– Привет, Май.
Мама улыбается. От ее зубов такой запах, словно она гниет изнутри.
– Кажется, я застряла.
Кесси заглядывает в комнату, чтобы проверить, как ее подопечные, и поднимает тревогу. Руки родных возвращают Марину в кресло.
– Кофе? – предлагает Кесси.
– О боже, нет, – говорит Марина. – Хватит одного. Я и так не буду спать целую неделю.
– Вина?
– У нас обычно пьют коктейли, – говорит Марина.
Кесси приносит бутылку, открывает. Пробка: ностальгический скрип и негромкий хлопок. Звенят бокалы, красное вино быстро льется под действием земной силы тяжести.
– Оканаган, – читает Марина надпись на этикетке. – Я и не знала, что так далеко на севере выращивают виноград.
Она смакует первый глоток, растягивает удовольствие, словно разматывая рулон превосходного шелка.
– Еще одна вещь, которой нет у нас, на Луне.
– А что у вас есть? – спрашивает Кесси. Долину заполняют тени. Последние лучи солнца озаряют горные вершины на западе.
– Твоя дочь об этом спросила. Мы пьем коктейли. Маме ведь не станет лучше, верно? – говорит Марина.
– Верно. Но хуже ей тоже не станет, пока мы в силах придерживаться протокола лечения. Цены на лекарства все время растут. Реагируют на состояние рынка.
– Мне следовало остаться на Луне.
– Нет, что ты…
Мусор на полу скрипит под чьими-то ногами. Оушен высовывается наружу, повиснув на дверном косяке.
– Марина, а можно расспросить тебя о Луне?
– Можешь расспрашивать о чем угодно. Не факт, что я отвечу на все вопросы.
Оушен ставит рядом с Мариной складной стул.
– Тебе больно? Ну, оттого, что ты снова здесь.
– Охре… – Марина резко умолкает. Оушен четырнадцать лет, она сама не чурается ругательств, но рядом ее мать. – Очень больно. Все болит, постоянно. Представь себе, что носишь на спине еще шесть девочек твоего веса, без передышки. Куда бы ни пошла. И сбросить этот груз не получится. Вот на что это похоже. Но потом мне станет лучше. Мои старые земные кости еще сильны. Мышцы привыкнут. У меня есть программа со всяким дерь… ну, с упражнениями. Физиотерапия. Наверное, с этим делом мне понадобится помощь.
– Я помогу. Марина, ты знаешь, что у тебя очень странный акцент?
– Серьезно?
– Ты говоришь похоже на нас, но через нос и со странными интонациями.
Марина колеблется.
– У нас есть общий язык: он называется глобо. Это упрощенная версия английского, но на нем говорят особым образом, чтобы машины не путались из-за акцентов. На Луне очень много акцентов и языков. Я говорю на английском, глобо и немного на португальском.
– Скажи что-нибудь по-португальски.
– Voc? cresceu desde a ?ltima vez que vi voc?,[13 - «Ты выросла с той поры, как я видела тебя в последний раз» (порт.).] – говорит Марина.
– Что это значит?
– Погугли.
Оушен надувает губы, но ее любопытство слишком сильно, чтобы из-за этого утихнуть.
– А там правда можно летать?
– Можно, если очень хочется. Крылья сожрут здоровенный кусок углеродного бюджета, но тем, кто их печатает, на самом деле больше ничего и не нужно.
– Если бы я умела летать, – наверное, не стала бы делать ничего другого. Я бы в любую погоду парила над горами.
– В том-то и загвоздка, – говорит Марина. – У тебя есть куда лететь, но ты не можешь летать. На Луне можно летать, но лететь некуда. От одного конца города к другому, вверх и вниз. Меридиан большой, но все равно, по сути, он – клетка. Небо там похоже на настоящее, но, если с ним столкнуться, сломаешь крылья.
Сумерки достигли горных вершин, и Марина внезапно понимает, что на крыльце ей холодно.
– Луна восходит, – говорит Кесси. – Если я достану телескоп, ты сможешь показать нам все места, где побывала.
