Когда он вернулся, буквально набитый деньгами, то сразу купил себе импортную стереосистему. Захлебываясь от восторга, описывал ее функции, в которых я ничего не понимала, но была счастлива, разделяя его эмоции. Стереосистема потребовала дополнительных аксессуаров, и в итоге всю заработанную тысячу Лёня потратил на свои игрушки. Я запомнила слово эквалайзер, но меня не заинтересовало, что это такое. Мне Лёня не подарил ничего, и это немного задело. Я бы хотела получить какой-то символический знак внимания. Возможно, плюшевого мишку. Или коробку конфет. Но одернула себя и подумала: «От мужчины нужны не подарки, а любовь. Главное, что я не одна». Загнала эту мысль подальше и сконцентрировалась на смехе и веселье, которых всегда было полно, когда рядом находился Лёня. Вот теперь радости в жизни стало много, хотя я по-прежнему голодала, а желудок уже начал побаливать.
Склянкин и не замечал, что мне не хватает даже на еду.
– Что-то ты истощала, – сказал он недовольно, а потом строго сделал замечание, что прислала посылку только один раз.
– Другим ребятам присылали каждую неделю, а мне – нет, – выговаривал он, и я, оправдываясь, что-то забормотала в ответ.
Мне было стыдно, что я отправила ему только одну посылку. Чуть не расплакалась, но тут Лёня обнял меня, и стало хорошо. Я была счастлива, что он вернулся.
До начала третьего курса оставалось полмесяца, и Лёня предложил поехать на теплоходе в речной круиз на неделю. Я сжалась. В круиз! Как круто! Но… Хотя мы рассматривали места в шестиместной каюте, расходы на путешествие равнялись моему месячному бюджету. Денег не было, о чем я и сообщила.
– Так попроси у папы, какие проблемы, – пожал плечами Лёня.
И я пошла звонить папе.
– Смогу прислать только сорок рублей. Извини, больше нет, – грустно сказал папа.
Я расстроилась и сообщила Склянкину, что не смогу поехать. Однако Лёня весело заявил:
– А еще двадцать пять займешь у меня, вернешь постепенно.
Я обрадовалась. В моём бюджете, как правило, оставалась пятерка, если не рвались колготки, а больше я ничего себе не покупала. И я рассчитала по звонкой формуле «5 х 5 = 25», когда смогу отдать Лёне долг, и еще больше повеселела. «А на туфли накоплю к лету, всё равно зимой в сапогах хожу». И запрыгала от восторга, как будто решила трудную задачу.
При этом не появилось мысли, что Лёня вполне способен заплатить за меня эти двадцать пять рублей, фактически просто возвратив те, которые я потратила на посылку. Брать деньги от мужчины для меня было неприемлемо. В моей голове деньги и отношения с мужчиной находились в совершенно разных разделах, а их пересечение означало лишь запретную зону проституции.
Мы купили путевки на двухпалубную посудину под названием «Григорий Пирогов» и поплыли сначала по Москве-реке, по Оке, по Волге, а потом по Каме и по реке Белой. Пароход был небольшой, и его неглубокая посадка позволяла пройти по довольно мелким речкам и углубиться сильно на восток.
Мы отлично проводили время, бегали на экскурсии, купались на зеленых стоянках, а вечером зажигали на дискотеках, и я была в восхищении. «Любые путешествия намного лучше материальных вещей, – думала я, – особенно когда делишь впечатления с любимым человеком». Подставляла лицо свежему ветру и улыбалась. «Как здорово! Это же мой первый настоящий отпуск с парнем!» Рядом с Лёней я совершенно забыла о недавних муках собственной неприкаянности. Сексуально наши отношения не продвинулись ни на шаг. Каюта никакого уединения не предусматривала. А мне оно и не было нужно. Настроение было приподнятое. Мы почти непрерывно шутили и смеялись.
Развлечения на корабле были скромными, но одно запомнилось. Был устроен конкурс красоты. Мужчины выбирали королеву тайным голосованием, складывая записки с именами в корзинку. Однако писали они эти записки на столах открыто, под внимательными и ревнивыми взглядами своих жен, поэтому на листочке каждый указывал имя спутницы. Склянкин написал мое имя. Но был еще один неизвестный мне поклонник, который написал «Чудесная девушка в алом платье». И меня избрали королевой красоты с перевесом в единственный голос. Это был настоящий подарок, и я до сих пор благодарна тому мужчине за его поддержку и теплые слова.
