– Это интересно? – уточнила Нина.
– Интересен результат, а всякая бумажная работа не очень, – ответил честно я. – Самое классное то, что ты этот результат можешь потрогать, понимаешь?
– Понимаю, – улыбнулась Нина. – Я своих учеников потрогать не могу, меня бы за это засудили. А что ты делаешь в свободное время?
В тот момент нам принесли еду, поэтому я ответил быстро, чтобы начать есть:
– Ходил в зал, но перестал, не хватает мотивации. Читаю, много читаю. Много гуляю по городу, изучаю его, путешествую по России. А ты?
– Ну ты уже знаешь, – начала Нина, параллельно запутывая свои волосы, чтобы снова собрать их во что-то непонятное. – Рисую, тоже гуляю и читаю. Если посоветуешь что-то, что поможет разбираться в домах так же, как и ты, – скажу спасибо. Еще хожу на йогу, это учит меня концентрироваться. Путешествую по миру, а вот в России мало где была.
– Посоветую гулять со мной больше, – ответил я, пережевывая стейк. – Прости, я действительно голоден, поэтому буду говорить с набитым ртом.
– Все в порядке, теперь я тоже, – засмеялась Нина и протянула руки к прибывшей тарелке.
– А чем занимаешься ты, когда у тебя не свободное время? – решил поинтересоваться я.
– Я преподаю в частной школе, куда приходят люди, мечтающие выучить французский, – отрапортовала Нина. – Кроме этого, подрабатываю частными уроками. У меня достаточно непонятный график, но зато я занимаюсь тем, что люблю: говорю по-французски и заражаю любовью к нему.
– Скажи что-нибудь, – попросил я.
– Je me disais tant?t que c'еtait la belle race pure des nomades, tant?t la race pauvre et dessеchеe des jouisseurs, – выпалила она, будто ожидая этого вопроса.
– И что это значит?
– Цитата из «Здравствуй, грусть». «Я то убеждала себя, что это прекрасное, чистокровное племя кочевников, то говорила себе, что это жалкое выродившееся племя прожигателей жизни». В 16 лет мне она казалась ужасно умной.
– А сейчас?
– А сейчас я ем, и ты ешь, – засмеялась Нина.
Спустя два часа вина, еды и диалогов ни о чем мы с шумным смехом вышли на улицу. Я уже не помню, над чем мы смеялись и почему, но я тут же совершенно естественно поцеловал Нину, а она ответила тем же. Минут пять мы стояли у входа. Я держал ее за талию, потому что она была ниже и стояла на цыпочках. Когда нас в очередной раз толкнули посетители ресторана, я предложил проводить Нину до дома. Она кивнула, и мы пошли в сторону Театральной.
Мы вышли на Кривоколенный переулок, и я решил впечатлить Нину:
– Не правда ли литературное местечко?
Она прыснула от смеху, но подыграла мне:
– Отчего же?
– Как же, вы не слышали о драке Пастернака и Есенина? – притворно удивился я.
– Заслушалась Вертинским, очевидно, – Нина вошла в образ.
– Значит, как было. Есенин самым наглым образом надрался и задирал Пастернака, говоря, что тот сорняк, выросший посреди русской поэзии. Доподлинно неизвестно, кто победил, «сорняк» ли или «королевич», как назвал Есенина Катаев. В любом случае разнимать их пришлось Казину и Вронскому. Вот такие страсти у редакции «Красная новь».
– Скажите, пожалуйста, а ведь пишут о любви! – сетовала моя собеседница.
– И не говорите, Нина, – вздохнул я. – А справа тоже про искусство. Позвольте-ка продемонстрировать вам дом Строгановского училища, созданный талантливым Шехтелем. Уж очень его люблю!
– Красивое, – восхитилась Нина, всматриваясь в здание в сумеречном свете.
– Согласен, но у здания-то были балкончики. Где они? Что же их не восстановили-то?
– Только ты можешь так расстраиваться из-за балкончиков, которые никто из москвичей уже и не вспомнит, – рассмеялась Нина.
Я хотел было возразить, но в тот момент мы вышли на Мясницкую, где прямо перед нами стоял великолепный особняк Черткова, поражающий своим изяществом даже спустя столько времени.
– Я так люблю такие дома, – ахнула Нина. – А ты?
– Я тоже, – кивнул я и сжал ее руку чуть сильнее. – Знаешь, раньше в этом доме было много-много книг, читать их приходили совершенно разные люди, к примеру Толстой и Циолковский.
