– Моя мама захотела перебраться сюда.
– И почему?
– Она познакомилась с мужчиной в Сети. У него усадьба здесь. А мама всегда мечтала об этом… о простой жизни в лесу, типа того.
Мея почувствовала, как у нее порозовели щеки. Она ненавидела говорить о Силье, но заметила, как у Карла-Юхана восторженно заблестели глаза.
– Она, похоже, умная женщина.
– Ты так считаешь?
– Да, конечно. Все должны искать более простой жизни при мысли о том, каким стал мир.
Он сидел близко, почти вплотную к ней, их плечи и колени время от времени касались. А голос действовал опьяняюще. И он не сводил с нее глаз.
– Вы всегда гуляете по ночам? – спросила она.
– Сейчас лучше всего клюет. – Карл-Юхан кивнул в сторону озера, в блестящей поверхности которого отражалось небо. – А ты… что ты делаешь здесь так поздно?
– Я? Я не могла заснуть.
– После смерти отоспимся, – усмехнулся он. – Ладно, сейчас, по-моему, пора нам окунуться.
Карл-Юхан снял футболку, обнажив крепкое загорелое тело. Как по команде, парни тоже разделись и пошли к воде. Мея осталась сидеть у костра, но Карл-Юхан звал и звал ее своим певучим голосом, пока она не сдалась.
Скинула джинсы и в футболке окунулась в ледяную воду – ей показалось, что у нее от холода сердце выскочит из груди. Потом они обсыхали на валунах, завернувшись в полотенца, – Карл-Юхан отдал Мее свое. Собака не отходила от симпатичного парня, как будто тоже поняла, кто здесь все решает.
Мея подумала о словах, сказанных Силье, когда они жили у одного крестьянина в Лахольме: «На парня, который ладит с животными, можно положиться».
– Вы живете в деревне? – спросила она.
– Нет, мы живем не в Глиммерсе. Мы приходим из Свартшё.
– А где это?
– Примерно в десяти километрах отсюда.
Кожа Ёрана, старшего из братьев, было буквально усеяна крупными прыщами, которые он постоянно теребил кончиками пальцев. Мея старалась не смотреть на него.
– Вся эта страна постепенно катится в ад, – заявил Ёран. – Свартшё – наше убежище.
– Убежище от чего?
– От всего.
В окружавшей их тишине его слова прозвучали высокопарно, как будто он был политиком. Средний брат по имени Пер сидел молча, надвинув кепку на лицо. Мея скосилась на Карла-Юхана и увидела, что тот улыбается.
– Ты должна навестить нас, сама все увидишь, – сказал он. – Возьми с собой маму тоже. Если вас интересует простая жизнь, Свартшё вам понравится.
Мея крутила в пальцах последнюю сигарету. Ей очень хотелось зажечь ее, но она не стала.
– Вы странные, – пробормотала она. – Ужасно странные.
Они рассмеялись на это.
Карл-Юхан напросился проводить ее через лес, за что она была ему очень благодарна, поскольку тем самым избежала муки находиться наедине с деревьями. Тропинка была узкой, и им приходилось идти друг за другом. Мея чувствовала, как его глаза жгут ей затылок. Собака бежала первой и хлестала хвостом по кустам брусничника. Тут было над чем призадуматься. Обычно Мея не нравилась парням, во всяком случае, по-настоящему, поскольку была слишком молчаливой и неуверенной в себе. Парни предпочитали девиц, которые умели ругаться и громко смеялись над шуточками. Она же не преуспела ни в первом, ни во втором. Иногда она пыталась быть «своей в доску», но, судя по взглядам, выходило у нее плохо.
Карл-Юхан, однако, и не пытался шутить. Он просто шел позади нее и рассказывал о живших у них коровах, козах, собаках. «У нас все есть в Свартшё», – повторил он несколько раз вибрировавшим от гордости голосом. Обернувшись, Мея увидела, что у него очень серьезные глаза, из-за чего он выглядел ужасно взрослым. Интересно, сколько ему лет? Спросить она не решилась. Парня явно устраивала собственная жизнь. В отличие от нее.
Она подумала о Силье, о том, что мать, пожалуй, уже спит мертвецким сном, но здесь ничего нельзя было знать наверняка. С таким же успехом Силье могла болтаться по усадьбе абсолютно голая, пьяная и нести околесицу.
Когда показалась крыша дома, Мея остановилась.
– Моя мама больна, – сказала она. – Я не знаю, стоит ли тебе провожать меня до конца и заходить к нам.
Карл-Юхан стоял так близко, что она чувствовала запах озерной воды и рыбьей крови, пятнами засохшей на его футболке. Живот слегка заныл от его взгляда. Она могла видеть, как тонкая кожа на ребрах вибрирует от ударов его сердца.
– Тогда увидимся, – сказал он.
Мея была вынуждена взять собаку за ошейник, чтобы та не последовала за ним, когда он уходил. Ей захотелось разреветься, когда парень исчез между елями.
* * *
– Повернись, чтобы я мог видеть тебя.
Задержав дыхание, Лелле начал медленно, очень медленно поворачиваться и закончил, только когда ствол ружья уперся ему в грудь.
Теперь он мог рассмотреть мужчину. Длинноволосый, со спадающей на грудь неухоженной бородой, грязным лицом и колючим взглядом; одет в обтрепанную на швах старую одежду, болтавшуюся на нем как на вешалке, сквозь большую дыру в свитере виднелась бледная кожа. От него исходил резкий запах леса, пота и костра. Не сводя глаз с Лелле, он опустил ружье:
– Какого черта тебя сюда занесло?
