– Вселенная поверила, что мы успеем вдохновить людей стать добрыми. Пока не станет поздно.
– А если не успеем? – спохватился Изобретатель.
– Надо успеть!
– Тогда чего же мы ждём? За дело!
Наваждение
Иисус нес крест, данный ему людьми. Хотя можно ли было назвать их людьми именно сегодня, если все они попали в пелену наваждения? И только один еще боролся с мороком – именно ради него Иисус продолжал нести крест по пыльной дороге.
Еще вчера вечером в Гефсиманском саду он говорил апостолам:
– Молитесь, дабы не впасть вам в искушение.
Но они не молились, и он не раз заставал их спящими, и просил снова:
– Бодрствуйте и молитесь!
Но апостолы не вняли. Они вообще не столько впитывали и разносили учение, дававшееся им через Иисуса, сколько заслоняли его собой, не допуская к людям. Поэтому учитель и бросил им однажды в сердцах:
– О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами и буду терпеть вас?!
И это про них, про апостолов, было сказано много веков спустя другому пророку: «И хитрили они, и хитрил Аллах. Но Аллах лучший из хитрецов!»
Иисус поправил на плече крест и взглянул в глаза человека, который не поддался наваждению и продолжал видеть всё происходящее без искажений. Это был юноша, который не раз прорывался к учителю через толпу и задавал искренние вопросы. «Этот сможет выстоять», – подумал Иисус и вспомнил произошедшее за последние сутки.
Ему было горько за людей, слепых и глухих к истине. Всё это было так отвратительно – начиная со сцены «ареста» в Гефсиманском саду. Они и в самом деле решили, что «взяли» его, а апостолы даже бросились «защищать». Разве могут малые дети схватить взрослого воина? Разве могут другие малые дети его «защитить»? Разве он нуждается в такой «защите»? Это лишь наваждение. Когда он просил в своей молитве: «Да минует меня чаша сия!» – вовсе не о суде и не о смерти он говорил. А вот об этом – как же горько видеть тех, кому предназначено стать проводниками воли Всевышнего – такими беспомощными, жалкими, безвольными, подвластными чарам лжи. Все силы тьмы навалились разом, чтобы сокрушить их волю, чтобы показать свою мощь и власть над ними: «Посмотри, Иисус, кого ты учил, на кого надеялся, кого так любишь – вот что мы можем сделать с ними! Ты не изменишь мир, ибо мир – наш!»
И вот малые дети с нищенским разумом, одетые в одежды синедриона, думали, что судят его. Водили к царю Ироду, водили к прокуратору Понтию Пилату. А он все верил в них, все надеялся, что поймут они абсурдность происходящего, что узрят истину. Но все было по-прежнему: слепые вели слепых, а думали, что в их силах осудить зрячего. Это было бы смешно, если бы не цена этого смеха. Они не прозрели, значит, им пребывать во тьме еще тысячу лет. Если бы хоть один человек! Хоть один! И он нашел взгляд этого одного в толпе, и ради него продолжил участие в нелепом спектакле.
Пилат приблизился к истине, он дал толпе шанс прозреть и раскаяться, сказав: «Я не нахожу в нем вины!» Но наваждение было слишком сильно. И толпа требовала: «Распни его», как будто они в самом деле могли его распять. Распять они могли – но только не его, а себя – на кресте тысячелетий.
Борьба сейчас шла только за одного человека, за одну живую свободную душу. Если наваждение захватит и её – темные возликуют и надолго продлят свою власть. Но если юноша устоит – темные будут знать, что не всевластны над человеком. И хотя они сохранят свою власть над толпой, страх никогда их не покинет. А, значит, у человечества останется надежда.
Иисус взглядом указал юноше на конец креста, который не волочился по каменистой дороге, а парил в воздухе. Да и крест он, на самом деле, не тащил, а просто прикасался к нему плечом. Но глаза окружающих видели изнемогающего осужденного на смерть проповедника, еле передвигающего ноги, готового вот-вот упасть. По их понятию, не могло быть иначе. Несокрушимая мощь Римской империи и авторитет синедриона объединились, чтобы казнить этого человека. Для него нет спасения! Он будет страдать и умрет! Иначе не может быть!
– Они не могут тебя распять! – улыбнулся юноша. – Они тебя даже не видят!
Иисус улыбнулся в ответ и бросил крест. Это и было спасением! У человечества осталась надежда! Он взял юношу за руку и увлек в толпу. Он смотрел ему в глаза – и не мог налюбоваться! Это счастье – видеть чистые, ясные человеческие глаза, не замутненные мороком, полные света и любви!