– Надо же, – удивилась Нина. – И куда их дели? Революция?
– Да нет, – отмахнулся я. – Их передали в музей, а оттуда они переехали в библиотеку. Кстати, помнишь, я тебе про Шехтеля говорил?
– Вот где балкончики!
– Нет, – рассмеялся я. – Здесь он сделал очень красивую лестницу.
– А сейчас там что?
– Иногда выставки, но что на самом деле – кто его знает…
Медленным шагом мы вышли к Центральному детскому магазину, где Нина уговорила меня задержаться у витрин.
– Знаешь, – начала она, – хотя конечно ты знаешь, сейчас там классная смотровая площадка и музей старых игрушек. Я приходила туда несколько раз, искала что-то из детства.
– Не был там, – честно признался я. – Зато могу много рассказать про это здание и то, как его отреставрировали. Если честно, ничего там не осталось: бронзовые торшеры демонтировали, а мраморные балюстрады разбили. Представляешь, сколько усилий нужно для того, чтобы разбить мрамор? И как мало нужно, чтобы он сохранился. Если до нас Венера Милосская дожила, то балясины прошлого века явно бы в этом преуспели.
– Это так грустно, – помрачнела Нина. – А помнишь часы со зверушками? Мы там ничего не покупали, мама говорила, что мне это все не нужно.
– Часы помню. Пойдем, а то совсем загрустим.
На платформу станции Театральная с грохотом подъехал старый поезд. Мы нашли пустые места и сели подальше от всех.
– Постоянно забываю, что на этой ветке так шумно, – крикнул я.
– А я и не замечаю уже, – крикнула мне в ответ Нина.
– Да уж, по синей каталась целая галерея Андрияки, а что у вас?
– У нас только моя, – пошутила Нина. – Правда, у всех конечная остановка в моей квартире.
– Далеко от метро? – поинтересовался я.
– Минут десять, наверное, – попыталась прикинуть Нина. – Увидишь, ты же провожаешь?
– Да, – ответил я и обнял ее.
– Показать тебе картины?
В тот момент я опешил, потому что приглашение можно было трактовать двусмысленно. Хуже всего было бы то, если бы она после того достала смартфон и показала фото. Поэтому я выбрал максимально нейтральный ответ:
– В смысле?
Нина смутилась, понимая, как выглядит ее приглашение.
– Ну нет, в смысле просто покажу – и по домам. Ничего лишнего сегодня. Окей?
– Окей, – коротко ответил я, решив, что буду разбираться по обстоятельствам. Разумеется, мне хотелось остаться, но напирать было бы глупо.
Через полчаса я стоял у шикарной сталинки прямо около «Поселка художников». Нина копалась в бездонной сумке в поисках ключей.
– Готово, – ликующе крикнула она и потрясла ключами перед моим носом.
Вечер становился все интереснее, и я с нетерпением ждал его продолжения.
Квартира Нины
Пока мы поднимались на лифте на пятый этаж, в воздухе ощущалась какая-то неловкость, которую не мог перекрыть даже наш прекрасный вечер с коктейлями и вином. Мне казалось, Нина нервничала и жалела о своем предложении, а я был бы и рад уйти, чтобы разрядить обстановку, но мой побег выглядел бы странно для нас двоих.
Наконец двери дребезжащего лифта распахнулись на пятом этаже, и мы подошли к самой старой из всех дверей на лестничной клетке. Нина повесила свои сумки на непонятно откуда взявшийся крючок на стене и стала возиться с замками.
– Проходи, чувствуй себя как дома, – смущенно сказала она, распахивая вторую дверь.
Еще в метро я пытался представить, как может выглядеть ее квартира. Пустая ли она или заполнена вещами до потолка? Новая или старая? Просторная или крохотная?
Она щелкнула выключателем, и я увидел светлую прихожую с ремонтом двадцатилетней давности. Высокие потолки заканчивались антресолью, под которой было большое зеркало, обрамленное множеством фотографий, открыток и записок. Нужно было постараться, чтобы увидеть в нем себя. Рядом стояла самая обычная вешалка из IKEA с куртками, плащами и кучей обуви самых разных цветов.
Нина бросила кеды и прошла босиком вглубь квартиры, повсюду включая свет, а затем скрылась в ванной, откуда раздался шум воды. Я аккуратно поставил кроссовки у порога, не решаясь вторгнуться в ее маленький мир.