Песня Криса де Бурга «The Lady in Red»[10 - «The Lady in Red» (в переводе с англ (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BD%D0%B3%D0%BB%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA)ийского?–?«Леди в красном»)] вышла через год, в 1986 году, и, когда я ее услышала, вспомнила и комплимент от незнакомца на корабле, и сильные руки другого незнакомца, перенесшего меня через лужу, но эти романтические воспоминания совершенно не ассоциировались с Лёней Склянкиным, мужчиной, который находился рядом и отношения с которым завязывались во всё более тугой узел.
Уж замуж невтерпеж. Третий курс, осень 1985
Еще на втором курсе среди студентов прокатилась волна свадеб, которая через год превратилась уже в цунами. Все вокруг женились. И не просто женились, а сразу и детей заводили. Всё по-честному: ЗАГС, девять месяцев, роддом. По субботам мы гуляли на студенческих свадьбах. От общаги отъезжали украшенные лентами машины. Счастливые пары сразу получали отдельные комнаты в главном здании МГУ, что добавляло привлекательности семейной жизни. Это было радостное время, с чудесными эмоциями. Брак выглядел своевременным и правильным решением. Даже неприличным казалось не поучаствовать в этом сметающем преграды движении по образованию новых ячеек общества.
И я тоже сломя голову бросилась в увлекательный водоворот. И приняла решение выйти замуж. И это было правильно. Неправильно было то, почему я захотела замуж.
Меня изводила нищета. После речного круиза я стала существовать в режиме строгой экономии, возвращая Лёне по пять рублей ежемесячно. Уже давно ничего себе не покупала. Я открыла, как это трудно: совсем себе ничего не покупать третий год подряд. Трусы и носки были заштопаны. Верхняя одежда, приобретенная еще в школе, стала потертой и откровенно немодной. Хотя на общем фоне небогатых одногруппников я не сильно выделялась. Для друзей как-то неважно всё это было. Однако мне хотелось выглядеть стильно. Мне было девятнадцать лет, и я мечтала о модных тряпочках. Продолжала создавать обновки из старья, хотя уже и перешивать было не из чего. Юбки носить перестала, так как колготки были слишком дорогими, ходила в джинсах, собственноручно связанных свитерах и переделанных маминых вещах. Но обувь тачать не научилась, и она у меня иссякла. Сапоги выглядели разбитыми, но особенно меня добивали туфли с дырками в подошве. Неудобно без обуви жить, а купить не на что. На третьем курсе я поняла, что до диплома доберусь только босиком.
Но не только материальный вопрос меня достал. Я выросла в счастливой семье, где любовь и нежность родителей окружали, как воздух, но внезапно исчезли. И я захотела образовать такую же семью. И как можно скорее. А от Лёниных ежедневно чистых и безукоризненно выглаженных рубашек исходил такой аромат домашнего тепла и уюта! Он терзал меня воспоминаниями. Так пахли моя мама, наш дом и мое утраченное счастье. И я решилась. Да, выйду замуж за Лёню, если он предложит.
А тут и Лёня, вероятно, что-то почувствовал или просто устал терпеть сексуальное воздержание. И осенью сделал мне предложение. При этом он не падал на колено, не дарил кольца и даже не спрашивал, согласна ли я. И никакими торжественными декорациями это событие не сопровождалось. Всё получилось невнятно и нелепо.
Однажды мы остались в общаге одни, и Лёня, как обычно, взгромоздился на меня и начал мять мою грудь, покрывая мокрыми поцелуями лицо и ерзая джинсами по моим джинсам. Неожиданно кто-то настойчиво постучался в дверь. Вернулись домой соседки. Склянкин вскочил, весь красный, дернул меня за руку и раздраженно сказал:
– Нет, это невозможно. Давай поженимся.
– Давай, – согласилась я.
Мы подали заявление на конец января, чтобы сдать зимнюю сессию и перед каникулами сыграть свадьбу. На момент нашего бракосочетания Лёне исполнилось двадцать лет, а мне девятнадцать с половиной. Мой жених, который был поздним обожаемым сыночком обеспеченных родителей оставался инфантильным, избалованным дитятей.
