Вижу, не выходя из дрёмы, что из кустов за костром выходит прабабушка в пятнистом комбезе и винтовкой на плече. Она принюхивается, хмыкает. Садиться, берёт с травы дюралевую кружку, зачёрпывает из котелка. Дует на кружку, потом очень шумно всасывает-вдувает с поверхности.
Вот этот громкий засос выбивает из дрёмы. Рывком сажусь, осматриваюсь, въезжая в окружение.
Прабабушка говорит глухо-мрачно:
– Чаю будешь?
Я пару секунд гляжу на неё, потом неверяще-глуповато уточняю:
– Пра… прабабушка?
Прабабушка:
– Меня Надя зовут. Как жену Ленина.
Сижу, тупо пялюсь на то, как она посасывает чай. Вижу в траве ещё кружку, беру, зачёрпываю. Дую, шумно засасываю с поверхности. Краешком сознания удивляюсь себе. Звук-то неприличный, я и не умела так никогда, а вот тут вдруг…
Надя холодно ровно бросает подтверждение мыслям:
– Угу.
Наверное, мыслям. Я неуверенно начинаю спрашивать:
– Надя… а…
Надя перебивает, резко, мрачненько:
– Так. Времени – немного. Я – кратко.
Надя переводит взгляд в огонь, вздыхает, отхлёбывает чаю. Говорит резкими тихими тяжёлыми фразами:
– Объяснять – не буду. Не поймешь. Запоминай. Меня убили в доме. Из пистолетов. Потому что не умела работать с двух стволов врастопырку. Был мастер. Предлагал обучить. Отказалась. Померещилось, что власти надо мной хочет. Теперь это – твоё. Сделаешь – будешь. Нет – нет. Всё.
Надя встаёт. Стоя, отхлёбывает чай. Выливает остатки в землю. Роняет кружку. Чуть подпрыгивает, машинально проверяясь на «звон». Поворачивается уходить.
Сознание начинает соскальзывать в ту дрёму, но я сбрасываю дрёму и тихо кричу Наде в спину:
– Надя! Почему – я? За что?!
Надя останавливается, не оборачиваясь. Медлит пару секунд. Потом бросает через плечё, повернув голову и глядя краем глаза
– Гвоздики. Спросишь учителя. В конце. –
Чуть возвращает голову вперёд, отводя взгляд, и говорит, как бы не мне:
– На сорок дней, ты – на полшага от живых.
Уходит.
Медлю пару секунд, говорю в спину, исчезающую в кустах:
– Прощай, Надя.
Надя на ходу поднимает руку, сжимает в кулак и скрывается в темноте.
А дрёма, сбитая было яростью, аккуратно возвращается.
Пяток секунд гляжу в темноту, где скрылась прабабушка. Возвращаю взгляд в огонь, делаю ещё пару глотков из кружки. Потом, как прабабушка, выливаю остатки на землю. Нахожу взглядом Надину, тянусь, ставлю свою рядом.
Засыпая, вижу обе кружки. И мне спокойно.
И проснулась я сказочно приятно, а не как обычно. Я проснулась от того, что выспалась. Минуток десяток лежала – наслаждалась этим забытым чувством, пока совсем не проснулась. Ну и вспоминала и закрепляла в памяти сон, который хорошо запомнился.
Особенно – про сорок дней. Про то, что у меня есть аж сорок дней, чтобы с этим спокойно разобраться.
В ознаменование разрыва шаблона заварила чаю. Ну и в память о прабабушке и о сне.
С первой сигаретой пропланировала план, как буду разбираться. И приступила к исполнению.
Староста, как всегда, взял со второго гудка:
– Утра доброго, ваш сочество! – и, внезапно: – Как спалось?
Резко, как локтем об угол, прострелило паникой, что он откуда-то в курсе снов. Всех снов. Мозг заработал в бешеном режиме, вычисляя, откуда. Вздохнула-выдохнула, унимая панику, и спросила вкрадчиво:
– Ванечка, а чё-та ты внезапно про моё спалось озаботился-то? А?!
Староста пару секунд помолчал в удивлении. Потом «включил устав» и бодрым дурацким голосом сообщил:
– Дарья Александровна! Разрешите доложить! По сообщениям от вашего сожителя, озвученным публично, Вы с ним по состоянию обоюдного здоровья несколько притормозили развитие ваших отношений, в связи с чем по взаимному согласию сторон высыпаетесь по отдельности. В частном порядке удалось установить, что по мнению другой стороны, Вы, вырвавшись из-под родительской опёки, вдарились в подростковый загул и, грубо говоря, приблизились к белочке, в частности, к ночным кошмарам. В связи с чем противная сторона выказала мне, как старосте, пожелание обратить Ваше внимание на учебный процесс, неотъемлемой частью какового является здоровый сон.
Паника начала затихать. Мозг тоже сбавил обороты, но продолжил вяло в фоновом режиме ставить параноидальные закладочки при случае узнать, есть ли у бабули телефон Старосты.
А я включила дружелюбно-рабочий тон и сказала:
– Абсолютно.
Быстро перепрыгнула на торопливый дружеский и затараторила:
– Так, Вань, к вопросу о помощи. Нужен хороший психиатр проконсультироваться. Про бабушку. У неё по старости немножко крыша потекла, и хочу понять, что происходит и что делать.