А все окружающие – и богобоязненные иудеи, и суровые римские легионеры – увидели то, что им подсказывало наваждение: крест упал потому, что измученный праведник обессилел и опустился на колени. Если бы они верили Богу, они бы знали, что не может Бог отдать праведника на поругание. Весы справедливости всегда точны. Не может быть наказания за праведность. Но толпа этого не знала и знать не хотела. Вопреки истине, она видела, что солдаты древками копий погнали праведника в направлении Голгофы, а нести крест заставили мужчину, выхваченного наугад из толпы.
– Ты должен увидеть все до конца! – сказал Иисус юноше.
Тот согласно кивнул.
Они прошли сквозь оцепление легионеров, и их даже не окликнули. Их радость от встречи друг с другом настолько не вязалась с обстановкой скорби и ужаса, что глаза обывателей отказывались их видеть.
Когда легионеры стали вбивать гвозди в ладони осужденных, новый ученик Иисуса чуть не потерял душевное равновесие. Из-за этого он стал почти видимым – и один из легионеров даже оттолкнул его как досадную помеху. Но учитель крепче сжал руку своего подопечного, и тот, заглянув ему в глаза, успокоился.
– Помни, это иллюзия! – сказал Иисус, показывая, как легионеры с усердием вколачивали гвозди в пустой крест, предназначенный якобы для него. – Это иллюзия!
– Они не видят тебя, но ведь двоих других они казнят реально? – спросил ученик.
– Нет, это тоже наваждение! Вся их жизнь – наваждение! Они только думают, что живут, но не живут. Поэтому они только думают, что кого-то казнят. Но нельзя убить мертвых! Ты видел когда-нибудь кошку, пытающуюся ударить свое отражение в зеркале? Она очень похожа на этих людей!
– Но, учитель, ведь эти двое испытывают реальные страдания!
– Нет! Они испытывают страдание от разрыва связи их души с Богом. В этом их страдание! Но в наваждении они эту боль представляют как боль тела, казнимого другими людьми. Как холод, голод, болезнь, муку воспоминаний об умерших родственниках. Ведь мы с умершими не расстаемся, мы живем вечно, но люди воображают разлуку, чтобы оправдать свою боль!
Один из осужденных взялся издеваться над воображаемо распятым на кресте праведником:
– Ты спасал других! Спаси сам себя! Сойди с креста!
И об этом было сказано впоследствии другому праведнику: «Однако они не убили его и не распяли, а это только привиделось им»[1 - Коран, Сура 4. Женщины, 157-й аят.].
Иисус повернул ученика к толпе:
– Видишь! Вот что на самом деле страшно! Тысячи тех, кто могли бы быть людьми, но они просто как повозки, которые не могут вырваться из колеи своего наваждения. Они не видят нас потому, что это не укладывается в логику их ожиданий, но они будто бы видят меня на кресте, поскольку это их выбор. Кто-то злорадствует, кто-то жалеет осужденного, но все они под властью наваждения.
– Неужели нет разницы между злорадством и милостью – пусть и в плену наваждения?
– Есть! И ты увидишь это сейчас!
Другой распятый остановил насмешки разбойника:
– Мы-то с тобой страдаем за преступления, а он – невинно!
Иисус крикнул ему:
– Будь со мной – и ты будешь в раю!
Окружающие услышали только слабый возглас «сегодня же будешь со мною в раю!». Но все было не так.
Распятый устремил свой взор в сторону, откуда донёсся крик, и сквозь боль наваждения увидел Иисуса. Он перевел взгляд на крест – и увидел его пустым.
– Ты все же сошел с креста? – прошептал он.
– Я не был на нём! – улыбнулся ему Иисус.
– Но, значит, все не так, как мы видим?
– Все не так!
– Я тебя вижу! – воскликнул распятый. – Это… счастье!
– Да, это счастье! – подтвердил Иисус.
А толпа слышала только стоны казнимого и непонятные завывающие порывы ветра.
– Надвигается гроза! – указал легионер центуриону.
– Я знаю! – ответил тот. – Пора кончать с этими!
Легионер копьем уколол распятых в сердце, прекратив их жизнь в наваждении. Когда он колол пустой крест с табличкой «Царь Иудейский», ученик рассмеялся – что для толпы прозвучало как раскат грома. Для них сгустилась тьма.
– Пойдем отсюда! Ты видел всю силу тьмы. С ней нам предстоит бороться!
– Как?
– Светом! Надо говорить людям правду, надо являть людям правду, надо быть правдой! Они увидят! Они обязательно увидят! Особенно дети!