– Оставь. Мне сейчас надо внутрь. Я замерзла, и день выдался долгий.
Она не может смотреть на Луну. Она не может видеть огни наверху и не думать об оставшихся там людях, ею брошенных. Луна – это глаз, который высматривает Марину и глядит укоризненно, с обидой, как бы она ни старалась спрятаться в самой глубокой долине национального парка «Олимпик». Ты сбежала, Марина Кальцаге.
– Я тебе помогу, – обещает Оушен.
Племянница катит Марину по скрипучим деревянным половицам в комнату. Она снова в своей старой комнате: глянцевый блеск медицинского вспомогательного аппарата плохо сочетается с выцветшими постерами, пыльным плюшем, рядами книг и комиксов. Ей снова пятнадцать. В каком бы возрасте ты ни вернулся в семейный дом, тебе всегда будет пятнадцать. Стеганое одеяло с изображением дугласии, покрывало в виде искусственной волчьей шкуры. Оушен наливает воду, чтобы запить горсть таблеток и фагов.
– На раз-два-три, – говорит Марина, и они вместе укладывают ее в постель.
Она лежит без сна среди машин. Она устала душой, устала до мозга костей, слишком истощена для сна. Она чувствует Луну там, наверху, – чувствует ее жар и силу притяжения, будто прилив в крови. Она наконец дома. И до чего же это… ужасно.
Глава пятая
Пацан опять вернулся. Третий день подряд. Робсон замечает его краем глаза и в этот миг отвлекается. Неуклюже обрывает тик-так [14 - Тик-так (tic-tac) – элемент паркура, при котором бегун отталкивается от препятствия, чтобы придать себе ускорение и преодолеть какую-то другую преграду.] и приземляется жестко.
Это не похоже на трехкилометровое падение с крыши Царицы Южной. В Теофиле невозможно упасть с высоты больше ста метров, и пространство здесь забито машинами и кабелями. Робсон крепко хватается за какой-то поручень.
Бросает взгляд в сторону, чтобы убедиться, что пацан еще наблюдает. Да – сидит на перилах, раздвинув ноги, с видом «просто ничо интересного больше нету», и посасывает тюбик какой-то жижи. Странный малый.
Сегодня на Робсоне шорты цвета хаки с отворотами и сандалии. Рубашки нет, потому что здесь, среди машин, жарко, а модные рубашки мешают двигаться. На пацане типовая лунная одежда: леггинсы, толстовка, и то и другое – белое. Капюшон поднят, черные волосы прикрывают один глаз. Оболочка фамильяра – вся из блестящих черных крыльев.
Третий день подряд незнакомец то ли наблюдает, то ли не наблюдает. Значит, трюк надо выполнить правильно. И все должно выглядеть непринужденно. Робсон размеренно дышит, унимая беспокойное сердцебиение, черпает энергию, собирает ее и вкладывает в движение. На этот раз тик-так получается правильно, и он в прыжке пересекает вентиляционную шахту, достигает перил служебной платформы, делает сальто назад и снова летит через шахту, огибая трубопровод, ударяется о стену точно там, где расположены опоры для рук и ног, а затем рывком кидается в путаницу труб. Сверху – снизу – вокруг – внутрь.
Безупречно.
Он сидит на водопроводной трубе на высоте двадцати метров. Паркур-король Теофила. Смотрит вниз сквозь переплетение желобов и труб и ловит взгляд: тот глаз, что не прикрыт челкой, глядит на него. Робсон кивает. Пацан отворачивается.
Робсон эффектно – напоказ, как супергерой – спрыгивает и приземляется.
– Привет, – говорит пацан.
Робсон останавливается, проводит пальцами по волосам.
– Чего тебе?
– Да так. Че делаешь?
– Иду в баню. Мне, типа, помыться надо.
– А-а, – говорит пацан. – Я, это, хотел выпить чаю и подумал, вдруг ты знаешь какое-нибудь хорошее место.
– Недавно в Теофиле?