Хотя я и была наивной, но не настолько глупой, чтобы не видеть этого. Но была абсолютно уверена, что со мной Лёня станет другим. «Он же любит меня! Значит, изменится. А я люблю его, значит, буду принимать таким, какой он есть». И я была счастлива, что у нас будет дружная, веселая семья, где нам вместе будет хорошо.
Однако радость, бурлившая во мне, начала иногда спотыкаться о мелкие, но досадные пустяки, как мне тогда казалось. Лёня, привыкнув к мысли, что я его будущая жена, начал позволять себе срывать раздражение или прикрикивать на меня. Я никогда не слышала подобного тона в доме своих родителей и сначала пребывала в шоке, но не решалась ничего сказать жениху, а просто делала вид, что ничего не замечаю. Говорила себе: «Не собираюсь расстраиваться из-за глупостей. Главное, мы вместе и будем счастливы». И повторяла, как мантру: «Со мной он изменится. Будет вести себя по-другому».
Но мелко-бытовое хамство только нарастало, и всё чаще и чаще я внушала себе, что это ерунда, горе не горе, после свадьбы всё будет по-другому. И улыбалась. Всё мое существо, как антенна, было настроено только на радость. Тем более предстояло столько волнительных и интересных событий!
Мы поехали в Мытищи знакомиться с родителями жениха. Дом полная чаша, на виду все атрибуты советского достатка: на кухне холодильник «Розенлев», в комнате полированная стенка, в ней хрусталь, а в гараже «Жигули». Отец Лёни, Александр Афанасьевич, был полковником в отставке, но еще работал в военном институте, продолжая получать высокую зарплату военного. А мама, Анна Ефимовна, хотя тоже вышла на пенсию, несколько раз в неделю преподавала домоводство в школе. Она олицетворяла идеал домашней хозяйки. Их маленькая уютная двушка сверкала чистотой, на столе лежала белоснежная скатерть, а пышные румяные пироги, как с картинки кулинарной книги, дополняли этот образ. Меня поразили прозрачные окна, вымытые так тщательно, словно косые осенние дожди не уронили на них ни капли, и накрахмаленные шторы на кухне в образцовом виде: без складочки и пятнышка. Вот почему и Лёня ежедневно был одет в свежие рубашки без единой морщинки. Да, Анна Ефимовна, видимо, была поклонницей чистоты. Даже в нашей семье не было настолько идеально.
Как только мы вошли в квартиру, я застеснялась. На мне было потертое, еще школьное пальто и совершенно изношенные сапоги, которые сразу выдавали нищету. Перед визитом я тщательно отмыла и начистила их, но скрыть четыре года ежедневной зимней носки «и в мир, и в пир» не удалось. От соли и сырости они разбухли и покрылись буграми, похожими на целлюлит. На моём теле целлюлит отсутствовал, а на сапогах красовался на самом видном месте.
К счастью, прихожая была тесной, и после приветствий нас оставили одних. Лёня быстро разделся и ушел. А я, спрятав пальто под куртками, завозилась с позорной обувью, которую постаралась задвинуть поглубже под полку, где сверху гордо красовались необыкновенной красоты модные сапожки мягкой кожи удивительного медного цвета. Над этими чудесными черевичками висело столь же совершенное в своей утонченности пальто цвета охры, пушистый песцовый воротник был окрашен в один тон с тканью. Я оценила элегантность обеих вещей и их безупречное сочетание. Даже замерла в восхищении, разглядывая такое произведение искусства. На землю меня вернул раздраженный голос Лёни:
– Что ты тут залипла? Нас все ждут!
И снова резанул этот тон, и снова я подавила обиду и улыбнулась. Мы зашли в комнату, где нас тепло встретили и родители, и Лёнин старший брат Игорь. Он представился и с гордостью познакомил меня с дочкой Тасей и женой Асей. Так вот кем была прекрасная владелица этих роскошных вещей! И по ее царственной осанке сразу было видно, что она их достойна. И жена, и дочка Игоря оказались красавицами. Тася была мини-копия Аси. Обе блондинки, с роскошными льняными волосами, ярко-голубыми глазами и пухлыми розовыми губами. И у обеих на лицах совершенно одинаковое недовольное выражение, рты растянуты в скобки. Игорь же улыбался широко и открыто, и было видно, что он рад знакомству.