Обои в широком коридоре были аккуратно закрашены белой краской, но прямо на них висели плакаты и постеры старого кино. Казалось, она хотела создать целую галерею, но тут и там были пропуски, на которых будто бы вчера что-то висело. Я прищурился и увидел следы кнопок, подтверждающие мою догадку.
Нина вышла из ванной в домашней одежде и уточнила:
– Руки мыть будешь?
Я кивнул и нырнул в помещение со старым кафелем, тоже покрашенным белой краской, чтобы придать комнате хоть какую-то свежесть. Все поверхности ванной были заставлены баночками, бутылочками и пузырьками, на веревках за душевой занавеской сушилось кое-какое белье, а в воздухе стоял запах стирального порошка и парфюма. Громко чихнув, я открыл подтекающий кран. Гостевое полотенце терялось среди прочих, поэтому я потряс руками над раковиной и вытер руки об джинсы.
Очевидно, Нина была на кухне, откуда донесся щелчок газовой плиты и грохот чайника. Я прошел в большую кухню и сел за стол. Часть него была завалена учебниками, книгами, тетрадями и журналами, на другом углу стояло небольшое зеркало.
– Будешь чай? – спросила хозяйка квартиры и поежилась от ветра, колыхавшего желтые занавески.
– Буду, – лаконично ответил я. – Тебе неловко?
– Немного, – призналась Нина. – Не стоило тебя так быстро приглашать, вдруг ты маньяк какой-то.
– А вдруг ты? – засмеялся я.
– Похожа? – улыбнулась она, довольная тем, что я понимаю ее смущение.
– Нет, но вдруг ты хорошо маскируешься?
– Тогда ты попал, – уверенно заявила она и насыпала заварку в чайник. – Пойдем, покажу свое творчество, пока вода кипятится.
Мы прошли в единственную жилую комнату, где царил не беспорядок, но точно творческий бардак. У батареи стояли два коврика для йоги, балкон был открыт нараспашку, и на нем стояли цветы. Большая кровать была наспех застелена фиолетовым покрывалом и забросана подушками всех размеров. Никакого намека на шкаф, только две вешалки и куча одежды на них. Она висела на плечиках, была набросана сверху и даже лежала на двух чемоданах. Круглый коричневый стол был удивительно пустым, а около него выстроились стопки с книгами, заменяющие хозяйке шкаф. В оставшемся углу стояли мольберт и куча холстов, отвернутых к стене. Всю комнату пересекала гирлянда белых фонариков, а люстру заменяли три торшера, расставленные по углам. Комната казалась необжитой, несмотря на обилие вещей.
– Недавно переехала? – поинтересовался я.
– Собираюсь уехать, – неопределенно ответила Нина.
– А куда?
– Пока не знаю, – пожала она плечами и почесала руку. – Нужно найти варианты, и как можно скорее. Вот и работы, – перевела она тему.
Она продемонстрировала мне несколько пейзажей и натюрмортов. Не сказать, что Нина была талантлива, но ее скрупулезность давала свои плоды. Картины были яркими, красивыми и определенно нашли бы место в любом современном интерьере.
– Я бы их продавал, – подвел я итог.
– И все? – Нина тут же спрятала полотна, повернув их к стене.
– Нет, нет, – поспешно заявил я. – Очень красивые, я даже не ожидал! Если честно, когда ты сказала, что рисуешь, я подумал, что это любительская мазня, но у тебя есть потенциал.
– Думаешь? – прищурилась художница.
– Уверен, – заверил я. – Так почему ты переезжаешь?
Она замялась, явно решая, рассказывать мне свою историю или нет. Наконец она сказала:
– Знаешь, я же тут не одна жила.
– Я так и понял, – кивнул я, ожидая продолжения.
– Мы жили тут вдвоем, а месяц назад расстались, и он уехал. Аренду я одна не потяну, поэтому придется подыскать что-то другое. Ты не думай, – начала оправдываться она, – тут были шкафы, даже полки, было гораздо уютнее, но мы как-то все поделили, и теперь вот так, – закончила она и обвела руками комнату.
Внутри меня все перевернулось. Я обрадовался, что она была стопроцентно свободна, с другой стороны, я разозлился на то, что они так нелепо все поделили.
– Вот как, – осторожно протянул я. – Почему вы расстались?
Нина вышла на балкон, укутавшись в плед с кровати.