– Пару дней.
– В бане есть чайная, – говорит Робсон. – Если хочешь, идем. Мне надо привести себя в порядок.
Пацан соскальзывает с перил. Робсон приглядывается к новому знакомому. Кожа у него очень светлая, почти прозрачная. Глаза большие, темные. Волосы хорошие – с такими можно делать всякие вещи.
– Хайдер, – говорит пацан. Наклоняет голову к своему фамильяру. – Это Сольвейг.
– Робсон, – говорит Робсон. Моргает, указывая на собственного фамильяра. – А это Джокер. Ну что, пошли?
Алексия слышит голоса за каменными дверями. Уполномоченная лунная администрация заседает в полном составе. Лукас крепче сжимает ручку трости. Алексия легонько берет его за локоть.
– Я войду один, – говорит он.
Она отпускает руку босса.
– Но мое появление надо обставить должным образом. – На его лице мелькает улыбка. Лукас Корта торгует улыбками, как ценным ресурсом, и когда он это делает, преображается. Он излучает радость, как солнце излучает свет.
– Разумеется, сеньор Корта.
Алексия распахивает двойные двери Павильона Новой Луны и входит в амфитеатр. Ее походка – уверенная, эффектная и хорошо отрепетированная. Один непродуманный шаг может подкинуть Джо Лунницу в воздух, и приземлится она, униженная, в полутора метрах от того места, где была. Землян на улицах Меридиана можно опознать по таким прыжкам и лицам, напряженным от стыда. Но с этой землянкой все иначе: двигаться правильно, двигаться по-лунному – для Алексии предмет гордости. Она окидывает взглядом лица на трибунах. Ей нравится запоминать каждое из них.
– Почтеннейшие, – объявляет Железная Рука. – Орел прилунился.
Он выходит из двойных дверей, излучая силу, с высоко поднятой головой и прямой спиной – человек-гора в доспехах из мышечной массы, которую нарастил, чтобы выжить на Земле, но Алексия знает: каждый его сустав, каждое сухожилие терзает боль. Земля слишком сильно его повредила. Его сердце остановилось во время старта с выходом на орбиту. Он был мертв восемь минут. Земля жестока. «Луна – еще более жестока», – думает Алексия Корта.
– Спасибо, Мано ди Ферро.
Старое семейное прозвище, а ныне – ее должность. Мано ди Ферро. Железная Рука. Личный помощник Орла Луны.
«Почему я?» – спросила Алексия.
«Потому что ты чужая, – сказал Лукас. Они находились в кабинете Орла с его потрясающим видом на хаб Меридиана. На ковре все еще угадывались очертания пятен крови, оставшихся от предыдущих хозяев этого места. – Только ты здесь неподкупна».
Алексия занимает место в самом верхнем ярусе, чтобы лучше рассмотреть почтенных делегатов. Они расселись по фракциям. Посланцы земных государств занимают левую часть нижнего яруса. Европейцы, саудовцы, маленькая делегация США, чрезмерно крупная – Китая. Среди американцев одно кресло пустует. Алексия роется в памяти. Джеймс Ф. Кокберн из Центрального комитета. На правой стороне нижнего яруса находятся корпорации: венчурные фонды, инвестиционные банки, спецы по растаскиванию активов. Люди, которые инвестировали во вторжение на Луну.
На втором ярусе сидят адвокаты в стильных костюмах, напечатанных по последней моде. Напротив элегантных юристов расположились члены Павильона Белого Зайца: непохожие друг на друга, сумбурные, дурно одетые. Это личные советники Орла Луны: кружок лунной элиты от Суда Клавия до Университета Невидимой стороны. Вот, к примеру, знаменитый шеф-повар. У Белого Зайца нет иной власти, кроме возможности советовать, поощрять и предупреждать. Интересно, что в этом смыслит знаменитый шеф-повар?
Ее внимание переключается на самый высокий из трех ярусов. Там сидят Воронцовы: самые скрытные из Драконов выбрались из тени, чтобы погреться в лучах нового порядка. Большие пушки – это сила: что в Барра-да-Тижука, что в Море Спокойствия. Безукоризненно одетые, агрессивные молодые мужчины и женщины, татуированные и мускулистые. Под каждым пиджаком – нож.
Где же Евгений? Вон там, на нижнем ярусе, напротив места, где должен сидеть Орел Луны. Генеральный директор «ВТО-Луна» разительно отличается от своих людей с их стильными костюмами и острыми скулами: он человек-гора, бородат и одет в нечто старомодное, из красивой парчи. Алексии всегда кажется, что его держат в заложниках. Рядом с Евгением – посланцы других Драконов: АКА, «Тайяна», «Маккензи Металз», «Маккензи Гелиум». По одному представителю от каждого. Таков новый порядок.
Лукас Корта окидывает взглядом ряды лиц.
– «Маккензи Гелиум» совершили злодеяние в Жуан-ди-Деусе. Я призываю к немедленным карательным действиям.
– Что вы предлагаете, мистер Корта? – Ансельмо Рейес из объединения венчурного капитала «Давенант». Крупный игрок.
– Контракты, гарантирующие безопасность всех жителей Жуан-ди-Деуса, – говорит Лукас.
– Включая вашего сына, – уточняет Ансельмо Рейес.
– Конечно. Подкрепленные угрозой ударов по заводам и сырьевым базам «Маккензи Гелиум». Меньшее не остановит Брайса Маккензи.
– Я возражаю, – говорит Рауль-Хесус Маккензи. Представитель «Маккензи Гелиум» в Уполномоченной лунной администрации. Один из приемных сыновей Брайса Маккензи. Алексия провела на Луне достаточно времени, чтобы понимать, что это значит. – УЛА не занимается санкционированием личных вендетт. И я хотел бы попросить Павильон обратить внимание на следующий факт: сеньор Корта так пылает жаждой праведной мести, что отложил эту встречу до той поры, пока не съездил со всей своей свитой в Тве и не отправил сына на обратную сторону.
– По крайней мере некоторые отцы заботятся о сыновьях, – говорит Лукас.
Рауль-Хесус Маккензи будто не замечает колкости.
– Что ж, надеюсь, перерыв дал Орлу Луны время пересмотреть свое первоначальное предложение Павильону. Которое состояло в том, чтобы нанести немедленный удар из электромагнитной катапульты по складскому комплексу «Маккензи Гелиум» в Море Познанном. На безопасном удалении от его драгоценного Жуан-ди-Деуса.
По рядам сидений пробегает ропот, головы склоняются друг к другу.
– Сколько еще делегат от «Маккензи Гелиум» будет оскорблять Павильон параноидальными фантазиями Брайса Маккензи? – вопрошает Лукас, но Алексия уже сканирует собравшихся в поисках изменника. В автомотрисе, направлявшейся в Тве, бледный от ярости Лукас требовал нанести удары из электромагнитной катапульты по каждой работающей самба-линии в Западном полушарии. Алексия уговорила его на символический жест, око за око. Автоматизированный складской комплекс. Никаких человеческих потерь. Моральное превосходство. Она предложила ему смоделировать удар, чтобы он отвлекся, пока не доедет до Тве и Лукасинью. Алексия видит, как Евгений Воронцов бросает взгляд на самый высокий ярус. Вот в чьих руках космическая пушка.
– Сто двенадцать погибших в Жуан-ди-Деусе, – продолжает Лукас. – Это жизни. Это люди. Человеческие существа. Я не отдам оставшихся на поживу Брайсу Маккензи. Его продолжающееся правление в Жуан-ди-Деусе – оскорбление всех моральных принципов нашей цивилизации.
– Ну же, сеньор Корта, – говорит Рауль-Хесус масляным и ядовитым тоном. – Вряд ли вы в том положении, чтобы претендовать на моральное превосходство в этой ситуации.
У Алексии перехватывает дыхание. Люди говорят: призраков на Луне нет, но один точно витает над этим собранием.