Я едва взглянула на него и сразу в смятении опустила глаза. Что-то поразило меня. При внешнем сходстве родных братьев между ними не было ничего общего. Игорь казался совершенно другим, но каким – я понять не могла. Лёня выглядел мельче его, разница в возрасте между братьями составляла десять лет. Склянкины родили второго сына поздно, уже под сорок. Анна Ефимовна хотела девочку-Леночку, но получился мальчик. Поэтому и назвали его Лёнечкой.
С первой минуты стало понятно, в доме всё решает мама. Папа-полковник командовал на службе, а дома «под козырек» выполнял то, что скажет жена. Анна Ефимовна делала всё, чтобы порадовать младшего сыночка. Игорь рано выпорхнул из гнезда, а «малыш» Лёнечка привык получать, что хочет. Даже жену. Тем более, что обо мне родители были наслышаны уже давно, с первого курса, два с половиной года Лёня только и говорил, что о Юле. Поэтому наш ранний брак вызвал полное одобрение.
Нас усадили как дорогих гостей. Анна Ефимовна хлопотала и подкладывала мне лучшие куски. Но они совершенно не лезли в рот. От смущения я почти ничего не могла есть и только краснела, повторяя цвет своего платья, робко отвечала на вопросы. Старалась не привлекать внимания и была как деревянная. Видела, что Лёню это злит. Он хотел похвастаться и показать товар лицом, а вместо этого ему подсунули «мертвую царевну». Он раздражался и на мать с отцом, которые пытались разговорить меня, и на Игоря, шутками разряжающего обстановку, и на капризных Асю и Тасю. Всё его бесило.
– Что ты как замороженная? – шипел Лёня мне на ухо.
От его едва скрываемой ярости я цепенела еще больше. Даже перестала понимать вопросы, и лишь опускала голову ниже. Я слышала, как Анна Ефимовна обращается ко мне, но зажалась еще больше. По-моему, со стороны я выглядела умственно отсталой.
В этот момент я уловила теплый луч, подняла лицо и вдруг встретила внимательный, понимающий взгляд Игоря. Он ласково смотрел, и я, стряхнув с себя ступор, радостно засияла в ответ. Детская улыбка появилась на лице и сразу вернула меня к жизни. Мы смотрели друг на друга, и я почувствовала, что между нами что-то произошло. Поняла, что понравилась ему, и мгновенно воспряла. Когда Лёня дернул под столом меня за руку, вздрогнула, как от удара, снова замкнулась и до конца обеда не посмела произнести ни слова.
После нашего обмена взглядами Игорь перевел огонь на себя, и я была ему благодарна. Он, видимо, понял, что мне нужна передышка и стал делиться новостями о работе. Сообщил, что его планируют скоро повысить в должности. Отец с интересом выспрашивал подробности, мать охала и всплескивала руками.
Я с облегчением выдохнула и тихонько продолжила наблюдать за Игорем, пытаясь осознать, чем же он меня так поразил. Харизматичный, сильный, мужественный, он отличался от нежного, избалованного брата. Игорь понравился мне так сильно, что я готова была упасть в его объятья прямо за накрытым столом. Не могла разобраться в собственных чувствах. «Я что, влюбилась с первого взгляда? Да что за бред! – одернула себя, – я здесь по другому поводу. Знакомлюсь с семьей будущего мужа. И люблю я Лёню. Да. Я люблю Лёню», – повторила, как урок, чтобы не забыть.
Но именно в Игоре, а не в Лёне, я увидела свой идеал мужа и заботливого отца. И не только. Почувствовала интуицией, женским чутьем, что Игорь сделал бы меня счастливой. И сразу захотела выйти замуж только за него. Захотела родить от него детей. Впервые я осознала это так сильно, что испугалась собственного ощущения. Это были мощные сигналы просыпающейся чувственности, которые я так долго подавляла. Я просто обмерла от ощущения, что нашла наконец своего Мужчину. И до этой встречи я уже начала, пока неосознанно, разочаровываться в выборе Лёнечки, устав уворачиваться от его хамоватости и делать вид самой перед собой, что он моя любовь. А вот теперь становилось ясно, кто мой идеал. Игорь! Игорь, а вовсе не эта несостоявшаяся Леночка. Но я упрямо отказывалась признавать этот факт. «Да что такое на меня нашло! Что за бред в голове?»