– Но дети вырастают и становятся взрослыми! Они подпадают под власть наваждения!
– Да! Но они помнят! Люди всегда помнят сказки, которые им рассказывали в детстве!
– Значит, есть надежда?
– Есть уверенность! Все происходит наилучшим образом, насколько это готовы допустить сами люди. Над готовностью человечества допустить жизнь лучше, чем сейчас, над его мечтами и ожиданиями, мы и будем работать.
– А как же твои апостолы? – спросил ученик.
– Они впали в наваждение, им предстоит пострадать и быть убитыми в этом наваждении.
– Но может кто-то из них все же устоял?
– Давай сходим к ним!
По дороге они встретили двоих последователей учения.
– Мир вам! – сказал по обыкновению Иисус.
– Ты так похож на нашего равви, которого распяли вчера! – вздохнул один.
– Я – Иисус! Разве вы меня не узнаете?
– Не издевайся над памятью учителя! – разгневался другой. – Я сам видел, как его положили во гроб!
Иисус с юношей замедлили шаг и отстали от спутников:
– Убедить их будет непросто! – вздохнул ученик.
– Убедить их невозможно! – сказал Иисус. – Все, что бы они ни увидели, они будут трактовать в пользу своего убеждения. Им лучше считать меня мертвым. Они выбрали этот путь еще тогда, когда я был с ними.
Вскоре Иисус со спутником добрались до убежища апостолов. Те, кто видел Иисуса, уже рассказали им о случившемся, и среди последователей пронеслось слово:
– Воскрес!
А кто-то даже вспомнил подходящие цитаты из Писания. Другие утверждали, что Иисус сам предсказывал, что ему «надлежит быть поругану и убиту, а на третий день воскреснуть».
Поэтому, когда Иисус вошел и сказал: «Шалом!», апостолы возликовали:
– Учитель! Равви! Ты явил чудо! Ты воскрес!
– Я не умирал! – возразил Иисус.
Но никто не расслышал, все приняли звук его слов за шорох занавески.
– Не верю! – вскричал апостол Фома. – Пока не вложу персты свои в раны – не поверю!
– Подойди и посмотри – нет никаких ран! – убеждал Иисус.
Фома подошел и вложил персты в воображаемые раны – и уверовал в наваждение.
Этого не выдержал даже Иисус – он выбежал из прибежища апостолов на воздух и сжал зубы, чтобы не заплакать.
– Не стоило сюда приходить! – вздохнул верный ученик.
– Нет, стоило! – возразил Иисус. – Я все равно люблю их – обманутых, жалких, безвольных. Люблю! И ты люби! Все, что у нас есть – это Любовь!
Робот, собака и семья будущего
Жили-были старик со старухой. А еще у них в семье были собака и робот. Робот приемный, а собака – на службе. Жили они у самого синего моря. Но рыбу не ловили, потому что она в магазине есть. И в корыте разбитом не стирали – имелась помятая стиральная машина. Избушкой им служил заброшенный пансионат – слегка покосившийся. Так что пришлось им для окон заказать ромбовидные стеклопакеты. Впрочем, вода, газ, электричество в пансионате имелись – и на том спасибо!
Детей у старика со старухой не было – это случается после бурной молодости. А до пенсии они не надеялись и дожить, потому что она по временной шкале убегала быстрей, чем они могли двигаться с естественной скоростью. На что они жили? На пенсию робота и зарплату собаки. Робот этот был слишком ценный, чтобы его утилизировать. В нем был реализован замысловатый алгоритм понимания детей и животных. Но и на складе его хранить было нельзя – скучал. Поэтому его передали в семью. А собаку приставили для охраны интеллектуальной собственности.
Однажды в пансионат пришел ребенок, воспитанный гаджетами. Родители у него, возможно, тоже были, но он их не помнил и не узнавал. Потому и потерялся, когда приехали на море. А родители не нашли его, потому что тоже не узнавали. Мальчик был нефотогеничный и не совпадал со своими фото в социальных сетях. А родители были тоже воспитаны гаджетами, поэтому папа был нелюдимом, а мама социально дезадаптированной. Так что они даже в милицию не заявили. А социальные службы и рады бы были отобрать ребенка, чтобы защитить его от таких родителей, но искать его не хотели, а требовали от родителей, чтобы те нашли, тогда они его отберут.
Собрали старик со старухой семейный совет, поскольку были приверженцами демократии и соблюдения прав человека даже для тех, кто человеком не является.
Спросил старик:
– Что будем делать с малышом?
Мальчик потыкал пальчиком в гаджет, и тот произнес голосом Дмитрия Нагиева:
