руганью разогнали толпу и подняли трап. Людская река схлынула назад, словно наткнувшись на плотину, но тут же заметалась: в конце улицы появились красные конники, и деваться оставшимся было некуда.
На секунду все замерли, а потом побежали врассыпную, бросая чемоданы и узлы. И Маруся побежала вместе со всеми, стараясь увернуться от мчавшихся коней. Она не различала никого и ничего: окружающее сливалось в тёмно-серые пятна, и вскоре ей почудилось, что она бежит по бесконечному тоннелю. Наконец силы покинули беглянку, как раз в тот момент, когда сбоку появился конник и уже замахнулся на неё сверкавшей на солнце саблей. Намахнулся, но не ударил – Маруся поскользнулась и упала в грязь, а конник промчался дальше. Конский топот звучал справа, слева, спереди и сзади, липкая слякоть залепила ей в глаза, и она не могла сообразить, в какую сторону двигаться, чтобы спастись.
Возможно, несчастную затоптали бы, если бы кто-то не подхватил её руку и не потащил за собой, а потом с силой втолкнул в ворота одного из особняков. Маруся не успела ни удивиться, ни испугаться – она глубоко вздохнула, словно ныряя в омут, а потом огляделась. Во дворе было тихо: толстые стены скрадывали звуки, и покрытый сухостоем двор казался осколком тишины. А её спаситель стоял рядом – худощавый старик, похожий на высушенного кузнечика.
– Спасибо, – с дрожью в голосе прошептала Маруся.
Старик показал на крутую лестницу, ведущую на второй этаж, и так же взглядом велел подниматься. Маруся подчинилась, ей ничего не оставалось, как продолжать плыть по течению в надежде, что судьба вынесет её на безопасный берег. Тем временем незнакомый спаситель запер ворота на огромный засов и поднялся вслед за ней.
Маруся очутилась на площадке, куда выходили три двери. Она замялась, не зная, куда идти. Сзади поднялся старик и открыл среднюю дверь.
Перед глазами девушки предстал тёмный чулан с небольшим окном, занавешенным плотной шторой. Оттуда веяло холодом – очевидно, он не отапливался. Возле окна стоял топчан со скатанным матрасом и подушкой, а в углу притулился колченогий шкафчик.
– Здесь кухарка жила до переворота, – подал голос хозяин дома, – Убежала, дура такая. Сказала на прощанье, что я её эксплуатирую. Потом обратно просилась – я не взял. Поживёшь пока здесь.
– Благодарю Вас за спасение, но я, наверное, доставляю Вам беспокойство. Я пойду, – пролепетала Маруся и повернулась к лестнице, однако старик задержал её.
– Ты что, рехнулась? Красные в городе. Сейчас такое начнётся, что лучше тебе не знать. Кстати, – старик посмотрел вниз, словно боялся того, что его могут подслушать случайные люди, – Меня зовут Василий Егорович, в прошлом учитель словесности. Вышел на пенсию, а тут революция и всяческие беспорядки. Устроился в газету корректором, тем и кормился.
Внезапно он прервал рассказ: ему показалось, что кто-то стучит в ворота.
– Прячься, – приказал он Марусе, а сам спустился вниз, чтобы встретить нежданных гостей.
Глава 3
Читатель, вероятно, догадался, что это были не гости – праздно шатавшихся граждан в то тревожное время не наблюдалось: люди прятались по домам от случайной пули или из опасения стать жертвой насилия. Так по-хозяйски стучать могли только представители новой власти.
Василий Егорович открыл. На пороге стояли красноармейцы и с ними какой-то тип в кожаной куртке. Красноармейцев было трое, и старик не ко времени вспомнил из библии – визит к праотцу Аврааму трёх ангелов. Солдаты в забрызганных грязью шинелях не походили на ангелов, а на кого, старик опасался додумать.
Он осторожно взглянул в их суровые лица и испугался: они заведомо видели в старом больном человеке врага, и не представлялось возможным их переубедить.
– Кто такой? – спросил вместо приветствия тип в кожанке.
– Василий Егорович Ольхин, хозяин дома.
Он старался сохранять спокойствие, но против его воли вдруг задрожали руки, и застарелый кашель курильщика со стажем прорвался наружу.
Солдаты переглянулись.
– Может, он больной? – спросил один – тот, что стоял слева. – Туберкулёзный?
– Расстрелять его, чтобы заразу не разносил, – предложил правый «ангел».
Услыхав это, Василий Егорович обмяк. Он представил себя у стены с наведёнными на него ружьями, явственно почувствовал запах гари и увидел вспышку огня. Звук выстрела уже не долетел до его слуха, потому что старое измученное сердце не выдержало напряжения и разорвалось. И старик рухнул бездыханный здесь же, на пороге.
Маруся сидела в тёмном чулане, затаив дыхание. До неё доносились снизу звуки голосов, но ей оставалось неясным, кто пришёл и зачем. Она догадывалась, что это явились посланцы новой власти, а встреча с ними не сулила ей ничего доброго. У входа в дом послышался грохот, как будто от падения, а затем кто-то громко приказал осмотреть дом.
Девушка вздрогнула: чулан показался ей ненадёжным убежищем. Она спряталась в шкафу за висевшей в нём одеждой, наивно полагая, что там её не обнаружат. Грохот и топот не прекращались, как будто вошедшие в дом передвигали мебель. Вскоре заскрипели ступеньки деревянной лестницы, а это означало лишь одно: незваный гость поднимался наверх. Вот он уже на площадке, заглянул в дверь соседней комнаты, а затем вошёл в чулан. Он встал на пороге и потянул носом, словно охотничья собака, почуявшая дичь.
Маруся зажмурилась: она подумала, что надо слиться со стенкой шкафа, и тогда этот тип её не найдёт. Она дышала так легко, что её не было слышно. А неизвестный резко распахнул дверцу шкафа и раздвинул висевшую одежду. Хрупкая девушка пряталась за старой шубой, сшитой мехом внутрь и с болтавшимися хорьковыми хвостиками.
Проверявший хмыкнул, потрогал хвостики, словно взвешивая, и осторожно прикрыл дверь шкафа.
– Хорошо, – сказал он тихо и крикнул солдатам, топтавшимся снаружи, – Здесь всё чисто. Проверьте помещения внизу.
Марусе показалось, что тот немного дольше задержал взгляд на висевшей одежде. Она стояла ни жива, ни мертва и молилась про себя, пока он топтался в тесном чулане.
Снова раздались шаги по лестнице – неизвестный спускался, закончив осмотр, а Маруся считала «раз, два, три» в такт сердцебиению.
– Товарищ Вакулин, здесь никого нет. Можно занимать помещение, – донёсся голос снизу.
– Нет, товарищи, помещение мы занимать не будем. Рядом есть доходный дом, где можно устроить казарму. А здесь, – говоривший сделал паузу, – А здесь будет жить товарищ из Москвы. Кажется, его фамилия Юрис.
– А с этим что? Вышвырнуть на улицу? Мертвяком больше, мертвяком меньше – какая разница?
– Да ты что? Выбросить на улицу – что на это скажет товарищ комиссар? Ночью зароем.
– Ладно, идём, доложим комиссару.
Маруся затаилась. Она ловила каждое слово, лихорадочно соображая, как себя вести. Чутьё подсказало, что с хозяином дома случилась беда, и сердце девушки тревожно сжалось. Ей пришло в голову, что лучше было бы убежать, пока неизвестный «товарищ комиссар» не застигнет её в чужом доме в шкафу со старыми платьями. Может быть, вернуться в ту квартиру, которую они снимали всей семьёй? Нет, навряд ли это возможно: у Маруси ни денег, ни документов – ничего! Сдавший им квартиру хозяин и так скрипел зубами и в открытую сочувствовал красным. Уйти в никуда, в тёмную ночь, в непогоду? Как назло, ветер усилился, наполняясь влагой. Он стучал в окно и завывал в подворотне, обещая бурю на море.
– «Как-то там мама и остальные? Наверное, страдают от качки. Дай Бог им добраться до Константинополя», – подумала она.
Внизу всё затихло, незваные гости ушли, и Маруся с предосторожностями покинула убежище. Наверху царила темнота, а крутую лестницу снизу освещала керосиновая лампа, с которой хозяин дома спустился к входной двери. Свет от лампы образовал круг на потолке, похожий на луну в полнолуние, но света от искусственной луны недоставало, и Маруся передвигалась по лестнице осторожно, чтобы не упасть.
И всё же она еле устояла на ногах, споткнувшись о тело старика. Маруся вздрогнула и отшатнулась.
– Старика-то за что? О, Господи, что за нелюди! – испуганно прошептала она и перекрестилась, – Как же я останусь в одном доме с покойником?
Она бросила взгляд в сторону окна, но ничего хорошего не увидела – дождь по-прежнему лил, как из ведра, а не прекращавшаяся канонада сливалась с громовыми раскатами. Выйти наружу означало верную гибель либо от простуды, либо от случайной пули.
Маруся решила закрыть тело простынёй, подняться наверх и переждать непогоду. А утром подумать, что делать дальше. Керосиновая лампа всё ещё горела, и в её неверном свете девушка осмотрела помещение внизу. Так, кухня, небольшая столовая, кабинет. Вероятно, хозяин дома топил печь утром: она хранила тепло, медленно отдавая его. Маруся чуть не споткнулась о сундук, стоявший в узком коридоре рядом с кухней и кладовкой, и заглянула в него. Там лежала старомодная женская одежда – полысевший выношенный салоп, несколько платьев, а также полотенца и простыни. Маруся вытащила простыню и вдруг заметила на дне ридикюль, расшитый бисером. Внутри обнаружились документы: купчая на дом на имя Василия Егоровича Ольхина, закладная на этот же дом. Там же имелся паспорт хозяина с вписанной в него супругой и свидетельство о её смерти. Это печальное событие произошло в мае восемнадцатого года. Последним в руки Маруси попал аттестат об окончании гимназии некоей Еленой Васильевной Ольхиной.