К тому же Игорь был женат. Не могла же я, придя знакомиться с родителями жениха, разбить семью его брата. «Понимаете, ваш старшенький нравится мне гораздо больше, он будет со мной!» Но интуиция именно этого и требовала! Тянуло к Игорю так сильно, что сладко отзывалось вибрацией внизу живота, даже когда слышала его голос. Я старалась больше не смотреть на него, чтобы не выдать себя. Но разочарование от контраста между братьями так больно кольнуло, что я чуть не передумала выходить замуж за Лёнечку-Леночку.
Наконец, перешли к чаю. Анна Ефимовна принесла большой шоколадный торт, естественно, собственного производства. Несмотря на то что я почти ничего не могла есть, кусочек оказался таким нежным, что растаял во рту. Я заулыбалась от удовольствия. Давно не ела такого вкусного торта. Да, буду честной, никогда в жизни. Ни один десерт не мог сравниться с этим шедевром. Шоколад так взбодрил, словно заменил чашку крепкого кофе. Я осмелела настолько, что смогла разглядеть сидящих напротив жену и дочку Игоря. Но на него смотреть не решалась.
Мать и дочь были одеты в нарядные голубые платья, которые обеим очень шли, оттеняя незабудкового цвета глаза. У жены Игоря еще больше синевы в них добавляли крупные сапфиры, которые покачивались в ушах. На изящных ножках красоток, вполне готовых для фотосессии на обложку журнала мод, красовались такие же в тон синие туфельки. Я снова поразилась и идеальному стилю и, главное, возможности достать и подобрать столь утонченную комбинацию. Просто купить подобные вещи в промтоварах[11 - Промтовары – сокращение от промышленные товары.] было так же нереально, как, скажем, обычному человеку слетать в космос.
Портили и Асю, и Тасю только кислые выражения лиц и капризные интонации. Игорь этого словно не замечал. Он весело ухаживал за обеими девочками, ласково целовал и постоянно демонстрировал любовь. И мне было больно это видеть. Я держалась изо всех сил, еле дотерпела до конца обеда, затем с облегчением попрощалась с гостеприимными Склянкиными. Анна Ефимовна завернула мне с собой пирожков и единственный оставшийся кусок торта, которые я брать отказывалась, но она положила их в пакет и всучила Лёне. Я же стремилась сбежать поскорее. Было так стыдно натягивать под их взглядами убитые сапоги, что я поняла, не выдержу двойного позора, если придется надеть и потертое пальто. Скомкала его в руках, поблагодарила за обед и выскочила за дверь. Лёня вышел следом, проводил до станции и посадил меня на электричку. Пакет с пирожками и тортом отдать забыл, и мы оба вспомнили о нем, когда поезд уже закрыл двери.
Несмотря на провальное, с моей точки зрения, знакомство с родителями, выяснилось, что я им понравилась. И они мне понравились. Назавтра в университете Лёня все-таки передал забытый накануне сверток. Он сказал, что не хотел его тащить и даже слегка поругался с матерью, но Анна Ефимовна настояла, чтобы он привез мне ее гостинец. Я с утра была голодной и с наслаждением съела один из пирожков. А потом и второй. Шоколадный шедевр оставила напоследок, чтобы им насладиться попозже. Я с таким удовольствием смаковала угощения, что Лёня, глядя на мой аппетит, присоединился и моментально проглотил оставшиеся пирожки. Заодно умял и кусок торта, загрузив его в рот почти целиком.
Облизывая пальцы, измазанные шоколадом, Лёня рассказывал, что мама была восхищена моей скромностью. Позже она сама мне сказала, что всегда мечтала, чтобы сынок женился на профессорской дочке, да такой еще милой и послушной. А мой отец и был профессором математики. Хохоча, Лёня добавил, что и Игорь меня хвалил.
– Представляешь, он назвал тебя неограненным алмазом, который превратится в бесценный бриллиант, – процитировал слова брата и засмеялся.
Услышав этот комплимент, я увидела перед собой внимательные глаза Игоря, и снова меня пронзила боль разочарования, что я невеста не старшего, а младшего Склянкина.
Потом мы с Лёней отправились ко мне, в провинцию. В нашей запущенной квартире было грязно, по-моему, после моего отъезда папа ни разу не делал уборку, а сам папа… мой папа! Папа стал такой старый, мятый, потрепанный… Был растерян и на всё согласен.