– Прошу прощения, – сказал Лелле. – Я не знал, что здесь кто-то живет. Я ищу свою дочь.
– Свою дочь? – сказал мужчина таким тоном, словно это слово было из другого языка.
– Да.
Лелле опустил левую руку, достал фотографию из внутреннего кармана куртки и показал ему:
– Это моя Лина, ей скоро должно исполниться двадцать. Она исчезла три года назад.
Незнакомец наклонился вперед и долго изучал снимок. Вытянутая рука Лелле дрожала. Он не сводил взгляда с ружья.
– Я не видел ее, – сказал мужчина в конце концов. – Она пропала где-то здесь?
– Она исчезла с автобусной остановки перед Глиммерстреском.
– Глиммерстреск находится далеко от нас.
– Я знаю, но поиски привели меня сюда.
Глаза мужчины заблестели в полумраке.
– Здесь ее нет. Можешь не сомневаться.
Лелле убрал фотографию Лины в карман. Слова незнакомца стали для него ударом, он почувствовал, как к глазам подступили слезы, и закашлялся, пытаясь взять себя в руки.
– Прошу прощения за мое вторжение… я не знал, что здесь кто-то живет, – повторил он, а потом протянул руку к двери, собираясь выйти наружу.
Он уже успел шагнуть за порог одной ногой, когда услышал хриплый голос за спиной:
– Не хочешь кофе?
Лелле сел на шаткий деревянный стул. Бородач отставил ружье и принялся готовить кофе черными от въевшейся грязи руками. Окна были завешены темным брезентом, но на столе стояла керосиновая лампа, освещая сосновые стены тусклым светом. Мужчина явно был моложе, чем выглядел, Лелле понял это по его движениям и мышцам, игравшим под рваной тканью свитера.
– Извини, что я целился в тебя, – сказал мужчина. – Но ты меня напугал.
Лелле уже успел поднять свой пистолет с пола и на всякий случай положил его на расстоянии вытянутой руки от себя.
– Я правда не думал, что здесь кто-то есть… Могу я спросить, как тебя зовут?
– Патрик, – ответил мужчина после недолгого сомнения. – Но предпочитаю, чтобы меня называли Патте.
– Ты живешь здесь?
– Иногда. Когда мои дороги мимо проходят.
– Сюда не так много дорог ведет…
Патте улыбнулся, в полумраке блеснули зубы. Он налил кофе в пластиковые кружки и протянул одну из них Лелле. Напиток получился густым, как деготь, но пах божественно в затхлом помещении.
– Как ты здесь оказался? – спросил Патте.
– Случайно. Я уже три года катаюсь по Серебряной дороге… проверяю каждое ответвление от нее.
– Пытаясь отыскать дочь?
Лелле кивнул.
– Полиция тебе помогает?
Прежде чем ответить, Лелле достал пачку сигарет, сунул одну в рот и протянул пачку Патте:
– От полицейских мало толку.
Патте кивнул, соглашаясь. Они закурили и какое-то время молчали. Лелле заметил, как глубоко мужчина втягивает дым в легкие, словно это был гашиш. Крылья носа дергались, но, похоже, общество Лелле его не напрягало.
– А чем ты здесь занимаешься? – спросил Лелле.
Патте внимательно посмотрел на него сквозь клубы дыма:
– Ну… я тоже ищу кое-кого.
– И кого именно?
Патте поднялся и исчез в соседней комнате, ружье он с собой не взял. Вернулся с прилично заляпанной фотографией и протянул ее Лелле. На ней был молодой солдат с постриженными ежиком волосами, в форме песочного цвета и с автоматом на груди; позади него – грязно-серое здание с разбитыми стеклами, на стенах – следы от пуль.
– Так я выглядел, пока война не уничтожила меня.
Лелле посмотрел внимательнее, сравнивая стоявшего перед ним бородатого мужика с гладко выбритым юнцом на снимке. Он не нашел ничего общего, пожалуй, за исключением глаз.
– Война? Какая война?
– Афганистан. – Патте скривился.
– Ты был миротворцем ООН?
Мужчина кивнул.
– Ничего себе…
Лелле откинулся на спинку стула и процедил кофейную гущу между зубами. Брезент окаймляла полоска солнечного света, и он мог слышать птичье пение снаружи. Да уж, в мире еще хватает горя и бед…
Патте достал охотничий нож и принялся чистить ногти. Затем, прищурившись, посмотрел на Лелле:
– У тебя нет желания спросить, убил ли я кого-то там?
– Шведские солдаты ООН обычно ведь не участвуют в военных действиях?
Патте рассмеялся хрипло, но потом быстро закашлялся.
– Это так думают. Истина гораздо мрачнее на самом деле.
Он поднял вверх семь пальцев. Его ладони были обожжены, и с них слезала кожа.
– Я убил семь человек. И видел, как другие умирали. – Мужчина ударил себя рукояткой ножа по лбу. – Я никогда не перестану слышать их крики. Эти крики мучают меня постоянно.
Лелле расстегнул воротник рубашки. Ему стало душно.
– Звучит ужасно…
– Хуже всего, если не умирают сразу. Если у них оторваны конечности, но они еще живы. Тогда надо подойти и добить с близкого расстояния. Глаза в глаза. И ты видишь все прямо перед собой. Как в глазах гаснет огонь. Жизнь убегает. – Он показал кончиком ножа на Лелле: – Каждое убийство проникает под кожу, разрушает тебя изнутри. Никто не предупреждал нас ни о чем таком до того, как мы приехали туда. Никто не объяснял, что происходит с тобой, когда ты хоть однажды познакомишься со смертью, встретишься с ней взглядом. Как это цепляет, как становится частью тебя…