Ваня, чуть растерянно:
– Так…
Перебиваю:
– Уточню. Первое. Он должен быть профи со специфичной практикой. Второе. Консультация частная, без занесения в базы. Без имён. Третье. От тебя мне надо не контакт психиатра, а контакт человека, который МНЕ, ЗА ГОНОРАР даст контакт. Поясню. Если узнают родители… дальше – объяснять? И мне точно не надо, чтобы в группе и вообще кто-то знал, что я хоть зачем ходила к мозгоправу. Без обид, но мне надо так.
Староста пару секунд помолчал в трубку. Потом многозначительно сказал:
– Сегодня, приходи таки на учебу.
Так же многозначительно отвечаю:
– Таки буду.
Положила трубку и глянула на часы. И побежала собираться.
В коридоре перед лекцией было как обычно. Анимешницы стояли в кружок, и обсуждали своё. Десяток мальчиков слонялись, наслаждаясь волей перед полуторачасовой отсидкой. И Староста подпирал стену могучим плечом.
Отлип от стены, тихонечко сказал:
– Привет, прогульщица! Ну-ка, пойдём, пошепчемся!
И ушёл на боковую лестницу.
Встали с ним красиво, подперев плечами стену по краям окна. Устремили взгляды в окно, будто по одному учебнику учились не отвлекать собеседника взглядом, давая собраться с мыслями, а так же выясняя, кто из собеседников пойдёт в атаку, где, как известно, потери один к трём.
Вздохнула, посмотрела на Старосту, пошла в атаку:
– Так как там мой вопросик?
Староста покосился по сторонам и сказал в окно:
– Знаешь, Даш. Вопрос в том, доверяешь ты мне или нет. Как социолог социологу… то есть человеку, открывавшему страницы вики по психологии и физиологии, я хочу сказать, что я не нашёл упоминаний, что запой вызывает ночные кошмары. А – наоборот.
Староста ввинтил мне в глаза вопросительный взгляд. Я от его взгляда отвернулась в окно и спряталась за маской спокойствия. И замолчала, переваривая его оборону. Которая оказалась ни разу не один к трём.
Староста тихо окликнул:
– Дарья Александровна.
Отвернулась от окна к нему, чтобы принимать в глаза, что он дальше скажет. Начало накатывать паникой и яростью… Если честно, накатила паника, что счас он достанет пистолет, и… А ярость – на себя за вот такой глюк
Староста посмотрел на ярость с паникой, и – вздохнул понимающе, сука! И сказал спокойно, как злой собаке:
– Знаешь, Даш. Если бы мы жили в средние века, было бы… адекватно, что я… приношу тебе вассальную клятву, ты её принимаешь, и мы не паримся про наши отношения. Потому что понимаем, что я тебя люблю как хороший слуга госпожу, постели не будет, дружбы тоже не будет.
Отвернуло к окну. Не смогла я вот такое – в глаза. А он продолжил:
– Мне… повезло с командиром батальона. Я понял, что такое правильный командир, который прикроет в обмен на… честную службу. Но мы… ты… залипла в демократии «все равны» и в бартере услуг. Поэтому тебе, наверное, будет удобнее, если я скажу, что хотел бы сделать тебе долгосрочную инвестицию услугами посредника. Или ещё что-нибудь сказал. Но, пожалуйста, дай мне тебе помочь.
На лице наверное, было криво. Оно было в замешательстве. Наружная маска хотела вежливо улыбаться. А изнутри пробивало на плачь.
Смахнула слезинку, буркнула:
– It’s fucken suddenly.
Староста помедлил, и выдал:
– Well, today morning I’ve suddenly got a feeling that you are a sort of gone. And I hardly kept myself from calling you.
Вскинула на него взгляд. У него на лице не было ни шутки, ни какого-то скрытого понимания с превосходством знающего.
Буркнула:
– Какая-то мистическая хня, ять.
Староста:
– Ага. Она самая. Но таки камешек полетел от твоего звонка. А вместе с ним улетели мысли держать себя в рамках, а так же упало правило не отдаваться пользоваться.
Подумала, что бы ему ответить. И даже задумалась, не рассказать ли про то, что ночью снился мир усопших предков. Вот настолько меня шокировало его предложение вассальной клятвы.
Но потом деловая маска взяла верх, и просто сказала:
– Ладно. Что предложить-то хотел?
По его лицу скользнула горько-разочарованная улыбка, а потом он включил бодрого сержанта:
– Вариант раз. Загугливаешь «помощь адвоката по недееспособности». В городских предложениях находишь частного адвоката с нерусской фамилией. Говорят, он работает без подвязок в органах… ну, понятно. Вариант два. Психиатр в окружном госпитале. Дома попить чаю. Заходить посоветоваться со ссылкой на мою фамилию. Только, может быть косячок. Если не уточнять, она подумает, что фамилия – дяди. Чтобы совсем без косячка – сначала к дяде чаю попить. Данные – на.
Он протянул сложенный листик. Типа, передача данных без цифрового следа и всё такое.
Взяла. Он сразу повернулся и пошёл, сказав через плечё:
– И пошли на пару.
Скотина.
Пришлось идти в знак благодарности.
Хотя «адвокат по недееспособности» я загуглила на паре. Поскольку всё равно была математика для тех, кто не учился в школе.
Психиатра адвокат подсказал онлайн.
Судя по тому, что психиатра звали Аарон Аврамович, и у него был только телефон приёмной, где спросили, от кого иду – я шла в цепкие руки еврейской мафии: дорого, профессионально, конфиденциально. То, что нужно.
В кабинете у Аарона Аврамовича было голо. Голый стол, шкаф с папками, три одинаковых кресла. Шторы, полумрак, тишина.