Еще три года назад он в благоухающих свежестью хрустящих рубашках читал лекции, в него были влюблены все студентки, а он боготворил только маму. В нашем доме был достаток и радость, я была беззаботна и счастлива, а теперь… Была расстроена и цеплялась за Склянкина, который не просил моей руки, а скорее, снисходительно информировал моего отца, что берет меня в жёны. И от этого сообщения вдруг стало нестерпимо стыдно. Словно я делала что-то неправильное и нехорошее.
Позже, через несколько лет, я спрашивала папу, неужели он не видел, что мы с Лёней не подходили друг другу? Он ответил, что Лёня ему не понравился и справедливо заметил, что мой будущий муж был слишком инфантильным, безответственным и ненадежным. Но тогда папа не посмел этого сказать, чтобы не обидеть и не разрушить отношения со мной. Он потерял жену и боялся потерять дочь. Кроме меня, у него никого не осталось. Поэтому он заранее поддерживал любое мое решение. А я была так смятена и подавлена, что приняла его молчание за одобрение брака.
Вернувшись с руин моей прежней семьи потрясенная, я с удвоенной энергией ринулась создавать новую. Вместо того, чтобы расстаться с Лёней и сбежать из-под венца, я глубже и глубже увязала в собственных обязательствах, пытаясь быть хорошей девочкой. Я была слишком целеустремленной. Я шла на запах…
Всё должно быть по-честному! Ноябрь–декабрь 1985
– Всё должно быть по-честному! – строго сказал будущий муж, и я согласилась. «Я же не по расчету замуж выхожу».
– Наши предки, – продолжал Лёня, – разделят все расходы на свадьбу поровну. – И уточнил, будто в бухгалтерии, – твои родители должны внести половину по счету.
Меня покоробили слова «твои родители» в отношении моего папы, но я кивнула. Тем более знала, что он уже договорился разделить расходы на ресторан, не самый дешевый, выбранный мамой будущего мужа.
– Но и всё остальное тоже должно быть по справедливости. Поэтому родители невесты должны купить ей платье, туфли и кольцо, – перечислял Лёня, – а родители жениха – второе кольцо и обмундирование.
Он так и сказал «обмундирование». А меня поразил не цинизм его рассуждений, нет, только крупные суммы, необходимые для приобретения «обмундирования» невесты. Так как «родители невесты» не могли потянуть весь озвученный список, то я начала копить. До свадьбы оставалось меньше трех месяцев, нужно было торопиться. А на мне еще висел остаток долга перед будущим мужем за речной круиз. Пришлось ограничивать себя абсолютно во всём. Самым большим резервом в бюджете были расходы на еду. И я перешла на двухразовое питание. В общаге больше не ужинала…
Как малообеспеченная, в профкоме получала талоны на бесплатный скромный обед, утром ничего не ела, а вечером пила чай и жевала хлеб, который брала из столовой. Я полностью вернула долг и накопила на небольшое приданое, но даром мне это не далось. Летом потеряла два килограмма, осенью еще три. В результате к свадьбе похудела до прозрачности. С учетом того, что мой вес никогда не превышал пятидесяти килограмм, утрата десяти процентов была существенной. Собственная одежда была велика и выглядела как с чужого плеча. Я даже взвешиваться боялась, чтобы не расстраиваться.
Хотя мы были женихом и невестой, по-прежнему платили каждый за себя, и мне не казалось это странным. Лёня любил пельмени. Поэтому иногда вечером мы ходили в студенческое кафе, где он приносил на стол большую тарелку и равнодушно спрашивал, вываливая полстакана сметаны на блюдо:
– А ты почему не берешь?
И полностью удовлетворялся ответом, что я не голодна.
На третьем курсе я стала учиться еще лучше и получать повышенную стипендию. Все сэкономленные деньги ушли на мое «обмундирование». Свадебное платье я сшила из тюлевой занавески. Белые туфли приобрела с большой скидкой у недавно вышедшей замуж Люси, а вот кольцо купить не смогла: золото было дорогое, и простая тоненькая полосочка стоила больше ста рублей.
Я долго не решалась сказать Лёне, что денег нет. Наконец, выбрала момент, когда он был сытый и робко промямлила:
– Лёнечка… На кольцо не хватает…
Но услышала в ответ раздраженно-холодное:
– Твои родители обязаны тебя содержать полностью, пока ты учишься.