– Дочь, – догадалась Маруся, – Интересно, что с ней стало? Где она теперь?
Она вытащила из сундука простыню и ридикюль – тканью покрыла тело, а ридикюль поставила на столик в прихожей. Он наклонился, и содержимое выпало наружу.
– Ну вот, ищи теперь в полутьме, – проворчала она и поползла по полу, собирая бумажки. По правде говоря, её интересовал только паспорт покойного хозяина. Она быстро нашла его возле тумбочки. И в этот момент рука девушки наткнулась на какую-то шкатулку. Маруся поднесла находку к свету – лаковая, с непонятным шариком внутри. Подобные продавали в писчебумажных магазинах либо в отделе «Смешные ужасы". Обыкновенно в коробке лежали два шарика, но девушка решила, что второй потерялся. Она машинально бросила находку в ридикюль и продолжила осмотр нижних помещений.
Так, кладовая, уборная, ванна… Только сейчас она вспомнила о том, что накануне валялась в слякотной луже на дороге. Хотя за время вынужденного сидения в шкафу грязь на лице и одежде подсохла, но было совершенно невозможно показаться на людях в таком виде. Из крана тонкой струйкой текла ледяная вода – девушка решила, что это хороший знак. Она смыла грязь с лица и рук, а затем занялась одеждой. На счастье, нашёлся кусок мыла.
Вскоре руки барышни задубели от студёной воды. Она вспомнила няньку Манефу, пожилую крестьянку с распухшими и скрюченными суставами пальцев. Маленькая Маруся боялась, что старуха ущипнёт её этими страшными руками, но та говорила, что эта болезнь от полоскания белья в проруби.
– Видно мне придётся остаться в доме, пока одежда высохнет, – сказала она себе, – да и буря не стихает.
Она осторожно сняла с крючка лампу и понесла её на второй этаж. На мертвеца девушка старалась не смотреть. Устроившись в одной из спален наверху, она погасила лампу и уснула под шорох дождя и завывание ветра.
Маруся пока не осознавала, насколько ей повезло. Ялтинский учитель словесности спас её от неминуемой гибели, ведь, останься она на улице бесприютной, то её непременно настигла бы сабля красноармейца, и это стало бы лучшим исходом. Уже были посланы из Кремля соответствующие директивы насчёт ликвидации классовых врагов. А по мере продвижения Красной армии вглубь полуострова ужасы террора распространялись от Джанкоя до Ялты. Безрассудные расправы с отставшими частями армии Врангеля, с повстанцами и потенциальными беженцами повергли в шок крымчан. Кроме того, волна безнаказанных убийств и грабежей всколыхнула общество и вытащила на поверхность отрепье, босой грязный сброд, для которого рваная гимнастёрка значила больше, чем человеческая жизнь. Уже прибыли в Крым Розалия Землячка, прозванная Демоном за невероятную жестокость, и Бела Кун, убеждённый, что уничтожать необходимо не только белых офицеров, как явных врагов советской власти, но и дворян, интеллигенцию, как врагов потенциальных.
Глава 4
Утром Марусю разбудил топот на лестнице. Не успела она протереть глаза и понять, в чём дело, как в спальню ворвались красноармейцы и окружили кровать.
– А это ещё что за персона? – воскликнул один из них, – Вчера её тут не наблюдалось. Эй, ты, деваха, откуда ты приковыляла?
Читателю понятно, что Маруся основательно струхнула: мало того, что на ней найденный чужой шлафрок, а волосы растрёпаны, так ещё и солдатня пялится на неё во все глаза. Ей захотелось исчезнуть, сбежать, и она корила себя за то, что вчера не покинула страшный дом, пусть и в грязном пальто, и с чумазой рожицей. И всё же она сообразила, что ни в коем случае нельзя показывать красным страх или замешательство, поэтому она встала с постели и, прикрываясь одеялом, словно римлянин тогой, заявила:
– Милостивый государь, врываться в спальню к девушке не комильфо. Неужели Вас мама этому не научила?
Красноармеец осклабился и фыркнул.
– Некому было хорошим манерам учить. Я без мамки рос, на чужих людей батрачил, пока вы жировали. – отрезал он.
Барышня вызывала в нём жгучую неприязнь – ишь, дрыхнет в чистой постели, пока другие воюют за лучшее будущее. Впрочем, навряд ли она думает про будущее, ей и при царе жилось хорошо. Вон какая у неё нежная кожа, да и запястья тонкие, словно у фарфоровой фигурки в барском доме.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70820545&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