Тут меня накрыло так, что я немедленно готова была бросить жениха и бежать подальше. Покоробило и от безапелляционности, и от слова «родители», и больше всего от «обязаны». Впервые подумала, что если мужчина женится, то это его обязанность – содержать и себя, и жену – а вовсе не родителей. Склянкин прошлым летом заработал огромные деньги, которых могло бы хватить на год, и снова собирался в стройотряд после летней сессии.
Но я оборвала рассуждения и сосредоточилась на чувстве собственной вины. «Чего я могу требовать? А я кто такая? Я же самая настоящая бесприданница». Думала, что это устаревшее понятие, оставшееся только в книгах. А оказывалось, нет. «Вот она я. Кому такая нужна? Ни кола, ни двора». А вернее, как в полной версии поговорки в словаре Даля: «Ни кола, ни двора. Ни хлеба, чем подавиться, ни ножа, чем зарезаться». И снова одернула себя. «Что за глупости! Разве деньги важны? Это горе не горе! Ну выкручусь как-нибудь. Впервые, что ли? Я молода, здорова, руки-ноги на месте. И голова на плечах. Надо радоваться жизни и искать выход. Безвыходных ситуаций не бывает».
Итак, условие задачи было понятно. Надо было срочно найти сто рублей. Какие могли быть решения? Первое – попросить у папы. «Нет, это невозможно. Да просто отвратительно!» Для меня просить было стыдно всегда, особенно у папы. Знала, что у него нет денег.
Второе – занять у Склянкина. Я было попыталась и снова, выбрав момент, проблеяла:
– Лёнечка… А нельзя ли взять в долг у тебя?
– Шутка была удачной! А если серьезно, то я все деньги уже потратил, – расхохотался Лёня.
Ну и третье, самое радикальное решение, которое просто напрашивалось после первых двух. Разорвать помолвку и расстаться со Склянкиным.
У меня аж дыхание перехватило от этой мысли. «Я в своем уме? Мне же нужна семья! Я хочу замуж и люблю Лёню. Да, я люблю Лёню. Люблю. Лёню». Повторяла эти слова, вбивая в мозг как гвозди. Но внутренняя сущность не была в этом уверена. Где-то глубоко я знала, что правильный вариант – третий. Иногда подобное чувство возникало при анализе трудной задачи по математике. Я угадывала ключ к решению, а потом просто подбирала доказательства.
Так я оказалась на распутье. Много денег и сил уже было вложено в свадьбу. Внесена предоплата за ресторан, закуплен алкоголь и «обмундирование», друзьям разосланы приглашения с голубками – эти открытки мы выбирали вместе, и мне до сих пор стыдно за их пошлость. Но главное, сформировалось общественное мнение однокурсников, которые уже называли нас одной фамилией. Юля Склянкина, назад пути нет. Хорошие девочки не могут сбежать из-под венца. Я загасила тревогу и сказала себе, что после свадьбы всё будет по-другому. Но кольцо было необходимо, и я позвонила папе.
Мне и сейчас совестно за эту просьбу. Знала, что он во многом себе отказывал, чтобы прислать эту сумму. Полученные деньги жгли руки. Я купила самое дешевое колечко и отдала его Лёне, чтобы он мне его «подарил». Чувствовала, что всё отвратительно, неправильно, но натягивала улыбку и вела себя «прилично».
Впервые ощутила, что радости в жизни стало значительно меньше. Отнимало ее желание, к которому я так упорно стремилась. Как тощая овца, гремя костями, брела к своей цели. Запах счастливой семьи манил и был сильнее меня. Я словно потерялась в лабиринте из ложных правил и установок, которые пыталась не нарушить, не понимая, что делаю «хорошо» для всех, кроме себя. И продолжала идти на запах.
Однако третье решение еще оставалось: я была девственницей, и поэтому наша помолвка еще могла быть разорвана. Мне было девятнадцать с половиной лет, и я была абсолютно, дремуче необразованной в сексуальной сфере. Это была запретная тема. Даже слово «секс» в моем словаре отсутствовало, его заменяло слово «это». Мама внушила, и у меня на уровне подкорки закрепилась установка, что «это только с мужем».
Для меня было важно, что мы с Лёней не переступили черту. И я часто думала об отмене свадьбы, особенно ночами, когда оставалась наедине с собой. Однажды я почти сделала этот шаг, но днем явился веселый Склянкин, рассмешил, увлек своей беззаботностью, и вместо объявления о расставании, услышал:
– Как здорово, что ты пришел.
Я ходила словно под гипнозом. Но думать о расставании не прекращала. Именно в тот день, когда я все-таки твердо решила бросить Склянкина, «это» и случилось. Мы поехали к нему домой для последних приготовлений к свадьбе. Родителей дома не было, и Лёня внезапно приступил к финальному штурму. Вначале снял с меня очки, а затем без лишних церемоний завалил на диван, но не забрался сверху в одежде, а начал стягивать с меня джинсы. Я замерла в нерешительности. Но не препятствовала. Как бы наблюдала со стороны, словно всё это происходило не со мной. В голове звучало: «Свадьба через несколько дней, уже можно. Это мой муж, и я его люблю. Люблю? Конечно, люблю! И он меня». Мое тело было заморожено и не откликалось на касания. Вернее, не касания, а грубые хватания. Мне никогда не нравились наскоки Склянкина, его мокрые губы, холодные руки, жадные, нетерпеливые ласки. Он никогда не думал обо мне, все его сексуальные игры происходили так, словно он занимался любовью с надувной куклой. Лёня справился с моими джинсами и трусами, потом стянул свои, взгромоздился сверху, и «это» случилось. Всё произошло стремительно и мне не понравилось. Мокро, липко, возня какая-то. «Ну, раз надо, так надо». Никакого удовольствия, какое же это удовольствие, скорее неприятность, но вполне можно потерпеть. Я же понимала, что это часть семейной жизни. Даже термин специальный существовал «супружеский долг». А где долг, там и расплата.
От замужних подружек я знала, что при потере девственности должна быть кровь. Приподнялась на диване и внимательно осмотрела место на светлом пледе, где мы лежали. Никаких следов не было. Удивилась. А потом вспомнила, что лет в двенадцать, катаясь на велосипеде, налетела на выбоину и так сильно ударилась промежностью о сиденье, что дома обнаружила кровь на трусиках. Вероятно, именно в момент удара я и распрощалась с девственностью, которую так тщательно берегла для своего единственного.
Я ощутила страшную вину, что крови не оказалось. Словно нарушила какое-то главное правило и обманула жениха, что не была целомудренной. Это чувство даже перебивало шок оттого, что случилось, и легкую боль внизу живота. Однако Лёня лежал довольный собой, смотрел в потолок и не обратил внимание на отсутствие доказательств моей невинности. И я ощутила огромную благодарность к нему, что он меня не попрекает. И еще поняла, что всё, конец любым сомнениям, свадьба состоится.
Мы оделись, и вовремя, так как скоро вернулась мама Лёни. Я обрадовалась ее приходу, потому что и неловкость, возникшую после секса, и мою вину можно было спрятать и вести себя по-прежнему. Анна Ефимовна нравилась мне всё больше и больше. Она ласково разговаривала со мной, а я демонстрировала уважение и искреннюю признательность за ее хорошее отношение. Я стеснялась, но отвечала на все вопросы, скрывать было нечего. И ей это тоже пришлось по сердцу. Моя будущая свекровь, по-видимому, нашла во мне нежную дочку, которую ей не хватало. Мы поужинали, и Лёня собрался проводить меня до станции «Мытищи». Когда он помогал надеть пальто, я поймала внимательный взгляд Анны Ефимовны и смутилась. Было стыдно, что я бедно одета. Словно прочитав мысли, она подошла, обняла и шепнула на ушко:
– Не волнуйся ни о чём.
Мне стало так тепло на душе, что даже слёзы выступили. Впервые за последние сиротские годы с меня снимали ответственность и давали понять, что теперь я под надежной защитой, я больше не одинока. Вот только давал мне это понять не будущий муж, а его мама.
Безрадостная свадьба. Январь 1986
Принято считать, что самая счастливая роль девушки – роль невесты. Расцвет молодости, триумф красоты, пышные декорации, поздравления, цветы, белое платье принцессы! Любовь мужа, восхищение гостей и даже зависть менее удачливых подруг придают жизни особый вкус.
Но у меня, как в дурном сне, всё выходило наоборот. Чем ближе была регистрация, тем тоскливей становилось на душе. Не получалось даже, как обычно, находить радость в мелочах. Но я верила, что смогу изменить своего избалованного жениха, превратив его в заботливого мужа. «Как только мы поженимся, всё будет по-другому! Фокус-покус, пекс-кекс-секс! Капризное дитя превращается в ответственного и преданного мужа!»
